Труд

Сэрэтта умолкла и вновь погрузилась в грезы, облокотившись о спинку кресла. Лука сказал медленно, уже с трудом:

— Да, в конце концов у границ земли обетованной анархисты вслед за коллективистами неизбежно должны были присоединиться к последователям Фурье. Хотя пути были различны, цель оставалась общей.

Подумав он добавил:

— Сколько слез, сколько крови, сколько ужасных войн потребовалось для того, чтобы завоевать братский мир, к которому одинаково стремились все! Сколько веков люди братоубийственно истребляли друг друга, а ведь дело шло лишь о том, чтобы узнать, где лежит кратчайший путь ко всеобщему счастью — направо или налево!

Сюзанна сидела до тех пор молча, устремив глаза вдаль, за видимый горизонт; теперь, охваченная трепетным состраданием, заговорила и она:

— О, последняя война, последние битвы! Они были так ужасны, что после них люди навеки сломали свои сабли и пушки!.. То было в начале тех крупных социальных потрясений, которые обновили мир; я узнала об этих страшных вещах от людей, которые участвовали в последней схватке между государствами и чуть было не утратили рассудок. В годы исступленной борьбы народов, в годы мучительного рождения нового общества одна половина Европы набросилась на другую; этому примеру последовали остальные материки, эскадры сражались во всех океанах за господство над водами и землями. Ни одно государство не могло остаться в стороне: его вовлекали в войну другие. И вот сошлись две огромные армии, горевшие старинной враждой, полные решимости биться насмерть, словно среди пустынных, бесплодных полей из двух человек один был лишний… Две эти гигантские армии братьев-врагов встретились в центре Европы, на широких равнинах, где миллионы людей могли на просторе истреблять друг друга. Фронт растянулся на сотни километров; нескончаемым потоком текли все новые и новые подкрепления; битва длилась целый месяц. Каждый день находилась новая человеческая плоть — мишень для пуль и для ядер. Уже не успевали убирать трупы, тела нагромождались стеною, а из-за нее неиссякаемой волной двигались на смерть новые полки. Ночь не прекращала побоища, люди убивали друг друга даже во мраке. По утрам солнце освещало все более широкие лужи крови, целое кровавое поле, где ужасающая жатва нагромождала все выше и выше скирды трупов… Всюду словно разила молния, целые корпуса исчезали в одном громовом раскате. Бойцам даже не нужно было сходиться друг с другом, видеть друг друга: пушки стреляли из-за горизонта, выбрасывая снаряды, которые, взрываясь, уничтожали все вокруг на площади в несколько гектаров, удушали, отравляли. Воздушные шары метали с неба бомбы, сжигали на своем пути города. Наука изобрела новые взрывчатые вещества, изобрела новые снаряды, сеявшие смерть на огромном пространстве, снаряды, способные разом уничтожить целый народ, словно под действием землетрясения… Как чудовищна была резня, свирепствовавшая в последний вечер этой гигантской битвы! Никогда еще не поднимался над землей дым от столь необъятного жертвоприношения! Более миллиона человек полегло там — среди обширных полей, вдоль рек, на лугах. Можно было целыми часами идти — и взор все так же встречал бесчисленные трупы; их широко раскрытые глаза, их разинутые, почерневшие рты словно вопияли о человеческом безумии… И когда люди очнулись от этого страшного опьянения, ужас оледенил их сердца, и все поняли, что война отныне невозможна, что всемогущая наука должна творить жизнь, а не сеять смерть, что эта битва была последней.

Сюзанна, трепеща, умолкла; глаза ее сияли светом, будто озаренные предчувствием грядущего мира. И Лука сказал голосом слабым, как дыхание:

— Да, война умерла: теперь — заключительный этап, поцелуй, которым обмениваются люди-братья, дойдя до конца своего долгого, тяжкого, мучительного пути… Мой день окончен, я могу уснуть.

Он умолк: последние мгновения его жизни были величавы и безмятежны. Жозина, Сэрэтта и Сюзанна не двигались, погруженные в ожидание — ясное, нежное, любовное; спокойная, веселая комната была полна цветов и солнца. Внизу, под окном, по-прежнему радостно играли и резвились дети; слышались крики малышей, смех старших — то было ликование человечества, идущего вперед, ко все более полному счастью. А над городом расстилалось беспредельное голубое небо, на горизонте сверкало ласковое солнце — податель жизни, отец, чью творческую силу удалось удержать и приручить благодаря гению Жордана. В пылании его лучей простирались сверкающие крыши торжествующего Боклера, этого улья, где кипела работа, где в результате возрождения труда и справедливого распределения земных благ жили одни лишь счастливцы. А там, за плодородными полями Руманьи, по ту сторону Блезских гор, уже возникала всечеловеческая федерация, там простиралось царство единого братского народа, единого человечества, достигшего наконец своей цели: истины, справедливости и мира.

И Лука охватил последним взглядом город, горизонт, всю землю: там, вдали, ширилось и завершалось начатое им дело. Задача была выполнена, Город основан. И Лука испустил дух, вступил в поток мировой любви, вечной жизни.