Страница 8 из 100
Забыл государь всю немочь, за последнее время одолевшую его, и крамолу боярскую, которая нет-нет да и подымет голову, словно василиск-змея из-под пяты… И все нелады и прорухи на литовской, на татарской границе… Все забыл, ходит светел, радостен… Богатыми дарами одарил, кого только мог… Мамкой княжичу назначил все ту же Аграфену… Крестины справил – миру на удивленье. Быки целые жареные на площадях для народа стояли, вина и меду бочки были выкачены из погребов… А в княжеском дворце дым коромыслом две недели шел…
Любимые монахи из Иосифовой Волоколамской обители Кассиан Босый и Даниил Переяславский были восприемниками княжича от купели, отцами его духовными назначены и приняли с рук на руки на убрус белый от самого митрополита.
И не только люди, сама земля Русская приняла, казалось, участие в великом событии: в позднюю осеннюю пору грозы пронеслись над Русью надо всей… Земля во многих местах колебалась именно в тот день и час, как родился великий княжич Иван Васильевич.
– Грозный будет волостель! – толковали при этом, покачивая головой, старые люди. А молодые веселились и радовались.
И немолчно звенел-разносился малиновый звон над Москвой златоглавою.
Глава III
ГОД 7041-й (1533), 22 СЕНТЯБРЯ – 4 ДЕКАБРЯ
Тихим осенним утром 22 сентября выехал из Москвы государь, великий князь Василий Иванович к Волоку-Ламскому, в гости к Шигоне, да в монастыри заглянуть в попутные, да поохотиться.
Чует Василий, что засиделся в душных покоях кремлевских, теремных, натрудил голову думами государскими, счетами да расчетами, заботами хозяйственными и семейными. Николка Люев да Феофил-фрязин, оба лекаря царских, одно говорят:
– Обветриться бы надо, государь…
Кроме челяди охотничьей, ловчих, сокольничих, псарей и выжлятников, много бояр ближних и воевод поехало на охоту с царем.
И оба брата царские тут же: Андрей да Юрий Ивановичи, хотя последнему что-то не доверяет старший брат.
Из бояр – Иван Васильевич Шуйский, Дмитрий Феодорович Бельский, князь Михаил Львович Глинский, Годунов и многие другие; блестящей вереницей, кто верхом, кто в колымагах и каптанках, едут в царском поезде.
Из молодых бояр здесь скачут на аргамаках, кроме неизменного Овчины, два князя Димитрия – Курлятев и Палецкий; Кубенский князь Иван; Феодор Мстиславский, племянник государя, и другие. Иван Юрьевич Шигоня, с братом Михайлой, тоже в поезде и прихватили трех дьяков про всякий случай: Циплятева Елизара, Ракова и Афанасия Курицына, кроме двух ближних дьяков царских Григория Никитича Путятина и Феодора Мишурина и стряпчего Якова Мансурова. Да всех не перечесть.
Государыня Елена с трехлетним Ваней и годовалым Юрой в крытом возке большом едут. Боярыни ближние с ними: Анастасия Мстиславская, Елена да Аграфена Челяднины, золовка да невестка; Федосья Шигонина, Аграфена Шуйская, сама княгиня Анна Глинская, матушка Елены. И веселы, рады все, что из душных светлиц своих вырвались: так и стрекочут всю дорогу.
Погостив деньков пять у Троицы, к Волоку тронулись. Государь – все верхом больше. А на левом бедре у него давно уже зыблется опухоль подкожная, холодная пока, не болезненная. И вот до села Озерицкого еще не доехали, как беда, стряслась. Седлом, что ли, растравило болячку, но появилось в середине у нее пятнышко небольшое, багровое. Болеть – не болит, но разбитым стал чувствовать себя Василий. Миновали Нахабино, Покровское-Фунниково. Царь уж, гляди, и с коня слез, с царицей едет.
В Покровском – Покров Богородицы справляли, задержались дня на три. На Волок на Ламский совсем нездоров приехал Василий. В пятницу еле сидел на пиру у Шигони. В субботу, 4-го, едва и в мыльню сходил помыться, попариться: не легче ли станет? Стол уж в постельных хоромах накрыли больному царю. За два денька отлежался, поправился. Чудное выпало утро во вторник. Не выдержал Василий.
– Федю Нагова позвать мне! Бориса Васильева Дятлова! Ловчим велеть изготовиться. В поле сегодня хочу пуститься!..
Лекари царские, оба, так руками и всплеснули.
– Государь!.. – начал было Люев.
– Ладно, знаю… Лучше мне сейчас! А погода, гляди, какова? Без лекарства поправлюсь, гляди. Вам бы небось не хотелось? На что вы мне оба тогда?.. Ну, не мешайте…
Подали коней, загремели рога, и пустились в поле все, на Колпь, на село, где охота большая.
– Что, государь, али неможется? – спросил у Василия князь Мстиславский, скакавший за дядею-царем, видя, как морщился тот на скаку.
– Что-то оно не того. А терпеть все же можно…
– А не вернуться ли нам на Волок, государь?
– Ну, вот, была нужда! – ответил Василий. – Стоило из ворот выехать, чтоб от угла да назад повертать. Хорошо полеванье! Ехали ни по што, приехали ни с чем. Таков ли я? – сам знаешь. Что в большом, что в малом – люблю дело до конца довести… Да и хворь-то пустая: нога болит! Давно она у меня, лихо бы ей – знать себя давала. Подурит да и перестанет. Ведь своя, не удельная! – пошутил князь.
И поехали дальше. Любит на кречетов царь поглядеть.
К полудню в Колпь все вернулись. Столы уже накрыты. Почти и есть царь не стал. А все же дал знать брату Андрею, чтобы поспешил и тот сюда. После обеда псовая охота началась.
Трех верст от Колпи не отъехали, с царем что-то неладное случилось.
– Федя… Андрей! – громко стал звать вдруг Василий племянника и брата.
Напуганные, те подскакали вплотную и еле поддержали Василия, который в беспамятстве уже валился с лошади.
На землю положили попону, сверху покрыли своими кафтанами, уложили бережно Василия.
– Княже, что с тобой?.. – тревожно спросил его Мстиславский, как только сомлевший князь раскрыл глаза.
– Сам не знаю… Что-то сердце замутилось… И в ногу в недужную ударило… Погляди: что с ней?.. Стой… Не трожь… Больно!.. – вдруг крикнул он, едва Мстиславский взялся за сапог, желая разуть князя.
– Как же быть, княже?.. Сам велишь поглядеть…
– Да, правда. Ну, делай, как знаешь. Потерплю…
Но Мстиславский догадался: обнажил свой охотничий нож, запустил конец его осторожно за голенище княжого сапога, провел книзу, распорол кожу – и сапог сам свалился с больной, распухшей и посиневшей ноги.