Страница 90 из 106
– Понятно, – сказал, не вставая из-за стола, редактор Колокольцев и поглядел сперва на веники у порога своего кабинета, потом на сердитого Монаха. – Что вы конкретно хотите?
– Пропечатать на весь район, – сказал Монах и надел форменный картуз. – А насчет штрафа не старайтесь, штраф я ему, хулигану, припаяю. Если найду.
– А если не найдете?
– Найду. А вы народ посовестите, не повредит.
– Действительно. Сейчас самый сезон заготовки веников. Мухин! – крикнул он и стукнул кулаком в стену. – Комаровский! Зайдите срочно.
И почти тотчас рядом с Монахом возникли два современных молодца в синих джинсовых костюмах, оба одинаково поджарые, спортивные, шустрые. Мухин русый, а Комаровский черный.
– Вот вам наш егерь, товарищ… – редактор споткнулся, не зная фамилии Монаха, и вскинул хитрые глаза на готовых ко всему своих сотрудников.
– Чего там, шеф, – нашелся первым Комаровский, – ясно: печальник природы, лесной человек, специалист по экологическим проблемам.
А Мухин взял Монаха под руку:
– Пойдем, дядя, потолкуем про твои елки-палки-веники.
– Племянник объявился. – Монах выдернул свою руку, но пошел следом за парнями в соседнюю комнату, синюю от табачного дыма. Сел там в простенке на стул между двух столов, у окон, положил именной серп на колени. – Ну что скажете хорошенького? – спросил у «племянника».
– Говорить будете вы, а хорошенькое или нет, сейчас увидим, – сказал Комаровский, открыв блокнот. – Итак, записываю.
– Я тоже, – сказал Мухин.
– Хоть одно окошко бы открыли, натоплено как в бане. – Монах обернулся и ткнул ладонью в крестовину оконной рамы – створки распахнулись, и с улицы звонко застучал типографский движок. – Во-он что вы! От шума в дыму прячетесь…
– Точно. Ты, отец, наблюдательный, – перевел его из дядьев в высший чин Комаровский. – Ну давай повествуй.
Монах уже оценил нахальность Комаровского и прилипчивую настойчивость Мухина и стал рассказывать, вежливо поглядывая то на одного, то на другого, про веники, про испорченные подолы плакучих берез, таких пригожих, слов нет, про молодые погубленные деревца. Никто не против веников, но с умом надо делать, правила резки соблюдать. Чтобы после тебя природа не страдала, чтобы вместо ее красоты не возникало безобразия, подлости. Ты отдыхать отдыхай, но не ломай кустов и деревьев, не жги ненужных костров, не оставляй банок, бутылок и разного copy, бесстыжие твои глаза…
– Понятно, дед, напишем как надо. И подпись поставим твою, с указанием чина.
– Да, да, авторскую заметку дадим, не сомневайтесь. Мы тоже дети природы. Кстати, как ваша фамилия?
– Шишов. – Монах встал, не дожидаясь, пока его произведут в прадеды, и пошел к двери.
– Веники не забудь, дедок. У редактора-то.
– Парьтесь на здоровье. Только если суд спросит, потом подтвердите.
– Какой суд? – насторожился Мухин.
– Товарищеский. Скажу и там. А то кота судят, а до людей, которые природу губят, и дела нет.
– Постой, дед, постой! – Комаровский и Мухин мигом выскочили из-за столов и взяли Монаха под руки. – Кто судит? Какого кота? Где?
– На Новой Стройке. А кот – Титков Адам. Пустите, чего вцепились! – Монах сердито высвободил от газетчиков руки. Что за дурацкая привычка брать будто барышню или преступника. – Митя Соловей там председатель. Взаймыобразный.
– Взаимнообоюднов? Тот, что в райисполкоме работал?
– Он самый.
– Это же сенсация, Мухин!
– А кто ее открыл?
– Да сама открылась. Дед сказал. Правда, дед?
– Про суд вся Хмелевка знает, не спорьте.
– В самом деле?
– Врать я, что ли, стану. Вторую уж неделю вожжаемся. Объявленья Федя-Вася по всему райцентру развешивал, три заседанья было. Или четыре. Где у вас глаза-уши?!
– Действительно…
– Как это мы зевнули, старик?
Газетчики голодно посмотрели в форменную сутулую спину уходящего егеря и ринулись в кабинет редактора. Комаровский влетел первым и упал у порога, не заметив оставленных веников. Мухин с улыбкой напомнил ему о Цезаре:
– Плохая примета, старик. Не забывай историю.
– А-а, отстань. – Комаровский мигом вскочил, отряхнул деревянно загремевшие джинсы и устремился к редактору: – Шеф, поручите это дело мне!
Колокольцев поднял рыжую, с хохолком голову от гранок, не забыв прижать пальцем то. место, где остановил чтение.
– Почему тебе? – подоспел Мухин. – Как что свеженькое, так ему. А кто спровоцировал старика на разговор о суде? Я!
– Не ты один – вместе…
– Вот видишь! Тогда и писать – вместе!
– Нет, с ним невозможно… Шеф, примените наконец власть! У меня же острее перо, тоньше!
– У него острее – наглец! А вот насчет власти, шеф, он прав: примените. К нему. Пока он так выскакивает, мне нет ходу.
– Да зачем тебе ход, Мухин? Да ты…
Колокольцев ударил ладонью по столу:
– Хватит. Как на базаре. В чем дело? Рассказывайте кто-нибудь один. Ты, Мухин.
– Почему он?
– А почему ты?
– Я – Комаровский, понятно?
– А я – Мухин!
– Опять заорали. Ну, кто умнее, замолчите. – Колокольцев подождал и удовлетворенно хохотнул: – Оба замолчали. Молодцы. Докладывай, Мухин.
– На Новой Стройке товарищеский суд рассматривает дело кота Титкова Адама, – доложил Мухин.
Колокольцев снял трубку и попросил телефонистку соединить его с уличным комитетом Новой Стройки.
– Новая Стройка? Кто говорит?… Здравствуй, товарищ Башмаков… Да, Колокольцев. Что там у вас за суд происходит?… Это я знаю, дальше… Так, так, подробней, пожалуйста. Минутку, я запишу. – Колокольцев поискал взглядом по столу, не нашел, перевернул ленту гранок и на чистой оборотной стороне стал быстро писать. – Так… так… Интересно… И директор Мытарин? И народный судья?… Скажи пожалуйста!… Так. Когда? В среду? Значит, надо торопиться, спасибо… А?… Да, возможно, пришлем сотрудника, точно не скажу. До свиданья.
– Почему «не скажу», шеф? Я готов!
– Опять «я». Ну, Комаровский, погоди!
– Ладно – «мы»! Мы с Мухиным готовы, шеф, хоть сейчас. Мы немедленно пойдем…
– Никуда вы не пойдете. Первую полосу забили?
– Почти. Единственная дырка в тридцать пять строк.
– Вот и досылай про веники, чего ждешь? Монах тебе на блюдечке принес, в рот положил, разжевать не можешь?