Страница 28 из 36
В заключение я должен сказать, что и мои собственные многочисленные поездки, возможно, в какой-то мере также пригодились для исследования Восточной Азии. В последнее время из-за полицейских ограничений поездки стали совершенно невозможными, но ранее, примерно в 1938 – 1939 годах, путешествовать по Японии можно было сравнительно просто, поэтому я часто выезжал, но не для обычного осмотра мест, а для обследования важных городов и районов. Однако целью моих поездок была не разведывательная деятельность, а стремление узнать землю и ее народ. Я хотел к тому же сильнее развить в себе способность непосредственного восприятия как базу для изучения истории и экономики. Таким образом, я спланировал поездку на побережье Японского моря и объездил районы от Ниигата на запад. Кроме того, я часто посещал Нара и Киото, подробно осмотрел полуостров Кии. Через Кобе, Осаку, побережье внутреннего Японского моря, Сикоку я совершил турне по побережью острова Кюсю вплоть до Кагосимы. По воскресеньям я часто путешествовал пешком и попутным транспортом из Токио до Атами и западнее. Целью таких пеших походов было выяснение положения с урожаем риса в разных местах в различное время года. Результаты обследования были важны для моей работы в газете «Франкфуртер цайтунг» и журнале «Геополитик».
Я никогда не ездил вместе с кем-либо из членов моей разведывательной группы, так как считал, что это сопряжено с большим риском. Единственным исключением была встреча с Одзаки в Нара с определенной целью, но она была очень кратковременной.
Получение новых знаний о местах, в которых я бывал, всегда было моей потребностью и доставляло мне удовольствие. Это особенно касалось Японии и Китая. Но я никогда не рассматривал эти исследования как средство для достижения других целей. Если бы я жил в мирных общественных и политических условиях, я, вероятно, стал бы ученым, но, несомненно, не стал бы разведчиком. Но тем не менее мои исследования были очень важны для основной моей работы в Китае и Японии. Как уже отмечалось в начале этого раздела, я вовсе не собирался выполнять роль простого почтового ящика для передачи информации, собранной другими. Напротив, я считал абсолютно необходимым, насколько возможно, полнее разбираться в проблемах страны моего пребывания, а именно Японии. Проведение этих исследований дало мне возможность оценивать важность тех или иных проблем и событий как с позиции советской дипломатии, так и с более широкой политической и исторической точки зрения. Например, между Японией и СССР неоднократно возникали конфликты, связанные с пограничными спорами, но это не беспокоило меня, так как я видел, что они не причинят большого вреда. Однако происшедшие затем японо-китайские инциденты, особенно события лета 1937 года, я расценил как прелюдию большой войны, которая охватит весь Китай. Благодаря изучению японской истории с особенным акцентом на эру Мэйдзи и последующие периоды, мне удавалось избежать сомнений и заблуждений.
В результате этих исследований я мог оценивать достоверность информации и слухов. Обладание такой способностью было исключительно важным в моей секретной деятельности потому, что на Дальнем Востоке к тайной информации примешивалось гораздо больше слухов и предположений, чем в Европе. Если бы я не смог отделять достоверную информацию от ошибочной, я, несомненно, получил бы крупный выговор.
Кроме того, когда возникала та или иная новая проблема, я мог сам принимать общее решение, важна она или нет для Советского Союза. По этому вопросу я получил из московского центра полную свободу действий. Более того, меня ни разу не критиковали за то, что я не разобрался или не изучил какую-нибудь вновь возникшую важную проблему или ситуацию. С момента пребывания в Китае я всегда получал хорошие отзывы Москвы.
Наконец, благодаря исследованиям я мог вырабатывать собственные суждения о положении в экономике, политике и военной сфере, а не только просто получать необходимую информацию, аккуратно ее передавать. Многие мои радиограммы и письменные донесения содержали не только подлинную информацию, но и результаты анализа, проведенного на основе отрывочных сведений. Я всегда был предельно откровенен. Когда я считал, что моя точка зрения или политический анализ были правильны и необходимы, я без каких-либо колебаний передавал их в Москву. Москва также поощряла подобную практику. Мне даже неоднократно давали понять, что высоко оценивают мои аналитические способности.
Было бы неверно думать, что я без разбору посылал в Москву все собранные материалы. Я лично тщательно просеивал их и отправлял только те, которые не давали повода для критики. Это требовало больших затрат дополнительного труда. То же самое относилось и к анализу политической и военной обстановки. Способность отобрать таким образом материал, дать полную оценку той или иной проблеме, выработать обобщенную картину событий являются необходимой предпосылкой для того, чтобы разведывательная деятельность стала по-настоящему полезной. Только занимаясь серьезными и тщательными исследованиями, можно добиться, чтобы она с самого начала стала такой.
Не нужно думать, что наша работа заканчивалась, как только мы отправляли по радио наши донесения. Это было только одной из сторон нашей разведывательной деятельности, причем определенно не самой главной. Через неравные промежутки времени я направлял в Москву крупные посылки, в которых были не только документы и другие материалы, но и отчеты, написанные мной лично. Я большей частью без каких-либо пропусков докладывал о состоянии за отчетный период внутренней и международной политики, а также о военных проблемах. Эти отчеты представляли из себя обзор и анализ важнейших событий, произошедших со времени последнего сообщения, и в них я старался на основе разнообразной информации и результатов исследований представить точную и объективную картину новых событий и изменений в общей обстановке за последние несколько месяцев. Подобного рода трудоемкие отчеты даже замышлять нельзя без всестороннего изучения и обширных знаний. В отличие от Берлина и Вашингтона, Москва слишком хорошо знала Китай и Японию, чтобы ее можно было легко провести. В СССР уровень знаний о Дальнем Востоке был гораздо выше, чем у правительств США и Германии, и Москва требовала от меня хорошо обоснованных, тщательно спланированных и систематизированных докладов с интервалом в несколько месяцев. Думаю, можно сказать, что с самого начала я хорошо удовлетворял сравнительно высоким требованиям московского центра, и это стало возможным именно благодаря моим исследованиям.
Исследования, как научная работа, не являлись помехой для моего совершенствования в качестве специалиста-разведчика. При необходимости я всегда оперативно, решительно, мужественно и изобретательно выполнял свои задачи.
Но я никогда не был настолько самоуверен, чтобы считать, что смогу ответить на любые вопросы, касающиеся Японии. Я часто полагался на мнение Мияги и особенно Одзаки. Это же относится даже к окончательным формулировкам с точки зрения терминологии результатов анализа важных проблем. Для выработки оценки и описания тех или иных явлений, происходивших в Японии, я часто беседовал с Одзаки или Мияги. Я просил Одзаки без стеснения поправлять меня, когда мои суждения были неверны и особенно когда это тесно касалось политики СССР. Например, я сначала предсказывал, что японо-китайский конфликт страшно затянется и ослабит Японию до такой степени, что ей уже не удастся восстановиться, во время событий на Халхин-Голе я твердо был убежден в том, что Япония не имеет намерений развязывать войну с СССР, а летом 1941 года выдвинул версию о том, что общая мобилизация в Японии не направлена в первую очередь против СССР. Во всех этих случаях хорошо проверил свои мысли и в качестве ответственных выводов сообщил их в Москву. При этом я в определенной степени полагался и на мнение Мияги, но мнение Одзаки было для меня наиболее ценным.