Яблоко Немезиды

— Ему помешала эта история с Бредли. А что говорит Эльвира?

— Почти ничего. Она отлично понимает, в каком положении оказалась. Я догадываюсь, что у нее в руках имеются некие компрометирующие документы. Статуэтка, о которой болтал Перси, вероятно, футляр. Скорее всего Бредли получил с родины шаха микропленку. Полагаю, что шах в минуты близости о чем-то проболтался Эльвире. Возможно, они строили общие планы. Но Эльвира захотела обмануть своего партнера и стала готовить ему ловушку с помощью Перси. Делала она это втайне от меня. Из лаборатории исчез большой флакон с наркотиками. Я обнаружил пропажу слишком поздно. А затем Эльвира сказала, что случилось нечто страшное и не предвиденное ею. Выражалась она весьма бессвязно. Я понял только, что все наше предприятие оказалось под ударом. Утром я позвонил вам…

— Мы топчемся на месте, Эдуард, — заметил господин Мелтон. — Мы ворошим кучу старого тряпья, будто хотим найти в ней что-то. Кстати, Коун бродит уже в окрестностях вашей клиники. И я не смогу запретить ему…

— Ну что ж, Эльвира станет моей пациенткой.

— И это… это надолго?

— Навсегда, — холодно произнес профессор.

— Последняя надежда, — сказал господин Мелтон, сожалея.

— Придержите Коуна, — посоветовал профессор. — Может, я ее и уговорю.

— Почему она пошла к вам?

— Ваш Коун развернул такую бурную деятельность, что у нее не оставалось времени на раздумье.

— А мне казалось, что она решилась довериться, — задумчиво произнес господин Мелтон.

— В этом случае я давно был бы в курсе. Любая игра должна стоить свеч. Эльвира пошла ва-банк. Она кинула на весы все, что имела. Даже больше. Она отлично сознает, в какое положение поставила меня. И вас, Феликс. Она же осведомлена о наших отношениях.

— Может быть, этой ценой? — предположил господин Мелтон.

Профессор Кирпи выпустил изо рта клуб дыма и покачал головой. Нет, он не думал, что Эльвира так просто отдаст ему в руки свою находку. Сам профессор, окажись он в ее положении, тоже не отдал бы. Профессор Кирпи был человеком, который никогда не искал славы. За свою жизнь он сделал несколько любопытных открытий. Но он не собирался отдавать их человечеству. Препараты профессора отлично служили ему самому. Он сумел расширить клинику. Деньги текли на его счет если не рекой, то достаточно полноводным ручьем. Мало ли в мире существует людей, которым мешают родственники?

“Кнут Диксон” тоже был одним из “открытий” профессора. Как-то он нашел в одной из палат мелко исписанный листок. Прочитав его, профессор задумался. В голове мелькнула озорная мысль. Он изложил свой замысел Эльвире. И литературный рынок обогатился продукцией, фабрикуемой в клинике. Гонорара сумасшедшие не требовали.

Господин Мелтон, когда профессор, посмеиваясь, рассказал ему про рождение “Кнута Диксона”, сначала нахмурился, а потом решил, что это его не касается. “Кнут Диксон” оказался к тому же популярным автором. Вокруг этого имени критики ломали копья. И господин Мелтон ухмылялся вместе с профессором Кирпи. В конце концов подобный бизнес, хотя и грозил скандалом в случае разоблачения, ничего противозаконного, по мнению шефа полиции, в себе не содержал. Это была такая же игра, как и та, которой увлекались его дочери. Правда, эта игра приносила доход. Но, в конце концов, основная прелесть игры и заключается в том, что кто-то выигрывает. Господин Мелтон поморщился, когда совершенно неожиданно эта игра переросла в уголовное дело. Профессору Кирпи пришлось потратиться, чтобы замять историю “Кнута Диксона”. В газеты просочилась ничтожная часть информации с судебного процесса. Домыслы журналистов об истинном лице “короля авангардистов” тщательно вымарывались из статей и репортажей. Особенно настойчивым была предоставлена возможность решить дилемму “или — или”. Они предпочли выбрать то “или”, которое позволило им продолжать работу в газете.

Однако расходы, которые понес профессор, его не огорчали. Господин Кирпи отдал бы втрое больше за то, чтобы проникнуть в тайну Эльвиры. Кроме того, ни профессор, ни шеф полиции не только не знали, но даже не могли выстроить хоть сколько-нибудь убедительную версию о том, кто убил Бредли. Они были уверены, что Эльвира держит в руках ключ. И еще они знали, что все это каким-то образом связано с большой политикой. Последнее обстоятельство тревожило их обоих больше всего.

— Я чувствую себя, как муха под стеклянным колпаком, — произнес после продолжительного молчания господин Мелтон.

— Может быть, это служба безопасности? — предположил профессор.

— В том-то и дело, — отозвался шеф полиции. — Я наводил справки. Есть там у меня человек, который все знает. Он не имеет понятия ни о чем таком…

— Тогда красные…

— Эдуард, вы изменяете себе. Оставьте эту тему журналистам.

— Между нами, Феликс. Я, откровенно говоря, больше всего опасаюсь этой неизвестности. Я передумал черт знает что за эти дни. И знаете, до чего додумался?

— Да-да, Эдуард. Я слушаю.

— Я подумал, что Эльвира связана с этой… С неизвестностью, что ли. Поэтому она без опасения пришла ко мне. И ждет… Понимаете, она чего-то ждет. У меня она в безопасности. От полиции… От суда… И даже от меня в конце концов…

— Мы устали, Эдуард. Мы просто устали.

— Да, Феликс, пожалуй. Я раньше никогда не оглядывался. Сейчас я все время чувствую на себе чей-то взгляд. Если бы я не был психиатром, то подумал бы, что нужно срочное вмешательство врача. Типичная картина паранойи.

— Вы еще находите силы шутить, — слабо улыбнулся шеф полиции.

У господина Мелтона тоже были причины для волнения. В последние дни господин Мелтон стал замечать, что сенатор Домар относится к нему не так доверительно, как раньше. Истинный Католик уже не обсуждал с шефом полиции своих планов переустройства общества. Он перестал приглашать господина Мелтона в клуб деловых людей, где обычно два Раза в неделю миллионеры проводили вечера. Шеф полиции сейчас с радостью бы еще раз вкусил стандартной пищи сенатора. Но сенатор не звал его ни на обеды, ни на ужины. В то же время господин Мелтон знал, что папаша Фил не изменил своих привычек и у него в гостях по-прежнему бывают и мэр города, и министры, и бизнесмены. Сначала шеф полиции полагал, что всему виной несчастный его желудок, не вынесший оранжевого напитка. Что сенатор просто опасается, как бы не повторилась неприятность, имевшая место некоторое время назад. Потом господин Мелтон стал объяснять холодность сенатора тем, что последнему стало известно об отношениях шефа полиции и профессора Кирпи. И хотя господин Домар был деловым человеком, все-таки, наверное, и ему претила экстравагантная деятельность профессора Кирпи.

К тому же господин Мелтон не забывал о министерском портфеле. Эти мысли жгли ему мозг не слабее, чем жег желудок оранжевый напиток сенатора. Шеф полиции представлял себе, как бы поступил на его месте в столь щекотливом положении его отец (господин Мелтон-старший). Этот решительный человек в подобных обстоятельствах обычно действовал категорично. Но то были другие времена. Тогда люди, идя к цели, просто сталкивали с дороги то, что мешало им двигаться вперед. И если господин Мелтон-старший, не задумываясь, столкнул бы со своего пути профессора Кирпи, то господин Мелтон-младший этого сделать не мог. Во-первых, папаша Мелтон никогда не жаловался на желудок. А во-вторых, была неизвестность, за которой стояло что-то тревожное и пугающее.

Профессор Кирпи, к его чести, прекрасно отдавал себе отчет в том, что происходит в голове господина Мелтона. Он знал: нить, связывающая их сейчас, настолько прочна, что господин Мелтон даже не сделает попытки оборвать ее. Конечно, их положение угнетало и его не меньше, чем господина Мелтона. Однако он, в противоположность шефу полиции, не строил иллюзий. Выход существовал один — узнать то, что знает Эльвира. После этого принимать решение.

Выпив еще бокал сидра, профессор покинул гостеприимную виллу господина Мелтона. Выехав на магистраль, он бросил взгляд на зеркало и заметил метрах в двухстах позади машину. Он сбавил скорость, догонявший его автомобиль пролетел мимо. Профессор усмехнулся и нервно передернул плечами. “Это действительно похоже на паранойю”, — подумал он и прибавил скорость. На углу Кинг-стрит серый “кадиллак” профессора влился в поток машин. Розовые и фиолетовые сполохи рекламы заскользили по лицу. Перед светофором рядом с “кадиллаком” оказалась длинная открытая спортивная машина. За рулем сидел пьяный Дин. Лиззи и Эсс улыбнулись профессору с заднего сиденья. Дин приветственно помахал рукой.