Песчаный город

Тиббу, живущие в южной и восточной части великой пустыни, такие же смелые воры, как и туареги, и так же опасны для караванов; но они предпочитают действовать хитростью, а не вооруженной рукой. Они чрезвычайно проворны и на своих верблюдах, хорошо приученных, проезжают невероятные расстояния в один день. Некоторые занимаются только ремеслом гонцов между Марокко и Нигрицией, Суданом и Фецом.

Те, которые живут на границах Сахары, еще плодородных, имеют стада, занимаются земледелием и нрава довольно мирного. Они по большей части магометане.

Кочевники, напротив, земледелием не занимаются, питаются финиками, молоком, мясом молодых верблюдов и грабежом. Они поселяются в углублениях длинного ряда скал, как будто случайно брошенных в пустыню, или вырывают себе ямы в песке.

Но эти вечные враги караванов имеют также врагов, от которых спасаются с трудом. Арабы и туареги считают их своими природными врагами и поминутно делают на них набеги. Когда вознамерятся напасть на кочевье тиббу, то обыкновенно проберутся в окрестности на закате солнца, оставят лошадей и верблюдов под надзором нескольких человек и идут вперед, так чтобы к рассвету прийти на место, окружают кочевье тиббу и захватывают все. Если некоторые жители убегут, то наткнутся на стрелков, поставленных в окрестностях, и те гонят их назад ружейными выстрелами. Тиббу так боятся огнестрельного оружия, что достаточно трехсот арабов, чтобы захватить две тысячи их. Но в беге никто не сравнится с тиббу: они употребляют всевозможные хитрости, чтобы избавиться от преследования, и это часто Удается им. Если враг заметит их на скалистой почве, они вдруг падают на колени, съеживаются и остаются неподвижны, так что их можно легко смешать с окружающими их скалами; если находятся на песчаной почве, они зарываются в волнах движущегося песка.

Арабы выказывают такую же ловкость, когда дело идет о грабеже каравана, они ползком приближаются ночью и, не возбуждая внимания тех, кто спит в палатке, оставляют на верблюдах, лежащих на песке, только их вьючное седло и кожаный брезент, покрывающий товары.

По той дороге, где шел караван эль-Темина, подобных встреч опасаться было нечего: тиббу никогда не отваживались проникать в эту часть пустыни, где и туареги бывают редко, вследствие ее бесплодия и малой вероятности встретить караван.

Первые две недели прошли удручающе однообразно; все одна и та же песчаная равнина, столь же обширная, как и горизонт, без всякого отдыха для глаз и для мысли. Нельзя поверить, до какой степени эти громадные степи утомляют мозг и притупляют ум; глупость семитических рас происходит, конечно, от этого угнетающего ощущения пустоты, которое человек должен испытывать в песчаной степи, где живописные виды природы не помогают ему разнообразить своих мыслей.

В этом океане песка, где редко виднеются зеленые островки, нет вовсе представителей царств живой природы. Доктор мог только заметить несколько видов чахлых акаций, мимоз, чегерана, тамариндов, пальм, лишая.

Во время остановки, продолжавшейся несколько часов, доктор подобрал один вид съедобного лишая, которым была покрыта земля. Этот вид быстро разрастается в дождевую пору, потом в период засухи отделяется от земли и принимает вид жесткого белого и мучнистого вещества.

— Вот это может быть, — сказал Шарль Обрей своим спутникам, — большим подспорьем для пищи человека и скота в пустыне.

— Вы думаете? — спросил Барте, удивленный, что эту сухую водоросль можно употреблять в пищу.

— Я в этом уверен. Лишай составляет переход от водорослей к грибам. Это растение, как вы видите, не имеет ни корней, ни стеблей, ни цветов, ни листьев; оно растет на сыром камне, на бесплодной скале, на коре деревьев, покрывает строения и придает им тот зеленоватый оттенок, в котором поэты видят руку времени, и который естествоиспытатели приписывают развитию жизни. Только когда это растение обогатило первозданную землю своим столетним прахом, мог появиться мох, а потом мало-помалу и высшие растения. Лишай растет и на северном полюсе, под снегом и льдом, и, как вы видите, на жгучем песке пустыни. И стоит только у сахарского лишая отнять горечь, чтобы он оказал здесь и человеку, и верблюду ту же самую услугу, какую оказывает северный лишай лапландцам и оленям.

— Его так много, что он был бы драгоценным подспорьем.

— Особенно потому, что верблюд, это удивительное животное, без которого путешествие по Сахаре было бы невозможно, не может оставаться неделю без еды.

— Именно, — вмешался эль-Темин, — для наших животных было бы большим счастьем, если бы эта проблема была решена теперь, потому что вот уже пять дней они живут пригоршней фиников и ячменя, который с нынешнего дня мы будем принуждены сохранять для наших лошадей. Ни одной травинки, ни одного стебля мимозы… Это ужасно!

— К счастью, если расчеты Бен-Абды верны, мы должны быть не очень далеко от оазиса Аин-Феца.

— Мы доедем туда только завтра вечером, — сказал проводник, к которому путешественники приблизились, — Аин-Феца находится в семнадцати днях ходьбы от Тецагальта.

В этот вечер солнце закатилось в огненной атмосфере; воздух был сух и труден для дыхания, лошади дышали тяжело, их дрожащие ноздри как будто просили свежести. Людьми овладевала непреодолимая дремота. Только верблюды оставались равнодушны к этому свинцовому зною, но и они как будто торопились оставить эти места, потому что шли быстрее обыкновенного.

Несмотря на уверения обоих мавров, что колодцы Аин-Феца обещали дать возможность возобновить запас воды, эль-Темин велел раздать очень небольшую долю воды, потому что этой драгоценной жидкости осталось только дня на три, и то если не поить верблюдов.

Как только бедным животным позволили прилечь на песке, они приблизились друг к другу и начали жадно лизать бурдюки, которые несли, чтобы обмануть жажду, терзавшую их… Но они могли прожить еще неделю без питья, и необходимо было сохранить для людей и лошадей оставшееся небольшое количество воды до ближайшего оазиса.

Ночью вдруг поднялся жгучий ветер, который окончательно истомил европейских путешественников, и когда при первых лучах солнца отправились в путь, думали, что не будут в состоянии двигаться. Тончайшая красная пыль до такой степени затемняла воздух, что им почти нельзя было дышать.

Однако ветер стих на восходе солнца, и, несмотря на нестерпимый жар, караван мог, хотя и с трудом, продолжать свой путь.

Верблюды шли спокойно, негры сложили палатки, а путешественники позади сидели уже в седлах, как вдруг прибежал Кунье и, подойдя к своему господину, сказал шепотом:

— Верблюды, которым позволили приблизиться друг к другу, изгрызли кожу бурдюков, и вода вся вытекла…

Эль-Темин почувствовал дрожь, но преодолел себя и сказал с редким присутствием духа:

— Хорошо, вели приготовить другие бурдюки, мы наполним их через несколько часов в Аин-Феце.

Кунье, принесший это известие с расстроенным лицом, вернулся почти успокоенный, чтобы стать во главе каравана.

— Господа, — сказал начальник своим спутникам, — надо нынче поспешить; в бурдюках воды больше нет.

— Воды больше нет? — повторили Барте и доктор тревожным тоном.

— Верблюды разорвали бурдюки, и мы погибнем, если не приедем сегодня вечером в Аин-Фецу.

Эль-Темин сам стал во главе каравана и подозвал к себе обоих мавров.

— Сетовать бесполезно, — сказал он, — мы все виноваты в том, что случилось; но не обманываете ли вы меня? Уверены ли вы, что мы идем по настоящей дороге?

— Так уверены, как в том, что Магомет — пророк правоверных, — ответил Бен-Абда.

— Из Тецагальта, — продолжал Бен-Шауиа, — для того чтобы следовать по прямому пути в Тимбукту через оазисы Аин-Феца и Уфрам, достаточно направлять свою лошадь так, чтобы солнце всегда всходило над ее левым ухом, а закатывалось у правого плеча.

— И в таком случае, когда же, вы думаете, можем мы приехать?

— Сегодня до полуночи, а так как нынче будет луна, то мы можем напоить животных и возобновить запас воды.