Знаки дороги

– Ты за кого меня принимаешь – за карманный калькулятор? После всей моей службы, ты оскорбляешь меня, намекая, что у меня отсутствует любопытство. Нет, теперь уж я гарантированно не отстану от тебя, пока ты не расскажешь мне все.

– Гм…

– И если ты задумал отправить меня навстречу новой судьбе без моего согласия, не забывай, что я могу превратить эту кабину в клетку.

– Довод убедительный. Я пытался обойтись без этого, но, видимо, я должен дать тебе некоторые объяснения. Хорошо. Наверное, тебе трудно будет понять, что такое сон, не говоря уже о тек странных сновидениях, что всегда посещали меня…

– С теорией я хорошо знаком, продолжай.

– В последнее время мне постоянно снится один и тот же сон: я парю неподвижно в потоках теплого воздуха, над странными и живописными пейзажами, а иногда – морем. Кажется, что я могу парить бесконечно, проникая в тайны всего, что вижу под собой. Это вызывает во мне приятную комбинацию умиротворенности и бесцеремонности, и какие-то другие чувства, которым я не могу сейчас найти определение. Незаметно сменяют друг друга дни и ночи. В самом ощущении бытия я нахожу бесконечную радость, и мне открывается нечто такое, о чем я сейчас тоже не могу сказать словами. И еще во мне дремлет сила, страшная сила, которую мне почти лень использовать. Я плыву…

– Увлекательное путешествие по внутреннему пейзажу. Тебе повезло.

– Все это не так просто, и в разных снах происходят разные вещи.

– Какие?

– Я уже говорил, что проплывая над разного рода местностью – в одних землях идет война, в других цветут большие города, или то и другое одновременно. Я вижу внизу вулканы, пустыни, корабли в морях, маленькие города и головокружительного вида суперполисы, где не осталось и уголка нетронутой природы. Я узнаю их все: Вавилон, Афины, Карфаген, Нью-Йорк, в разные времена. И много еще других, еще более странных, которые я не могу узнать. Я начинаю размахивать крыльями. Я поднимаюсь над Дорогой. Это просто игрушка. Это нечто вроде масштабной линейки, как на картах. Это мы поместили ее туда. Как забавно наблюдать за отдельными людьми, которые заметили ее и теперь карабкаются по этой нити из вероятности в вероятность. Я не знаю, но…

– Мы? Кто это – мы?

– Драконы Белквинита – вот наилучший способ, которым я могу выразить название в наших словах. Я вспомнил эту часть еще раньше, и…

– Значит во сне – ты дракон?

– Это лучший способ описать мою внешность и ощущения, хотя это не совсем так.

– Интересно, пусть и непонятно, Рэд. Но какое это имеет отношение к твоим настоящим проблемам и решению дать мне отставку?

– Это не просто сны. Это реальность. Я только недавно понял, что все больше и больше воспоминаний возвращается ко мне, когда жизнь моя подвергается опасности. Во мне происходит какая-то трансформация.

– Действительно? То есть, ты человек, которому снится, что он дракон, а не наоборот?

– Что-то в этом роде. Или все вместе. Или ничего подобного. Я просто не знаю. Но это реальность, и все больше мне удается вспомнить. Это такая же реальность, как этот мир.

– Это… драконы Белквинита… ты думаешь, что они… то есть ты… в общем, кто бы там ни был… построили Дорогу?

– Не совсем «построили». Скорее, собрали, или составили, как именной указатель в книге.

– И мы с тобой сейчас едем по абстракции или по грезе?

– Не знаю, как ее назвать.

– Нет, Рэд, теперь я должен оставаться при тебе. Пока к тебе не вернется здравый смысл.

– Вот поэтому-то я и не хотел тебе всего рассказывать. Я предвидел такую реакцию. Как я еще могу убедить другого в существовании другой реальности, если эта реальность – только мое субъективное видение? Но я знаю, что нахожусь в ясном сознании.

– И все же, я до сих пор не знаю, почему ты хотел от меня избавиться. Выкладывай все до конца.

– Этого-то я как раз я хотел избежать…

Сочленения пикапа громко заскрипели. Сиденье справа от Рэда выгнулось и начало складываться в его сторону. Баранка руля начала подниматься и выгибаться в направлении Рэда, словно странный черный цветок. Потолок кабины надавил на макушку. Когтистая рука появилась из отделения для перчаток, потянулась к Рэду. Тень, притаившаяся на дне кузова, заволновалась, как морские водоросли во время шторма.

– Я могу доставить тебя на ближайшую человеческую станцию обслуживания для тщательного психологического осмотра, если ты не убедишь меня, что этого не стоят делать…

– Этого я тоже хотел бы избежать, – вздохнул Рэд. – Ладно. Ты добился своего. Расслабься, и я удовлетворю твой контур любопытства.

Когтистая рука удалилась в отделение для перчаток, и снова появилась секунду спустя с зажженной сигарой, которую протянула Рэду. Руль тем временем принял овальную форму, крыша поднялась, и соседнее сиденье успокоилось.

– Благодарю. – Рэд принял сигару, затянулся.

Неожиданно Цветы процитировали:

«Ты, Дорога, на которую я выхожу и оглядываюсь по сторонам, и я знаю, что многое мне узреть не дано…»

Рэд усмехнулся.

– Подходит, я думаю, – сказал он. – Но я считал, что запрограммирован на Бодлера, а не на Малларме.

– Я запрограммирован на декаданс. И теперь начинаю понимать, почему. Чем бы ты не занимался, ты вечно по уши в… гм, пыли. Завсегдатай трущоб.

– Что-то в этом есть. Я никогда серьезно не задумывался.

– В стихотворении что-то есть, действительно. Кури свою сигару и отрешись от реальности.

– …И твоя утонченность поражает меня.

– Без подхалимства. Почему я должен уйти?

– Простыми словами, ты – разумное существо, к которому я привязан. Я пытаюсь предохранить тебя.

– Я построен получше, чем ты, если речь идет о пинках.

– Это не просто опасность. Это угроза почти верного уничтожения.

– Я повторяю…

– Если ты будешь перебивать меня, ты никогда не получишь нужного ответа.

– Другим способом я его тоже пока не получил.

– Я не знаю, сон ли _э_т_о_т_ мир, или _т_о_т_, другой мир – сон. Я просто не знаю. Это неважно. Я знаю, что я – тот, другой, который мне снится. Женщина, которая была со мной когда-то, когда я был стариком, однажды рассказала мне о видении, которое я только теперь начал понимать. Создание моего вида рождается старым морщинистым существом, и должно быть отправлено на Дорогу, чтобы достигнуть там зрелости, которую оно найдет в своей молодости. Это, собственно, и может быть назначением Дороги, и я начинаю подозревать, что все, кто путешествует по ней, несут в себе частицу нашей крови. Но в этом я не уверен.

– Догадки оставим на потом, хорошо?

– Ладно. Чем дальше, тем Лейла становится опрометчивее, и оставаться с ней рядом было все более опасно, хотя пути наши странным образом продолжали пересекаться. С ней это началось, видимо, раньше, чем со мной. Я в себе эту проблему обнаружил позднее и постарался взять стремление к саморазрушению под контроль. Она всегда была чувствительней, чем я…

– Подожди. Лейла – это та женщина в В-16… которая устроила пожар в постели… и о ней ты упоминал, когда говорил о старости?

– Да. И ты найдешь тому подтверждение, если снова встретишь ее. Сначала мы вместе искали Дорогу домой. Безуспешно. Потом однажды я решил, что мои воспоминания просто не совпадают с настоящим положением вещей вдоль Дороги. И я начал вносить изменения в надежде, что найду потерянный путь, если все вернется на прежние места. Но мир – жуткая неразбериха, работать с ним невозможно. Я понял, что не смогу изменением в одном месте, переменой в другом, заставить его стать таким, как во времена моей старости. Но другого способа я не мог придумать, и поэтому гнул свою линию. Потом Чедвик объявил против меня черную десятку и куски мозаики начали становиться на свои места.

– Не объяснишь ли, каким образом?

– Нет.

Рэд выпустил облачко дыма и посмотрел в окно. Мимо промчалась маленькая черная машина. Глядя, как она исчезает вдали, он продолжал:

– Когда моя жизнь оказалась под угрозой, приступы стали повторяться чаще, и сны стали ярче. Я вспомнил события прошлого. Похожее случалось со мной и раньше, каждый раз – в состоянии опасности. Там, в лагере, перед нападением, когда я дремал, мне вдруг пришло в голову, что Чедвик совершенно случайно оказал мне вендеттой услугу. Потом, когда мы удирали, я подумал: «А что, если это не случайность? Допустим, что он, подсознательно, конечно, пытается мне помочь? Вполне возможно, что мы с ним одной крови, и он как-то понимает, что самому тяжело…»