Жиган

Глава 4

– Я смотрю, у вас конфликты начались. – На губах капитана Дубяги поигрывала легкая улыбочка.

Этот вопрос вывел Константина из состояния рассеянной задумчивости. Уже несколько минут он сидел на стуле перед следователем, ожидая, пока Дубяга закончит дописывать какую-то бумагу.

Вначале он нервничал, ему хотелось спросить: «Зачем вызывали, гражданин начальник? Чтобы мурыжить перед собой, как пацана?»

Очевидно, капитан Дубяга именно на это делал психологический расчет. Он долго и аккуратно выводил буквы, думал, теребил ручку, заглядывал в папку. Но вывести из себя обвиняемого ему так и не удалось. Панфилов погрузился в состояние апатичного ожидания.

– Я говорю: с сокамерниками не поладили?

Дубяга приложил ручку к скуле.

– А, вы об этом? – равнодушно сказал Константин. – Споткнулся.

– Что-то я не припоминаю, чтобы у нас в камерах были ступеньки, – откровенно засмеялся Дубяга.

– Странный у нас какой-то допрос получается, – отвернувшись, сказал Константин.

Дубяга предпочел не заметить, что обвиняемый разговаривает со стеной.

– А это вовсе и не допрос, – почти ласково сказал он. – Хотелось поговорить с вами по душам.

– Ну да, – мрачно усмехнулся Константин. – С кем же еще, кроме следователя, разговаривать по душам?

– Вот именно, – неожиданно согласился капитан. – Здесь я – ваш единственный друг и наставник.

– Угу… Вождь и учитель…

– Прекрасно, что вы смогли сохранить в этих тяжелых условиях чувство юмора. Кстати, как вам условия в следственном изоляторе?

– Нормально.

– А многим здесь не нравится.

– Это их дело.

Дубяга оценивающе посмотрел на Панфилова и принялся барабанить пальцами по столу.

– Я выполнил вашу просьбу. Вашей матери сообщат, что вы у нас. Впрочем, это наша обязанность… – Он заглянул в папку и добавил: – Константин Петрович.

Наверное, Дубяге таким образом хотелось подчеркнуть доверительный характер разговора. Но Константин промолчал, внешне никак не прореагировав на слова следователя.

– Значит, с соседями по камере вы уже познакомились. Мне кажется, они вам не понравились.

– Креститься надо, когда кажется.

– Зря вы так, Константин Петрович, – наставительно сказал Дубяга. – Я ведь к вам со всей душой. Да… А ведь Булатов по кличке Карзубый и его компания – вовсе не худшие люди в нашем следственном изоляторе. Вы о прессовке ничего не слышали, Константин Петрович? О шерстяных хатах и тому подобном?

– Нет.

– Вот нас, сотрудников правоохранительных органов, ваша братия часто необоснованно обвиняет в применении недозволенных методов. А ведь мы еще очень мягко с вами обходимся. Партия, знаете ли, не позволяет. Что ж, времена необоснованных репрессий ушли в прошлое. Но я вам честно скажу, – его спокойное лицо нервно передернулось, – моя бы воля, я бы вас… в бараний рог скрутил. Миндальничаем, зачем-то на разговоры по душам вызываем.

– Что вам от меня надо? – Панфилов прервал словоизлияния Дубяги.

Искры блеснули в глазах следователя.

– Кто тебе помогал?

– Я что-то не заметил, когда мы перешли на «ты».

– Я смотрю, культура из тебя так и прет, – со злой насмешкой произнес Дубяга. – Ладно, кто вам помогал, Панфилов?

– Вы о чем?

– Где взял дубликат ключа? – Дубяга снова перешел на «ты».

– Сам сделал.

– Допустим. Кому собирался сбывать похищенное?

– Я же говорил вам, – с ударением на последнем слове сказал Константин, – еще на первом допросе. Машину взял по глупости, решил покататься. Никому сбывать не собирался.

– Значит, по глупости украл у хозяина автомобиля ключ, сделал слепок, потом ключ вернул, со слепка смастерил дубликат и в пять часов утра отправился угонять машину, чтобы покататься. Я все правильно понял?

– Как хотите, так и понимайте, – пожал плечами Константин.

– Все это туфта, выражаясь вашим языком. Горбатого лепишь, Панфилов? Ты жизнью рисковал, когда от милиции уходил. Зачем?

– Люблю рисковать. Еще с Афгана.

– На свое героическое прошлое напираешь?

– Вы спросили, я ответил, – не вдаваясь в подробности, сказал Панфилов.

Дубяга расценил эти слова как личный вызов. Лицо его скривилось в гримасе, напоминающей подобие улыбки, маленькие глазки буравчиками впивались в обвиняемого.

– Герой, значит? Что это за невезуха со мной происходит? Как только получаешь новое дело – сразу с героем встречаешься. Один геройски взял квартиру, другой геройски приставил нож к горлу беззащитного прохожего, третий машину угнал с риском для жизни. Кругом одни рисковые парни. А мы, крысы кабинетные, только спим и видим, как бы это героев-интернационалистов за решетку упрятать. Так, что ли, получается?

– Я этого не говорил, – Константин принял вызов. – Вы сами это сказали.

– Не говорил, но думаешь. По физиономии твоей вижу.

– Думать я могу что угодно. На мои мысли у вас права нет.

– Ишь как заговорил. Значит, не хочешь пойти мне навстречу? Подельников своих выдавать не собираешься? А ведь чистосердечная помощь следствию смягчает вину, как тебе хоpошо известно.

– Виноват – буду отвечать. Больше мне сказать нечего.

– Что ж, ты сам хозяин своей судьбы. Но запомни, Панфилов, я оставляю дверь открытой. Пока продолжается следствие, у тебя еще есть шанс. Потом дело будет передано в суд, где от меня уже ничего не зависит. Прокурор будет требовать наказать тебя по всей строгости советских законов. Суд обычно идет навстречу пожеланиям прокурора. И хотя у нас самый гуманный суд в мире, снисхождения тебе ждать не придется. Чему ты улыбаешься?

– Так, фильм один вспомнил. Да здравствует советский суд, самый гуманный суд в мире!

– Ничего смешного. По твоей 148-й статье за похищение автомобиля в корыстных целях получишь ты свои семь лет. А что с тобой случится за эти семь лет, никто не знает.

– Это верно, – неожиданно согласился Константин. – Только бог все знает.

– Ты что, верующий? – удивился капитан Дубяга.

– Не так чтобы очень.

– Разве тебя в школе не учили, что бога нет?

– О том, что было в школе, я уже забыл…

– Ну продолжай, продолжай, это любопытно. Каким образом наш советский человек начинает верить в бога? В потустороннюю нематериальную, так сказать, субстанцию?

– Хотите знать? – Глаза Константина тускло блеснули. – После того, как выходишь живым из мясорубки. После того, как рядом с тобой разрывается граната и накрывает десять человек, а ты остаешься жив. После того, как БТР, на котором едешь, сгорает со всем экипажем, а тебя отшвыривает в сторону взрывной волной, даже не поцарапав. После того, как пуля снайпера разносит на куски голову твоего соседа и твой хэбэ заливает кровью и мозгами. Хватит, или вам еще рассказать, как человек начинает верить в бога?

– Ты меня этим не напугаешь, – поморщившись, сказал капитан Дубяга. – Я не из слабонервных. На суде будешь рассказывать, какой ты афганский герой.

– Я никому ничего не собираюсь рассказывать, – твердо сказал Константин. – Верю я в бога или не верю, это мое личное дело. Оно не касается ни вас, ни судьи.

Дубяга встал из-за стола, подошел к двери, выглянул в коридор. Подозвав к себе конвойного, он что-то тихо сказал ему на ухо, после чего обратился к обвиняемому:

– Все, Панфилов, разговор по душам закончен. На выход.

На сей раз его повели в противоположную сторону, по другому коридору, затем по металлической лестнице наверх, на второй этаж.

Константин понял, что все это неспроста. Его переводят в другую камеру. И кем окажутся соседи – одному богу ведомо. Нет, пожалуй, еще известно капитану Дубяге.

Камера, как ни странно, оказалась пустой. Это было довольно просторное помещение с нарами для шестерых человек, краном с почерневшим умывальником в углу, у двери, и толканом под ним, вмурованным в цементный раствор растрескавшимся унитазом. На цементном полу виднелись темные засохшие пятна.