Кафедра

— Алихамедова? — Митя наморщил лоб, вспоминая.

— Ну, проректор по АХЧ. Баба перепугалась, позеленела вся — от стенки не отличишь.

Батон принес два стакана с водкой, томатный сок, пару шашлыков с соусом.

— Кушайте на здоровье!

— Спасибо, дарагой! — передразнивая, с грузинским акцентом произнес Маркуша. Пододвинул к Мите стакан с соком. — Покровавь немного Мери, Борменталь. Ну вот, сиганула она от меня, как от чумного. Ты смотри, на такую туфту не колись. Возьмешь на копейку, сядешь на срок.

Последняя фраза была найденовская. Это он, подвыпив армянского коньяку, любил повторять по поводу зоны и нищей жизни преподавателей. В том году купил сыну “двушку” в Чертаново.

— Ну, вздрогнули, Борменталь, — Маркуша двумя большими глотками выпил почти всю водку. Митя только пригубил. — Э-э, так не пойдет. Давай ровненько.

— Блин, ну работать же! — устало повторил Митя и стал есть шашлык.

— Ты про Таньку расскажи. У вас что, романчик?

— С чего ты взял? — Митя слегка посолил сок, отпил.

— Крошка болтает. Сам слышал, как она Таньку за шкафчиком наставляла: с женой живет, киреевскую дочку склеил, осторожней, мол.

— Черт, вот баба, язык, как помело! — Митю неприятно поразило, что о них с Настей уже болтают на кафедре. — Какого черта она свой нос в мои дела сует?

— Глупый ты, Борменталь. Женщине скучно без этого. А Танька-то на тебя с любовью глядит, положила свой карий глаз! — Маркуша подмигнул и расплылся в улыбке. — Вздрогнули!

На этот раз Митя отпил побольше и почти сразу же почувствовал, как зажглось все внутри, разлилось приятной теплотой.

— Сволочь ты, Маркуша, спаиваешь меня. Это и Вика говорит.

— Милый мой, да я же добрый. Лучше уж ее, огненную, чем то говно, которым студенты пробавляются. — Ты-то сам как — нет?

— Нет, — соврал Митя.

— Правильно. Не колись, Борменталь, погибнешь! — последнюю фразу Маркуша произнес намеренно громко, чтобы Батон услышал.

Митя обернулся. Грузин стоял за деревянной стойкой и смотрел телевизор, подвешенный на кронштейне к потолку забегаловки.

— Это как массовый психоз, и не лечится, — продолжал Маркуша. — Хотя я, может, и долбанул бы косяк по старой памяти. У тебя никаких на этот счет наметок? Достал бы чуток.

— Нет, — помотал головой Митя. Еще не хватало посвящать Маркушу в свой бизнес! Он в этом плане еще хуже Крошки — завтра же пол университета будет знать. Говоря про “старую память”, Маркуша имел в виду свой индийский опыт. Вместе с женой они проработали в одном из тамошних университетов четыре года — зарабатывали на квартиру. По словам Маркуши, в Индии трава росла под ногами, хоть закурись. По жаре много не выпьешь, вот они и баловались на досуге.

— А я думал — есть. Жалко, — вздохнул Маркуша и допил остатки водки.

“Одни стукачи кругом! — подумал Митя, глядя на друга. — Будто в большом микрофоне живем.”

Он вспомнил, как однажды во время занятий на военной кафедре видел рацию, на которой была лампочка с надписью “Противник подслушивает”. Все противники, и все подслушивают. Подслушивают, стучат, болтают, трекают, нашептывают, кричат. Ведь ни одной живой душе ни слова! Все было законспирировано, как у большевиков-ленинцев. Даже товар нельзя было из рук в руки получить. Университет почему-то казался ему большим средневековым городом. С рыночной площадью, с ратушей, с тесно прижатыми друг к другу домами, в которых ютился студенческий люд, со сточными канавами, с воровскими притонами и публичными домами. Теперь он обитал где-то посредине между центральной частью, где роскошествовала городская знать, и помойкой, около которой всегда клубился опустившийся, спившийся и сколовшийся народ. Он был посредником, проводником, и всякий раз, отправляясь на окраину, боялся оступиться на скользком склоне сточной канавы. Плавать в дерьме он не умел… Митя подумал, что надо быть осторожней и немедленно убрать с кафедры все тайники.

Он оглянулся. Незаметно забегаловка Батона наполнилась людьми. Появились привычные взору алкаши, побирушки, заезжие туристы в шортах. В углу грузинские ребята, друзья Батона, играли в нарды. В воздухе плавал сигаретный дым. В зале появилась официантка Надя. Шурша накрахмаленным передником, она таскала подносы с шашлыками, лобио и сациви.

Маркуша был совершенно пьян. Он спорил с каким-то кудрявым молдаванином с соседнего стола.

— Ну, давай замажем, что я бутылку винтом, не отрываясь! — горячился Маркуша. — Ну, что ты бздишь, как девка на зачете?

— Не отрываясь? — недоверчиво спрашивал молдаванин, шевеля большими усами.

— Базаров нет. Тогда ты нам проставляешь две поллитры. Идет? Батона, дарагой! Бутылку водки принеси, пожалуйста, холодную только, — закричал Маркуша.

Надя принесла запотевшую бутылку “Столичной”. В забегаловке смолкли разговоры. Все уставились на безумного Маркушу, а Маркуша, опершись руками на стол, долго смотрел на бутылку, будто пытаясь превратить ее содержимое в воду, потом вдруг схватил, несколько раз вертанул в руке и опрокинул в широко открытый рот. Водка потекла в него как по маслу.

Митя взглянул на часы и обомлел: через несколько минут у него занятия со второй девочкой, Может, конечно, не такая умная, как Маша, может, даже полная дура, но деньги ее родители платили регулярно. С ней Митя отдыхал, с ней он чувствовал себя в своей тарелке: не надо было готовиться к занятиям, не надо было подбирать слова, чтобы высказаться. Она все старательно записывала в толстую тетрадь, а потом вызубривала и в следующий раз лепетала полный бред. Все задания и упражнения всегда были выполнены — большей частью неверно, все сочинения написаны с чудовищным количество разных ошибок. В общем, все, как в школе… Два часа, проведенные с Маркушей, промелькнули быстрее молнии, превратились за водкой и пустыми разговорами в вакуум, в ничто, и теперь ему придется расплачиваться другими двумя часами, которые будут плотными, как налитая молоком Викина грудь, будут длиться вечно только лишь потому, что день не задался с самого утра.

Митя поднялся и пошел к выходу. Маркуша все еще глотал водку. Он скосил глаз на уходящего Митю и тут же поперхнулся. Водочные брызги полетели в разные стороны. Недопитой осталась еще четверть бутылки.