Оборона тупика

– Кто где, Александр Юрьевич, – ответил старший прикрытия, – кто-то отвлекал, кто-то с вами пошел…

– А кто-то ворон считал, – оборвал оперативника Киреев, – получите еще у меня, разгильдяи! Все, расходимся и разъезжаемся. На сегодня более чем хватит. Иван, возьми Славу с собой в убежище, пусть его врач посмотрит.

– Сам как-нибудь догадаюсь, – отозвался Струев и вдруг лукаво прищурился, – слушай, Саша, а ведь ты у нас красавец, даже педерастам нравишься!..

– Доцент! – одернул Струева Суворов.

– А что я такого сказал? – спросил Струев. – Это я так, может быть, просто из зависти. Я вон даже женщинам не нравлюсь…

– Мне ты тоже не нравишься, – сквозь зубы проговорил Киреев.

– Это тебе придется перетерпеть, – отозвался Струев.

– Хватит! – оборвал пикировку Суворов. – И так настроение испоганили. Все, уходим. Праздник кончился, настали суровые будни.

В убежище врач поставит Петрову диагноз микроинсульт и спишет на него странную выборочную амнезию. Петров будет серьезно болеть еще полгода, порываясь работать, но все время страдая от временных провалов в памяти. Он окончательно оклемается в ноябре, так же неожиданно, как заболел, именно в тот момент, когда особенно будет нужен: когда все дело повиснет на волоске.

Пыльная дорога словно высасывала силы и, как ядовитая змея, грозила смертью каждым свои изгибом. Несмотря на близость Амударьи, дышать было практически нечем. Но сходить с дороги в обманчиво привлекательную и еще сочную в это время года траву было бы еще большим безумием. Будь на месте полувзвода «детей» обычные люди, даже хорошо физически подготовленные, они давно бы уже упали в желто-серую взвесь дорожной пыли и задохнулись. Лейтенант, командующий полувзводом, десять раз пожалел, что решил срезать путь, а не идти с места выполнения миссии по шоссе Пяндж-Дусти-Курган-Тюбе. Там был шанс остановить машину и уже давно оказаться в Дусти. Несмотря на это, настроение у лейтенанта было хорошее: вверенное ему подразделение выполнило задание, отделавшись двумя легкоранеными, которые уверенно шли вместе со всеми. Они сровняли с землей хорошо подготовленную военную базу на афганской территории, уничтожили почти две сотни солдат противника и несчетное количество взрывчатки и стрелкового оружия, которые уже через неделю могли оказаться в любой точке России, без происшествий форсировали Амударью, доложили о выполнении задания и главное: все они были живы. На то они и «дети», чтобы на них возлагали самые трудные миссии, чтобы они могли выжить в самых трудных и невероятных условиях, чтобы появление даже десятка солдат в русской униформе вызывало панику в любой точке Евразии. Скоро, очень скоро, во всяком случае, так обещали на политинформациях, заработает вдоль южных границ России, присоединившихся к ней и еще раздумывающих азиатских государств оборонная автоматика, и тогда только самоубийца захочет попробовать подобраться к России с юга. А пока оборонными автоматами были они, специально выращенные и воспитанные бойцы, которых на Западе очень часто называли «машинами Петровича» с дурацким англо-саксонским ударением на первый слог второго слова. Спецбойцов продолжали называть так, хотя Петр Петрович Жук уже давно оставил проект «Дети» и командовал экспедиционным корпусом. Поговаривали, что три полка «детей» скоро расформируют и откомандируют личный состав по различным боевым частям, но мало ли что поговаривают – когда до солдат и офицеров доведут приказ, тогда это будет фактом, а пока «дети» действовали только вместе и только самостоятельно. Вот и сейчас семнадцать живых и смертельно усталых спецбойцов двигались по направлению к Дусти, к месту сбора. Задание было выполнено, и казалось, что осталось преодолеть только себя и десять километров изматывающего пути.

Когда слева один из бойцов почуял опасность, он успел коротко свистнуть, и взвод залег на дороге. Над головами бойцов пронеслось не менее пяти десятков стрел.

– Что еще за черт?! – прохрипел лейтенант, отплевывая пыль.

Один из бойцов два раза коротко стукнул по раструбу огнемета, который нес, и вопросительно посмотрел на командира. Тот кивнул и стал искать глазами связиста. Связист лежал, распластавшись на дороге, накрыв собой ранец со спутниковым устройством связи. На приведение огнемета в боевое положение ушло не более пяти секунд, и струи огня устремились в толщу травы. Трава моментально высыхала, вяла и загоралась. Через несколько мгновений по одну сторону дороги уже вздымалась стена огня. А на дороге уже стояли в боевом положении два миномета, а двое бойцов изготовились к стрельбе из гранатометов.

– Пулеметы – север, программа поражения – юг, – скомандовал лейтенант.

Минометы, гранатометы и семь автоматов стали обрабатывать горящую степь, а два тяжелых пулемета начали косить траву по другую сторону дороги. Один боец лежал рядом с лейтенантом, двое других спереди и сзади полувзвода, не принимая участия в обстреле. Двадцать мин, шестнадцать гранат и четырнадцать боекомплектов автоматов «Шквал» ушли к югу от дороги, а пулеметы, словно бензокосилки, уложили траву в радиусе пятидесяти метров к северу. Когда стандартная программа контратакующего поражения была выполнена, и полувзвод защелкал автоматами и пулеметами, меняя магазины и вставляя новые ленты, стали слышны крики и стоны к югу от дороги. С другой стороны было тихо.

– Двое – разведка! – крикнул лейтенант, и два бойца бросились в обработанную пулеметами степь, одним рывком преодолев освобожденный пулеметами от растительности участок и углубившись в траву.

Командир перевел дыхание. Любое бандформирование, даже в сотню штыков после такого массированного ответа должно было понести весьма ощутимые потери, быть деморализовано и залечь, прекратив наступление. Мысли лейтенанта потекли плавней, и он понял, почему при первом нападении были использованы стрелы: нападавшие откуда-то знали, что по дороге идут «дети», и любой щелчок предохранителя, скрип курка да и первый же выстрел заставят всех бойцов немедленно среагировать, и прежде, чем пули достигнут полувзвода, все окажутся на земле – слух и реакции «детей» тренировались специально, спецбойцов русской армии было весьма затруднительно убить. Нападавшие все же просчитались: один из «детей» то ли услышал что-то подозрительное, то ли шестым чувством учуял засаду, и поэтому вывести из строя шестнадцать солдат, сержанта и лейтенанта им не удалось, теперь нападавшие сами подсчитывали потери. И все-таки у лейтенанта нарастало какое-то смутное беспокойство. Зачем устраивать засаду на полувзвод «детей»? Месть? Задание с целью уничтожить именно спецбойцов? Но таких попыток было множество, и «дети» гибли, они были суперменами, но богами не были, другое дело, что за каждого убитого спецбойца противнику приходилось расплачиваться несколькими десятками, а то и сотней хорошо обученных солдат. Рота же «детей», не говоря уже о полке, становилась просто ночным кошмаром любого европейского правительства или южного царька. Так зачем дергать медведя за усы? Что за глупость испытывать судьбу в прямом боестолкновении? Что-то тут было не так. Лейтенант как раз вспоминал склад новеньких автоматов, по которому они раскладывали взрывчатку, и в его голове начинала складываться какая-то картина, когда из-за далеко продвинувшейся на юг стены огня последовал массированный огонь, снова вжавший полувзвод в пыль дороги.

– Связь! – заорал лейтенант, перекрикивая шум стрельбы. – Минометы!

Связист и двое минометчиков отползли с дороги, скатились в неглубокую ложбинку у ее северной границы и стали готовить каждый свое по-своему смертоносное оружие к работе. Тарелочка спутниковой антенны выдвинулась вверх, только каким-то чудом оставаясь целой под шквальным огнем. Минометчики изготовили оружие к бою, но не могли высунуться, чтобы заправить мины в жерло минометов. И вдруг огонь противника разом стих. Сразу стал слышен свист бойцов, ушедших на разведку: путь на юг был чист.