Сын света

— Я поклоняюсь красоте, Рамзес; а ты — само воплощение красоты.

Руки царевича стали ласкать юное тело, не давая ни капли инициативы женщине; он хотел отдать себя, ничего не беря взамен, передать любовнице огонь, завладевший всем его существом. Покоренная, она сразу ему поддалась. Обретая все большую уверенность, Рамзес постигал потаенные уголки, где скрывалось ее удовольствие, и, несмотря на азарт партнерши, медлил, нежно лаская ее.

Она была девственна, как и он; в нежности ночи они подарили себя друг другу, опьяняемые желанием, которое, не отпуская их, беспрестанно возвращалось с новой силой.

7

Неспящий проголодался.

Шершавым языком золотисто-желтый пес стал решительно лизать лицо своему хозяину, который слишком заспался. Рамзес внезапно проснулся, но все еще пребывал в своем сне, сжимая в объятиях податливое тело женщины с грудями крепкими, как сладкие яблоки, губами нежными, как сахарный тростник, ногами проворными, как плющ.

Сон… Нет, это был не сон! Она была наяву, настоящая, ее звали красавица Исет, она отдалась ему и открыла ему тайники настоящего удовольствия.

Неспящий, безразличный к воспоминаниям хозяина, несколько раз безнадежно гавкнул. Рамзес понял, наконец, что ждать больше нельзя, и отвел его в кухни дворца, где пса накормили. Когда миска была пуста, царевич повел его на прогулку к конюшням.

Здесь находились отличные лошади, за которыми постоянно и тщательно ухаживали. Неспящий сторонился этих четвероногих на длинных лапах, от которых порой не знаешь, чего ждать; весьма осторожно он семенил за своим хозяином.

Конюхи подтрунивали над новичком, который с большим трудом тащил корзину, наполненную лошадиным навозом. Один из них подставил страдальцу подножку, и тот растянулся: содержимое корзины вывалилось горой перед его носом.

— Собирай, — приказал палач лет пятидесяти, с широким лицом.

Несчастный обернулся, и Рамзес узнал его.

— Амени!

Царевич подскочил, оттолкнул конюха и поднял своего друга, дрожа всем телом.

— Почему ты здесь?

В замешательстве юноша пробормотал нечто неразборчивое. Чья-то тяжелая рука легла на плечо Рамзеса.

— Послушай, ты… Ты кто такой, чтобы нам мешать?

Ударом локтя в грудь Рамзес отбросил любопытного, который свалился на землю. Взбешенный своим смешным положением, сжав губы в кривой гримасе, он крикнул своим приятелям:

— Мы вас научим, как надо себя вести, молокососы…

Золотисто-желтый пес рявкнул, оскалившись.

— Беги, — приказал Рамзес Амени.

Несчастный писец был не в состоянии двинуться с места.

Один против шести, Рамзес не имел никакой возможности увести отсюда Амени, и пока конюхи тоже были в этом уверены, у Рамзеса оставался крохотный шанс выбраться из этого осиного гнезда. Самый здоровый бросился на него, однако его кулак впился в пустоту, и, не успев понять, что с ним происходит, нападавший взлетел на воздух и тяжело рухнул на спину. Следующих двоих постигла та же участь.

Рамзес не пожалел, что был прилежным и внимательным учеником в школе борьбы; рассчитывая лишь на грубую силу и желая сразу одержать верх над противником, эти люди не умели сражаться. Неспящий, укусив за икры четвертого и ловко увернувшись, чтобы не получить пинок под пузо, участвовал в схватке. Амени стоял закрыв глаза, по лицу его текли слезы.

Конюхи скучились, не зная, что предпринять; только человек знатного рода мог знать такие приемы.

— Откуда ты?

— Не страшно вам, вшестером против одного?

Один из них, взбешенный, выхватил нож, ухмыляясь.

— У тебя смазливое личико, но несчастный случай может подпортить тебе фасад.

Рамзесу никогда еще не приходилось драться с вооруженным противником.

— Несчастный случай при свидетелях… И даже малый согласится с нами, чтобы спасти свою шкуру.

Царевич не спускал глаз с короткого лезвия ножа; конюх вызывающе кромсал воздух, чтобы испугать юношу. Рамзес не двигался с места, следя за нападавшим, метавшимся вокруг него; пес хотел было ринуться на защиту своего хозяина.

— Лежать, Неспящий!

— Да, тебе дорог этот жалкий пес… Он такой уродливый, что не должен был и появляться на свет.

— Одолей сперва того, кто сильнее тебя.

— Не слишком ли ты задаешься?

Лезвие скользнуло по щеке Рамзеса; ударом ноги по кулаку он попытался выбить нож у конюха, но лишь слегка коснулся его.

— А ты упрямый… Но что ты можешь, один?

Остальные тоже достали ножи.

Рамзес нисколько не испугался; внутри него поднималась сила, доселе ему незнакомая, гнев против несправедливости и подлости.

Прежде чем противники успели сплотиться, он толкнул двоих из них и опрокинул навзничь, ловко увернувшись от лезвий, ищущих расправы.

— Стойте, парни! — крикнул один из конюхов.

На пороге конюшен только что появились носилки с седоком. Пышность данного сооружения без лишних слов свидетельствовала о высоком положении того, кто находился внутри; откинувшись на высокую спинку кресла, поставив ноги на табурет, руки положив на подлокотники, важный сановник, лицо которого защищал солнечный зонт, медленно промокал себе лоб надушенной салфеткой. На вид лет двадцати, с круглым лицом, напоминавшим своим овалом полную луну, вздутыми щеками, маленькими карими глазками и толстыми губами чревоугодника, знатный вельможа, довольно упитанный и не терпящий никаких физических упражнений, тяжелой ношей давил на плечи двенадцати носильщиков, хорошо вознаграждаемых за свою расторопность.

Конюхи расступились. Рамзес оказался прямо перед вновь прибывшим, в то время как пес лизал ногу Амени, вместо того чтобы его подбодрить.

— Рамзес! Опять ты на конюшне… Нет, решительно, скоты — лучшая компания для тебя.

— Что нужно моему брату Шенару в столь дурно пахнущем месте?

— Я наблюдаю, как просил меня о том фараон; будущий правитель должен быть в курсе всего, что происходит в его владениях.

— Само небо тебя послало.

— Ты думаешь?

— Неужели ты откажешься восстановить несправедливость?

— О чем речь?

— Об этом юном писце, Амени; его силой приволокли сюда эти шесть конюхов и издевались над ним.

Шенар улыбнулся.

— Мой бедный Рамзес, ты совсем ничего не знаешь! Твой юный друг, вероятно, скрыл от тебя то наказание, которому его подвергли?

Царевич обернулся к Амени, не в силах вымолвить ни слова.

— Этот начинающий писец вознамерился исправить ошибку старшего, который тут же пожаловался на такую дерзость; я решил, что несколько дней, проведенных в конюшнях, пойдут только на пользу этому задавале. Потаскав лошадиный навоз и корм, он быстро исправится.

— У Амени нет сил для такой работы.

Шенар приказал носильщикам опустить его на землю. Носильщик сандалий тут же поставил его скамеечку, обул хозяина и помог ему сойти.

— Пройдемся, — потребовал Шенар, — мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз.

Рамзес оставил Амени под защитой Неспящего.

Два брата удалились, ступая по плитам внутреннего двора, избегая прямых лучей солнца, которое белокожий Шенар ненавидел.

Невозможно представить себе двух столь непохожих людей. Шенар был маленького роста, плотный, завернутый с ног до головы в свои одежды, и весьма напоминал уже сановника, начинавшего жиреть от размеренной жизни; Рамзес, напротив, был высок, строен, мускулист, все в нем дышало молодостью. Голос первого был слащавый и булькающий, у второго голос был низкий и чистый. Между ними двумя была лишь одна точка соприкосновения — оба они были сыновьями фараона.

— Отмени свое распоряжение, — потребовал Рамзес.

— Забудь про этого недоноска и поговорим о серьезных вещах; разве ты не должен был давно уже покинуть столицу?

— Никто меня об этом не просил.

— Так вот, я прошу.

— Почему я должен тебя слушать?

— Ты забыл, кто я и кто ты?

— Прикажешь радоваться, что мы с тобой братья?

— Не пытайся соперничать со мной. Бег, плавание и прочее накачивание мышц — вот это для тебя. Когда-нибудь, если отец и я того захотим, ты получишь должность в действующей армии; защищать нашу страну — достойное занятие. Для такого молодого человека, как ты, воздух Мемфиса губителен.