Страница 35 из 46
– Сказывай, князенька, прошу милости… Што прямее, то лучче… Было бы лишь на добро нам и вам…
– Еще ли тебе мало! То ли не добро!.. Там, слышь, весною сбираются сына твоево на царство посадить!.. Так я…
– Спаси и помилуй Господи! – с неподдельным испугом вырвалось у старицы.
– Твоего родного сына в цари, слышишь, мать!.. А ты…
– Пускай Господь Всесильный меня покарает… но сыну не дам испить злую чашу! Умру сама, а вот – не дам… и не позволю! – почти крикнула Марфа.
– Слышь, боярин, – негромко обратился к Захарьину Трубецкой. – От радости, видать, повихнулась мать честная наша!.. Ай нет?.. Как мыслишь…
– Ты не шепчись! С ума я не свихнулась! – раздражительно проговорила Марфа. – А вот ты сам мне скажи перед образом святым Спасителя… Говори: пошел бы сам теперя ты в цари ай нет?.. Душой не покриви!
– Кхм… кхм… Мне – штобы царем… Затем вот я с тобою и толковать почал… Другие наобещали мне… Вот твой свояк да шурин, Иван Никитыч… да иные ошшо… Все – мужики лукавые! Я знаю повадку московскую вашу! Сулят немало! А как придется к расплате, как приспеет пора делить добро, – и топорища дать, слышь, пожалеют… Право!.. Я – што же! Я и в цари бы не прочь! Хоша не надолго, да все бы повеличался всласть! Слово сказать стоит, так меня казаки живо «помазуют»… али што тамо ошшо надо… Да, пора теперь такая… больно непокойная. Вижу сам, што царства мне долго не удержать в руках… Не стоит и починать. А еще и то, душа моя не терпит утесненья никакого, хоша бы и царским саном… Милее мне всего на свете воля, пиры да сдобные бабенки!.. Хо-хо-хо!.. Мне ли быть царем! Трудна задача, место неспособное, тяжелое для моего обычаю… А вот помочь другому в деле алибо помешать – это я здорово могу! Дак штобы не мешать, а помогать – прошу я от вас, от Романовых – отвальное! Уразумела… Мне бы дали воеводство – Вагу целиком! Да по все дни мои, штобы без смены! Штобы уж теперя написан и дан мне был приговор. А как царем настанет твой сыночек, – штобы и он… Да Филарет, когда домой вернется из полону литовского, – штобы согласье было дадено! Поди, за юного сынка отцу придется долгое время землею править… Царь малолетний на троке будет лишь сидеть да приговаривать: «Быти по сему!» Так как, мать честная, – согласна?
– Я и в себя-то не приду, князь-батюшко! То ты мне сына – царем нарекаешь… То у меня за послугу – чуть не полцарства просишь на откуп!.. Што ты, шутить затеял над бедной, беззащитной сиротою… Алибо…
– Сестра, послушай ты меня! Тут шутки нету, – вмешался Захарьин. – Обиды тоже не ищи! Князь всю правду-истину сказал. Ответить только можешь, што ты отпишешь Филарету… А што уж он нам прикажет, как отвечать да обещать велит – так оно и будет!
– Во, во! Попал в мету, как говорится! Мне боле и не надо. Вижу я, честная мать, и впрямь отшиблась ты от дел мирских и не вникаешь… Дак отпиши, слышь, поскорее Филарету. Он што скажет мне, – уж я тому поверю. Он – не обманет, нет!.. Он у нас – гордыня!..
– Добро! Ему я вскоре отпишу! – сурово ответила старица.
– Слышь, поскорее… Дело, слышь, такое… – начал было снова Трубецкой.
Но его перебил голос за дверью:
– Господи Иисусе…
– Аминь! – не дав договорить, радостно откликнулась старица, узнав голос – Иван Никитыч, ты!.. Скорее жалуй!.. Входи уж!..
Вошел Романов, отдал обычные поклоны и, видя расстроенное лицо золовки, спросил:
– Што приключилося такое, сестрица милая…
– Мы тут толковали… знаешь сам о чем! – ответил за нее Трубецкой. – Дак поговори-ка сам!.. В сумлении, как видно, мать честная… Поговори… а мне уж и пора. Челом тебе, матушка… И вам – до увиданья!..
Ушел Трубецкой.
– И не пойму… да што это творится?! – нервным, напряженным голосом кинула вопрос Марфа.
– Што не понять!.. Господь племянничка любезного в цари ведет, и только! – успокоительно заговорил Романов, медленно опускаясь в кресло и вытягивая свои больные, искалеченные цепями в ссылке ноги. – Затем я, слышь, и поспешил к тебе, сестрица. Пошли уж толки повсюду. Словно ком, катится и растет молва, для нас хорошая… Што и как оно будет – нам неведомо покуда. А надобно до срока лишь одно нам сделать…
– Што… што?..
– Убрать Мишаньку в место скрытное, да понадежней, на всяк случай… «Подале положишь – поближе возьмешь!..» Князь Трубецкой… Он зычен, да не лют. Есть тихие, подкусные собаки. Есть Шуйский, змий лукавый… и другие с ним… От них бы нам отрока укрыть подалее да повернее!.. как мыслите: куды?..
– На Кострому! – отозвался Захарьин.
– Там, как ни таи, – разузнают скоро… Больно людно в городу… Нет, в глушь бы с им… А што… Сестра, послушай: нет ли таких деревень у нас подале отсюда, штобы вам засесть – и ни гугу! Ни слуху и ни духу оттудова, пока время не приспеет… Подумай…
– Есть вотчина одна… Шестовых, наша, родовая… Село и храм. Хоть близко Костромы, да бор густой кругом. Не зная хорошо, и путей туды не сыщешь!..
– Вот это и ладно. Село-то как звать? Поди, его я знаю…
– Домнино – село. Пожди, братец… Оттоль теперь мужик приехал, староста Иван с обозом… Сусаниных, Иван… Он много лет у нас, у Шестовых, в роду на службе был… Ему скажу… и с ним… Он нас свезет туды с Мишанькой…
– Вот и добро… А тут скажи: на богомолье, мол, в Троицу… алибо там в иное место сбираешься… Так всем толкуй покуда!.. А с полпути – к себе и повернешь, в село твое…
– Ты не учи уж меня… не толкуй много! Сама птенца укрою от напасти всякой… Тучами ево одену, в скалы заключу!.. А сберегу! Не выдам лиходеям!..
– Ну, так зови своево мужика, толкуй с им… А нам тоже дела ошшо есть! – с поклоном, берясь за шапку, сказал Романов. – Сидит тамо один мужик такой ражий за дверьми… Не он ли?..
– Он самый… Мимо пойдете – покличьте сюды, коли не в труд!..
– Помилуй! Господь храни тебя и Мишу!..
– Храни тебя Господь, сестрица!..
Оба боярина вышли из кельи.
Грубоватый, сиплый от мороза и дальней дороги голос раздался за дверью:
– Господи Иисусе Христе…
– Входи, входи, Иван! – позвала старица.
Сусанин, широкоплечий, приземистый мужик лет за пятьдесят, вошел, истово перекрестился на иконы, принял благословение от старицы и поцеловал край ее мантии.
– Звать приказала, госпожа честная.
– Иван, послушай, – сразу, порывисто, заговорила Марфа, стоя перед Сусаниным. – Дело таково, што часу терять не можно… За тайну скажу тебе! Побожись, што не выдашь.
– Матушка! – сказал только мужик.
– Ну, верю, вижу… знаю, каков ты для нас, для дому нашего слуга верный!.. Так, слышь… о царе речи пошли… и перекоры уж началися… Ково да как на царство Господь пошлет?.. И вышло так, што иные мыслят выбрать царем моего Мишаньку…
– Ну!! В добрый час да повершиться бы благому делу! Аминь, Господи!..
– Тише… Стой, помолчи! Не к месту радость твоя великая!.. Я того не желаю! По какой причине – после скажу… Пока меня послушай хорошенько. Мы нынче ж из Москвы сберемся на богомолье ехать. Ну уж не позднее завтрего! Подале от Москвы, на Троицкой дороге, нас поджидай со всем своим обозом… Штобы был запас припасен… Штобы к Домнину поспели мы скорешенько доехать, никуды не заезжая… Окольными путями, минуя города да поселки людные, торговые. Уразумел, Антоныч?..
– Все буде, госпожа честная, в самый раз налажено! Так доедем, что и ворон летучий не соследит следов наших, и зверь рыскучий за нами не угонится!.. Не то што злые люди… либо кто… Уразумел я все…
– Как вижу, понял!.. Ну, иди же с Богом!
Руку дала поцеловать старосте Марфа. Он ушел.
А она кинулась в дальний покой взглянуть на сына.
Пригретый шубейкой, наброшенной на ноги, он спал, примостясь на теплой лежанке, и во сне был еще нежнее и прекраснее…
Тихо перекрестила юношу мать и позвала послушницу, приказала ей собираться к отъезду на богомолье.