Портал

– Он головы делает! И фигуры. Все лепит! Вон его гнездо, на самой верхотуре, – на два пролета выше, чем лифт ходит.

– Который вход к нему? – Мужчина в черном пальто повернулся к подъездам.

– Сюда идите. На девятый, а оттуда… – Максимов не успел договорить; мужчина, не поблагодарив, уже шел прямиком к двери.

– Руцкой, Руцкой, – прошибло-таки склерозную бабку-глухню, – он про Руцкого спрашивал. Так это – курский губернатор! Его с должности уволили… Тот, усатый енерал, что в Белом доме отстреливался. С портфелем, тайные бумаги ховал…

– Молчи, глуха, – меньше греха! – отмахнулся Максимов. – Что за народ пошел – ни “здравствуй”, ни “спасибо”… Ну, теперь магарыч с Иннокеньтича! Ему работа подвалила – не иначе монумент закажут в полный рост. Всем бандюкам по монументу – во как надо! Им целую аллею на погосте выделить – парк героев капитализьма…

В глубине студии задребезжал звонок. Виктор слез с табурета со стоном человека, которого достали, и пошел открывать.

По ту сторону порога стоял какой-то неизвестный мужчина в черном пальто и низко нахлобученной черной шапочке; лицо его показалось Виктору слишком волосатым, а рот едва угадывался за складками шарфа.

– Заруцкий здесь? – холодно и тяжело промолвил гость.

– Здравствуйте, – слегка оторопев, вымолвил Виктор.

– Постараюсь, – ответил пришелец со слабым кивком. – Заруцкий – где он?

– Это я. Заходите.

Мужчина в черном пальто оказался в студии. Мельком осмотрев Виктора, как бы желая в чем-то убедиться – и мгновенно убедившись, он стал пристально вглядываться в изваяния – медленно прошелся вдоль стеллажей, держась от них на некотором отдалении, сцепив руки в перчатках за спиной и вытягивая голову из воротника. Виктор с вопросительным, выжидающим видом следил за гостем, тихо ступая позади него и на дистанции, чтобы не мешать своим близким присутствием.

– Интересуетесь? – ненавязчиво спросил он человека в черном пальто.

– Очень божественно, – выговорил гость, но не в ответ, а будто высказывая мысли вслух; в глазах его светились восторг и почтение. – Их надо украшать… мазать маслом, ставить на обозрение… Дивно, поистине дивно…

– Они заказные, – пояснил польщенный Виктор, улыбаясь с гордостью и пытаясь рассматривать головы из-за спины посетителя. – Если их не заберут, я выставлю новые работы весной в Доме художника.

– Кто их берет? – резко спросил гость.

– Разные люди. Братва, администрация… Они заказывают, требуют быстро сделать – а потом не выкупают. Кого убили, кто в розыске, кого посадили… Вам приглянулось что-нибудь? Я не каждую из них могу продать…

– Это дорогие изваяния, – твердо промолвил гость, отрицательно покачивая головой. – Искусно сделаны.

– Раздевайтесь, присаживайтесь, – пригласил Виктор жестом. – Хотите мартини? – Открыв шкафчик, он извлек бутылку, в которой качалось бледное зеленовато-желтое вино, граммов двести. – Я высоких цен не заламываю, отдам дешево – вижу, вы понимаете искусство, – он плеснул вина в две пузатые рюмки, – и верно сделали, что пришли прямо ко мне. В арт-салоне с вас за то же самое сдерут…

Пока он доставал и наливал с вальяжной аристократической ленцой, гость неспешно расстегнул пальто и распустил шарф; под пальто заблестела кольчуга, а рыхлое, отечное лицо оказалось поросшим редкой и короткой буроватой шерстью – шерсть сгущалась на переносице, и полосы ее стекали на скулы, откуда шли, изогнувшись, к вискам, образуя небольшие и причудливые кудлатые бакенбарды. Широкий нос шумно дышал большими мясистыми ноздрями. Заметив творог в лиловой пластмассовой миске, гость запустил туда руку в перчатке, щепотью захватил комковатую белую массу и отправил в рот, после чего старательно облизал пальцы; крошки творога просыпались ему на шарф и кольчугу. Виктор, повернувшись с рюмками в руках, замер; рот его остался открытым на звуке: “А…”

Утерев лоб тылом кисти, гость снял и шапку. Бугристое темя его было облезлым, как кошкин бок, изъеденный лишаем, – шелушащееся, облысевшее неровными пятнами, с редко и жидко пробивающимися волосами, мокрыми и прилипшими к воспаленной коже.

– А впрочем, – овладел собой Виктор, – можете забирать любую. Даром. Бери, не жалко.

– Изваяния просто так не берут. – Губы гостя были сухими, в белесоватых пятнах, кое-где потрескавшиеся и лопнувшие – в разрывах запеклась сукровица. – Мне другое надо. Пленку и оттиски с нее.

– Какая пленка? – Поставив рюмки, Виктор машинально вытер руку об руку.

– Пленка у тебя, мне известно. Ты делал карточки в магазине. Отдашь все мне. – Вопросительной интонации в словах гостя не было, они звучали утвердительно, как нечто обязательное к исполнению. Переведя дыхание, Виктор уставился на гостя исподлобья.

– Не отдам.

– Тогда я прострелю тебе голову, – доставая из-за пазухи “ТТ” и наставляя на Виктора, сказал гость так безмятежно и обыденно, как сказал бы продавщице: “Заверните мне вон то оранжевое мыло… да, с ароматом апельсина”.

– Стреляй, – ощерился Виктор, сжав кулаки. – Стреляй! Мне все надоели! Всем отдай! За квартиру отдай, за свет отдай, налоги отдай, на помойке пленку подберешь – и ту отдай! Мое! Не отдам! Давай, жми! Мне здесь надоело вот так! – он резанул ребром ладони себе по горлу, переходя на крик. – Мне жить надоело! Мне уже все равно!!

– У вас хорошо, еще можно жить, – сказал гость, убирая пистолет. – Попробуем иначе. Меняю, – извлек он из бокового кармана пачку долларов. – Вот на это.

Осекшийся Виктор непонимающе воззрился на плотную, толстую стопочку баксов, обернутых крест-накрест лентой.

– Это… за пленку?…

– И за все отпечатки.

– Что-то я… не въезжаю. Там же ничего нет. Никаких лиц. Все очень мелкое.

– Там портал. Вход. Его нельзя снимать – тогда он исчезнет, уйдет в изображение. Ты будешь меняться?

– Да… да! – Вновь вытерев руки, Виктор потянулся за пачкой так неуверенно, словно боялся, что гость отдернет руку. Но тот позволил Виктору взять деньги. – Слушай, это… очень много. Пленка столько не стоит. Давай – за половину? Половины мне хватит. Идет?

– Забирай целиком. У нас это не нужно.

– Тут… десять тысяч, – прочитал Виктор на ленте, обнимавшей пачку. – Bay!… Нет, постой – так несправедливо; у меня все-таки совесть есть! Пяти штук вполне достаточно. Пленка, фотки – шелуха, бумажки!…

Гость подступил ближе, вытягивая голову.

– Если ты оказался в чужом месте, один – сколько бы отдал, чтобы вернуться?

– О-о-о… Этот вход – куда?

– Домой, где мы живем. На другую сторону.

– Ладно, мне лучше не знать, я и так с головой не дружу. – Выдвинув ящик стола, Виктор протянул гостю фотографии и клок ленты. Человек в черном пальто выхватил их так жадно, что Виктор слегка испугался.

– Да, точно, они. Хорошо, что ты не обманул. – Натягивая шапку и запахивая шарф, гость не прощаясь устремился к выходу и лишь на пороге коротко оглянулся, прибавив: – Иначе бы ты неприятно умер.

Виктор – в незастегнутом плаще, без кепки – догнал визитера, когда тот в компании бомжа с мешком уже вступил на пустырь за девятиэтажками. Запыхавшись, он не сразу смог говорить внятно:

– А я вам ору, ору!… Куда вы гоните?!

– Мы спешим, – хмуро ответил гость.

– Вот, – Виктор обеими руками протянул глиняную голову, кое-как завернутую в растрепавшуюся на бегу газету. – В подарок, на память. Потому что… за такие деньги, и без ничего уходить… возьмите!

– Мне?! – Гость был изумлен и озадачен, не веря тому, что ему подносят такой дар, и не зная, как поступить. – Это слишком щедрый дар, я не могу принять.

– Берите! – Виктор едва не силой вложил голову в ладони гостя. – Я что – зря бежал?

– Ты умеешь дарить, – признал гость. – Но мне нечем отдариться. Разве что… – посмотрел он на бомжа, и тот мигом вытащил из мешка несколько денежных пачек.

– Нет, нет!… – отмахнулся Виктор. – Если можно – я бы заглянул на вашу сторону. Другого случая не будет. И все, мы в расчете.

Бомж хохотнул, а гость в замешательстве наклонил набок голову: