Скоморох

Гостевая светлица была раза в четыре меньше хозяйской и украшена скромнее. Одр, победнее и помельче хозяйского, оказался неприбранным, и Радим мог воочию убедиться, что боярин умер в муках. Постель скомкана, меховые покрывала сброшены на пол и облеваны зеленоватой жижей. У изголовья на стульчаке стояли плошки и кубышки с отварами. Похоже, Яна Творимирыча пытались спасти местные знахари. Однако они оказались бессильны.

Получается, пировавшие в личных покоях воеводы не хотели смерти Яна Творимирыча. Иначе зачем его спасать? А может, только некоторые не хотели, а другие просто делали вид. В любом случае, особой ясности в происходящем не было. Должны были отравить боярыню, а отправили на тот свет гостя. Как связаны Ян Творимирыч и Параскева? Если верить Валуне, то почти никак. Просто знакомы. Что же тут происходит? Травят всех, кто попадется, или только тех, кто чем-то не угодил?

Закончив осмотр, Радим покинул сруб воеводы. В пристрое было тихо и прохладно. Скоморох, поеживаясь, спустился с лестницы. Сторож был тут и по-прежнему скучал. Радим уже хотел проскользнуть мимо, как вдруг воин оживился и заступил дорогу. Его широкоплечая фигура полностью заслонила ход в людскую. Скомороха начали одолевать нехорошие предчувствия, он попятился.

— Стой! — норманн говорил по-русски толково, но небольшой акцент все же был. — Ты — Радим?

— Допустим…

— Что? Отвечай, смерд, внятно!

— Радим.

— Добро. Хозяйка-боярыня велела к ней тебя направить, как выходить будешь. Палату ее знаешь?

— Найду, — у Радима отлегло от сердца, он-то уж думал, снова в поруб бросят.

— Ступай!

Взбежав по лестнице наверх, Радим постучал в дверь. Ему открыла Настасья. Увидев скомороха, она широко улыбнулась и жестом пригласила внутрь.

Параскева сидела на своем стульце и парила ноги в тазике с травяным отваром. На соседней лавке валялся Богдан, судя по округлому животу и закрытым глазам, в процессе усвоения пищи. Антипка сидел рядом и камнем точил топор. Две дворовые девушки, тихо напевая, пряли в углу.

— А мы тебя заждались, — сказала боярыня. — Выкладывай, что выяснил.

— Много всего, матушка боярыня. Но имя того, кто на вас замышляет, пока назвать не готов.

— Поторопись, — не открывая глаз, произнес страдальческим голосом Богдан. — И присмотри за моими вещами в людской. Говорят, воруют тут.

— Не может быть!

— Я матушке боярыне верю. Служу ей, не щадя живота своего. Помогай и ты.

— Стараюсь. Жизнью рискую. Ради тебя, между прочим.

— А я как рискую… Из-за тебя.

— Хватит ныть, — боярыня нахмурилась. — Что выведал, говори!

Радим вытащил из-за пазухи блин.

— Никто откушать не желает? Полагаю, этим потравили Яна Творимирыча. Но проверить надобно.

— Разве Богдану дать, — ухмыльнулась Параскева.

— Моей скорой смерти желаешь, христолюбивая матушка? — Богдан открыл глаза. — Ужель от кусочничества избавишь?

— Велю — съешь, что скажу. Не один ты, чай, на свете. Радим твое место займет, коли надо будет.

Другое дело, что не тоже тебя травить, ежели можно на неразумных животинах яд попытать. — Боярыня повернулась к Радиму: — Пробуй на псах шелудивых, их на двору во множестве бегает. Не подействует, так сюда возвращайся, дальше думать будем.

— Так и сделаю, матушка боярыня.

— Это все, что узнал?

— Пока да, матушка боярыня.

— Не густо, Радим. К утру надо, чтоб имя было. И не просто имя, а связанное с отравлением. Ежели не оправдаешь доверия, вместо Богдана при мне будешь. Его же пошлю потравителя искать.

— Сделаю, матушка боярыня. Все как велите сделаю, — Радим согнулся в глубоком поклоне.

— Не забудь алый камень в воду погрузить, — подал негромкий голос Богдан.

— Что? — одновременно спросили скоморох и боярыня.

— Подзабыл ты, Радим, как мы — скоморохи — друг другу удачи желаем…

— Ох, подзабыл… — медленно соображая ответил Радим. — Синего камня тебе!

— Аминь!

Настасья открыла дверь, и Радим быстро покинул палату. Хоть и не грозна сегодня была Параскева, но в ее отсутствие дышалось вольнее.

Глава 11

Вечерело. Радим наскоро перекусил пареной репкой и занялся говорящими камнями. В небольшую плошку скоморох налил колодезной водицы, снял с шеи ожерелье и опустил на дно. Алый камень побледнел, но не произнес ни слова. Неужели Радим неправильно понял Богдана? Или тот просто пошутил? Глупые, надо сказать, шуточки, когда речь идет о жизнях людей. Вот обидится Радим, бросит все, уйдет из Ладоги, кто тогда шутника спасать будет? Мысли сермяжные. Никуда он не уйдет, даже если решится на это. Кругом сторожа, и наверняка Грим отдал приказ никого из детинца не выпускать.

Внезапно послышались голоса. Один — низкий мужской, другой — совсем слабый женский. Радим быстро огляделся. Людская шумела прежними заботами, но рядом никто не разговаривал. Взгляд уперся в красный камень. Звуки шли из него.

Сначала разобрать слова было трудно. Речь напоминала невнятное бормотание. Потом звуки стали четче, появилась возможность оценить даже интонации.

— Моя лапушка! — ворковал мужской голос. — Это несчастье, что твой дядюшка умер. Он был моим лучшим другом. Однако теперь у нас стало одним препятствием к счастию меньше. Он бы никогда не одобрил нашей женитьбы.

— Не говори так, прошу! — Девушка плакала.

— Прости меня, прости! Я просто сгораю от любви к тебе. Хочешь, я все брошу, возьму добро и крепкую ладью, погружу на нее тебя и мы уедем за море?

— Нет! Это слишком великая жертва!

— Для тебя, моя лапушка, жизни не жалко. Эх, коли б не боярыня…

— Не ругай ее. Она — добрая.

— Она — добрая. Я ж — злой. Потому как страдаю. Любавушка, лапушка, подскажи, как быть!

— Все образуется. Надо потерпеть.

— Ох, мочи нет терпеть-то!

— Пойдем к гостям, мой господин. Негоже, ежели нас тут наедине увидят.

— Пойдем, моя лапушка.

Голоса затихли. Радим сидел слегка ошарашенный. Волшба сработала. Да еще как! В самую точку. Короткий разговор сказал ему больше, чем тщательный осмотр палат воеводы. Боярыня мешает счастью двух влюбленных. При этом так же мешавший дядюшка только что умер. Несомненно, речь шла о Параскеве и Яне Творимирыче. А говоривший мужчина был один из благородных. Только кто? Остромир, Симон или, может, сам Эйлив? К сожалению, голоса Остромира Радим не запомнил, не до того было ночью в темном углу. Так что любой из троих мог оказаться замешанным в дело.