Скоморох

Вооруженные мялицами и колотушками, дворовые теснились вокруг пожилой боярыни, которую Радим видел во главе праздничного стола.

— Отравители? — грозно спросила хозяйка.

— Что? — Богдан, на которого был направлен жесткий взгляд ее глаз, неуютно поежился.

Боярыня медленно села на массивный стул, украшенный причудливой резьбой и росписью. Одна из девок заботливо подложила ей за спину мягкую бархатную подушку.

— Кто послал вас отравить меня? — боярыня явно не шутила. — А ну-ка, Антипка, придуши старшого.

Радим еще не успел понять, что старшой — это он, как деревянное топорище прижало его кадык. Скоморох захрипел и задергался, но вырваться не мог: державший сзади Антипка знал свое дело.

— Отпусти, — велела боярыня слуге. Потом обратилась к Радиму: — Говори.

— Вот те зуб, милостивая боярыня! — Скоморох повалился на колени. — Не отравители мы. И помыслов даже не было!

— Проклятые язычники… — выругалась боярыня. — Зуб дают… Захочу, вообще без единого зуба отсюда уйдешь.

— Не гневись, милостивая боярыня! Христиане мы, добрые христиане! Вот и нательный крестик имеется, — Радим начал судорожно шарить на груди в поисках христианского талисмана.

— Знаю, какие вы христиане. Как и мой муженек, — церкви строите, а идолов не жгете. Спроси вас, что в Библии написано, слова верного не скажете.

— Неграмотные мы, есть беда, помилуй, милостивая боярыня…

— Пей вино, что истуканом замер, — приказала боярыня Богдану. — А ну, быстро!

Юноша повторять приказ не заставил и большими глотками стал поглощать содержимое чаши. Присутствующие молча наблюдали за процессом. Когда Богдан сделал последний глоток, отставил чашу и вытер рукавом сорочки капли с губ, боярыня глубокомысленно заметила:

— Не помер.

— Да рано мне помирать-то, матушка боярыня, — Богдану вино понравилось, он с удовольствием выпил бы еще. — Доброе питие!

— Кто ж вы тогда такие, коли не отравители?

— Я — Радим, а он вот — Богдан. Люди мы простые, не отравители, точно.

— Что за Радим? Что за Богдан? Ежели б это я сказала, мол, Параскева мое имя, то все б поняли, что я — жена воеводы Эйлива. Ибо нет другой Параскевы, которая ходит в золоченых сапожках и носит золотой обруч в седых волосах. Радимов же и Богданов, одетых в замызганные холщовые рубахи, в наших краях немало. Что тут делаете?

— Скоморохи мы. В хоромы нас какой-то важный господин завел, велел ждать. Мы же — глупня — решили палаты посмотреть, сюда вот зашли.

— Не тот ли важный господин вам и мешок этот дал? — Параскева указала на набитый доспехами мешок Богдана.

— Он и дал! — Богдан ответил быстрее Радима. — Вот, говорит, подержите.

— Так, так и было, — подтвердил товарищ.

— Покажите, что там.

Богдан скинул мешок на пол и развязал горловину.

— Это ж кольчужка и шишак Яна Творимирыча. Не он ли вас сюда привел?

— Он, он! Точно, так важного господина и звали. Дородный такой, в летах, но красавец, истинный боярин…

— Ври, да знай меру, — боярыня усмехнулась. — Красавец… Он был красавцем по меньшей мере лет восемь назад. Сейчас же у него шрам через все лицо и кривой нос.

— Точно, был у него шрам!

— Лгун. Я ж тебя проверяла, дурака. Это бронь не Яна, а Остромира. Ты вот на удочку и попался.

У Радима не было слов. Он сжался, ожидая с мгновения на мгновение удара секирой по шее.

— Воры вы, значит. Тати. Воеводу решили обокрасть, бессовестные. Мне когда Настасья сказала, что лезете в оконце, думала — по мою душу. Вот дворню собрала, все к приходу вашему приготовила. Ан нет. Чужого добра захотелось?

— Помилуй, матушка боярыня! — Рядом с Радимом на колени упал Богдан. В тоне Параскевы он уловил какие-то нотки, которые его не на шутку напугали.

— Я-то помилую, да Бог накажет. Хорошо, ежели сослужите мне службу, не отдам вас кату, а может, и награжу щедро. Готовы ли за меня головы положить?

— Да, милостивая боярыня! — Радим и Богдан одновременно ударились лбами о половицы.

— Донесли верные люди слух, что какой-то недруг, приехавший нынче в Ладогу, хочет меня убить, ядом потравить. Так вот, желаю выяснить, кто это умыслил и пошто? Ежели слух верен, я в великой опасности. Сделать же мало что могу, разве голодом себя уморить. Нужны помощники ловкие и сметливые, выносливые и радивые. Вы мне подходите.

— С радостью, матушка боярыня!

— Тогда так: младшей остается со мной и будет пробовать все блюда, что мне подают. А старшой слово даст честное, что товарища не бросит, а искать отравителя станет.

— Слово даю! Вот те крест, милостивая боярыня!

— Э-э… — Богдан явно был недоволен таким оборотом. — Я б лучше тоже поискал. Вдвоем оно сподручнее.

— Нет. Мне нужен тот, кто будет пробовать пищу. Я хоть и пожила много годов, но умирать еще не собираюсь.

— Помилуй, матушка боярыня! У тебя столько дворни, на что тебе я, сирый и убогий?

— Дворня мне как родная. Негоже их губить. Ты же — тать, все одно, плаха по тебе плачет.

— Радим, может, поменяемся? Давай, ты на боярские харчи, а я, клянусь Сварогом, отыщу подлого отравителя!

— Нет, Богдан. Что-то неохота.

— Ты мне должен гривну кун, Радим…

— Да ты не отчаивайся! Найду я отравителя! Вот, милостивая боярыня мне доверяет, поверь и ты.

— Радим, ты бросаешь меня в пасть свирепого льва!

— Это ты обо мне? — нахмурилась Параскева.

— Нет, нет, ни в коем случае, матушка боярыня! Я так… Жаль, жаль с другом расставаться.

— Коли скоро врага найдет, то скоро и свидитесь. Все в его руках.

— Вот-вот. Это и печалит.

— Ступай, тать, более не смей против воевод ладожских каверзы замышлять. Ищи отравителя. Как найдешь, сразу ко мне. Скажешь сторожам, тебя проводят. В любом случае, завтра на рассвете жду. Надеюсь, придешь не с голыми руками.

— Буду стараться, милостивая боярыня! Истинно стараться!

— Настасья, проводи гостя в людскую. И присмотри, чтоб он больше не шастал по чужим палатам.

Одна из девушек улыбнулась своей хозяйке, опустила колотушку и поспешила к выходу. Радим, кланяясь в пояс, медленно ретировался следом за ней.

— До свидания, милостивая боярыня!

— Не пропадай, — негромко напутствовал Радима Богдан.