Страница 11 из 76
– Хорошо-то хорошо, – ответил Самак, – да вот только богатырь Шогаль за дверями остался.
Рухафзай прикрыла срам – чадру надела – и вышла навстречу богатырю, приветствовала его, почет оказала, тут и царевича увидала. Приняла она их по-людски, пригласила в дом, подала щербет, принесла угощение и сказала:
– Ну, дитятко, а теперь рассказывай, что у тебя стряслось.
– Голубушка ты моя, – отвечал ей Самак, – ты всегда ко мне материнскую доброту проявляла, вот и сейчас я пришел к тебе с просьбой. Ты уж мне не отказывай, соизволь посетить наше ничтожное жилище, поскольку есть у нас к тебе разговор.
– Ох, деточка, ты ведь знаешь, что дочь шаха Мах-пари ни часу без меня обойтись не может. Кабы не это, обязательно пришла бы! Но, как я понимаю, корысть ваша – мой голос. Будем здесь разговор вести, я вам свое искусство покажу, ведь все необходимое тут, при мне. Коли кто услышит, подумает, что я обучаю девушек, коли кто придет – вот она я, дома сижу.
Они поблагодарили и тотчас выложили кошель золота, а Самак в шутку добавил, что-де в доме музыкантов золото, как вода, течет. Рухафзай ему в ответ молвила:
– Этот дом – твой дом, со всем его золотом.
Сказала она так и стала им кубки подносить, а служанке велела:
– Ступай принеси моих тезок [15]!.
Пошла служанка, принесла укладку из румийского полотна, отделанную китайским атласом, шелковыми шнурами перевязанную, развязала ее и достала другой мешок – с золотыми петлями, рубиновыми и жемчужными застежками. Открыла его и вынула барбат из дерева алоэ, инкрустированный черным деревом и слоновой костью, гриф у него драгоценными каменьями украшен, а колки из белого сандала сделаны. Взяла Рухафзай его в руки, лады подтянула, струны настроила – барбат издал стон, а все присутствующие – вопль. Закончила она мелодию, осушила чашу и велела невольнице:
– А теперь доставь сюда красу сборищ, принеси утешение людской старости, дай сюда радость зрелых лет!
Служанка удалилась, а потом внесла в комнату что-то похожее на приставную лестницу. Сняла крышку с кожаного чехла, открыла его и вытащила чанг. Рухафзай взяла чанг в руки и так заиграла, что царевич прямо из себя вышел. Когда она закончила, выпила еще одну чашу и приказала невольнице:
– Подай эту приносящую радость, луноликую, округлую, светлую раковину жизни, чтобы мы с нею попели часок.
Служанка ушла и вернулась с кожаной скатеркой, развернула ее, достала дайрэ и вручила Рухафзай. Рухафзай возложила на нее руки, извлекла мелодию, как будто внутри дайрэ была свирель, на которой играют в Руме. Потом сыграла на другой лад и осушила чашу. Стали все ее хвалить и благодарить.
На царевича оказало действие вино, он отбросил покрывало печали, и захотелось ему поиграть на руде. Он спросил разрешения, взял инструмент и начал любовную песню на печальный лад. Да так пел, что Рухафзай чуть ума не лишилась. Спрашивает она:
– Этому вашему приятелю при его таланте и голосе, столь прекрасном и соразмерном, что за нужда во мне и мне подобных?
Тут Самак посчитал, что настало время для разговора. Поднялся он, поклонился и сказал:
– Эх, душенька, известно ли тебе, что такое благородство и что такое наше дело?
– Благородство – достояние мужей благородных, – отвечает ему Рухафзай, – но коли женщина благородно поступает, не хуже мужчины бывает.
– А тебе благородство не чуждо?
– Насчет моего благородства будь спокоен, у меня с этим все в порядке. Коли случится что с человеком, буду я ему нужна – жизнь за него положу. Я свой долг знаю, я его исполняю и, если кто-нибудь прибегнет к моей защите, клянусь, не оставлю его, пока жива. И никогда я не выдам чужой тайны, никому ее не открою. Вот как я понимаю великодушие и благородство. А теперь скажи, куда ты клонишь. Коли есть у тебя тайное дело, доверься мне, а если это вещь, которую надо сохранить, поручи ее мне.
Самак-айяр поблагодарил ее и ответил:
– Да, есть у меня тайна, я тебе ее открою, есть и предмет, который нужно сохранить, я тебе его вручу. Но я желаю, чтобы ты подтвердила свои слова клятвой.
– Клянусь творцом всего сущего, клянусь жизнью святых мучеников, что я с вами заодно, что я буду другом вашим друзьям и врагом вашим врагам, – молвила Рухафзай. – И никогда я не выдам вашей тайны и, чем смогу, тем вам помогу. Добро совершу, ошибки не допущу, хитрить с вами не буду, злоумышлять позабуду, а если со мной от этой дружбы какая беда стрясется и мне худо придется, сочту, что так и надо, и вам в вину ставить не буду. А коли не добьюсь я, чего вы желаете, не слыть мне благородным молодцом-удальцом среди женщин!
Тогда Самак сказал:
– Голубушка, этот чужеземный юноша – наш повелитель, он царевич из Сирии, звать его Хоршид-шах, он прибегнул к нам и находится под нашей защитой, а прибыл он сюда сватать Махпари.
– Самак, да разве этого Хоршид-шаха, о котором ты говоришь, не сцапала нянька? – удивилась Рухафзай. – Разве вы об этом не слыхали?
Самак рассказал ей, как было дело, Рухафзай посмотрела внимательно на красоту царевича, на его кудри, стан, назвала его своим сыном и сказала:
– Как достойно поступил Фаррох-руз, что жизнь свою отдал ради жизни Хоршид-шаха! Однако то, что вы мне рассказали, – дело трудное, тут золотом, или силой, или слезами не поможешь, таким манером с противником, подобным няньке-колдунье, не справиться. Что вы надумали?
Самак ответил:
– Ну, если бы можно было уладить все при помощи плутовства и воровства, удальства или денег, мы бы к тебе в дом не заявились. Попробуй теперь ты найти выход.
Немного спустя Рухафзай подняла голову и сказала:
– Есть одно средство. Но только Хоршид-шах должен меня слушаться и делать все, что я скажу.
Они пообещали, что так и будет, поручили царевича Рухафзай, а Шогаль и Самак ушли.
После того Рухафзай сказала:
– О царевич, ты теперь мой названый сын, я поклялась, а это для меня важно. Надобно делать все, что я скажу.
– Приказывай, – ответил царевич, – все, что скажешь, выполню.
Рухафзай тотчас намазала ему хной ладони и ноги, расчесала и заплела волосы и при помощи басмы, сурьмы, индиго, белил и румян, мушек и всего прочего, что употребляют знатные женщины, разукрасила его так, как они украшают себя, нарядила в шелковую рубашку и, полукафтан, покрывало золотым обручем закрепила, нарекла его Дельафруз и поставила прислуживать вместе с невольницами. На следующий день пришли Шогаль и Самак-айяр, увидели царевича в таком обличье и дали ему зелья – порошок, от которого человек сознание теряет, – а еще снабдили его веревочной лестницей и сказали:
– Это тебе пригодится, мужайся.
С этими словами они ушли, а Рухафзай отправилась на службу к дочери шаха.
Когда пришел Ноуруз, шахская дочь Махпари выехала на праздник в сады, чтобы повеселиться и попировать там с девушками. Подошла очередь Рухафзай быть при Махпари, развлекать ее беседой. Во время разговора Махпари в шутку стала просить у Рухафзай подарок к Ноурузу. Рухафзай воспользовалась случаем и сказала:
– О царица красавиц, я купила тебе к Ноурузу невольницу и так ее обучила, что она стала совершенством и волшебством.
Махпари принялась приставать к ней:
– Пошли за этой невольницей, я хочу на нее посмотреть!
Рухафзай наказала Лала-Салеху пойти к ней домой и привести Дельафруз. Тот отправился в дом к Рухафзай, забрал Дельафруз, и барбат не забыл, и привез в сады. Когда Хоршид-шах вошел туда, он увидел, что Махпари восседает на троне, словно утреннее солнце, а девушки стоят вокруг нее. Он поздоровался, поклонился, а потом подбежал и поцеловал Махпари руку. Махпари это понравилось, она спросила, как зовут девушку.
– Ее имя – Дельафруз, – ответила Рухафзай. – Как госпожа пожелает называть ее?
– Она своему имени соответствует [16], – решила Махпари. – Пусть так и будет.
И она приказала всем так называть девушку. А Дельафруз взяла в руки барбат и начала: «Ах, как общество прекрасно, глаз не можно отвести, и любовь у всех в чести!» И такое это было пение, что и шахская дочь, и зловредная кормилица, и все присутствующие просто ума лишились. Кормилица про себя воскликнула: «Где же раньше-то скрывалась эта девушка?.. Я бы ей жизнь свою посвятила…» И Махпари так же подумала, а уж о невольницах и говорить нечего.
15
Рухафзай, имя девушки, означает «живительная», «бодрящая»; так же назывались старинные иранские музыкальные инструменты.
16
Дельафруз – букв, «радующая сердце».