Страница 14 из 113
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Из просторных владений Шайтан-Кудейского рода ещё отец старшины Юлая продал часть леса с землёй русским купцам Твердышову и Мясникову. На купленных русскими землях гибли леса: ненасытные рудоплавные печи пожирали берёзу, столетние сосны и ель.
Богатства уральских недр — железо и медь — влекли на башкирские земли все новых купцов. Заводские приказчики приезжали снова и снова к башкирам, каждый раз уговаривая и понуждая их продать то участок леса, то полосу степи, годную под пашню или сенные угодья.
Владельцы рудников и заводов целыми сёлами пригоняли сюда крепостных из центральных губерний.
Заводы росли, при них разрастались деревни, кругом деревень ложились полосатые пашни, и по степям, уставленным стогами заводского сена, уже не бродили табуны башкирских коней. Прежним хозяевам здешних мест приходилось, кочуя, переходить через чужие владения и — чего не бывало раньше — думать о том, где можно поставить свои коши, а где — нельзя.
В горах и степях оставалось ещё довольно простора, но старики, испытывая впервые стеснение своих желаний, вселяли в свой народ страх и тоску: они пугали всех, что заводы, как злые драконы дедовских сказок, сожрут Урал, захватят все земли, опустошат леса и некуда будет выгнать ни табуна коней, ни овечьего гурта…
К Юлаю снова приехал приказчик Твердышова. На этот раз купец хотел купить у Юлая участок земли на берегу реки, возле самой деревни.
Татарин-приказчик, удобный владельцу заводов, потому что он легко говорил по-башкирски, сидя в коше Юлая, звонко хлопал широкой ладонью по крышке узорной шкатулки, предлагая немедленно заплатить хорошие деньги.
Деньги были Юлаю нужны, а похищение Салаватом дочери Рысабая заставило старшину пойти на большие расходы: надо было платить калым за невесту и, кроме того, за бесчестье, нанесённое Салаватом жениху. Между тем сын Рысабая, писарь Бухаир, тотчас решил жениться на самой богатой невесте из всей округи, а Рысабай заявил, что помирится с Юлаем лишь после того, как старшина заплатит калым и за Бухаира; в расчёте же на деньги Юлая он был несказанно щедр и обещал неслыханный выкуп отцу Бухаировой невесты.
Старшина взвешивал про себя, какая из двух невзгод больше: попасть в немилость к богатым заводчикам или заслужить озлобление единоплеменников?
Земли, которых так добивался владелец заводов, принадлежали лично ему, Юлаю, но в его руках это были башкирские земли, в руках же заводчиков они становились чужими.
Юлай созвал самых почтенных старейшин рода на совет к себе в кош. Он зарезал барашка, сварил бишбармак, он не жалел кумыса. Настелив ковров и паласов, он навалил подушек и под конец сказал сытым и благодушным односельчанам, в чём дело и для чего приехал его важный гость.
Но богатое, сытное угощение не усыпило аксакалов, когда зашла речь о продаже земли. Особенно всех встревожило то, что заводчик зарится на полосу, лежащую возле самой деревни.
— Курице некуда будет пойти погулять!
— Овечка сошла со двора — и тотчас на чужую землю. Штрафы да раздоры пойдут.
— На что то похоже, чтобы у самой деревни чужая земля была!
— Нет нашей воли! Продашь — во старшинах не будешь! — расшумелись старики.
Лучник Бурнаш одиноко сидел в стороне. Когда все шумели и спорили, он молчал, и вдруг из горла его словно сама полилась грустная песнь, которую, по преданию, сложил славный батыр Мурадым. Все споры умолкли. Все слушали песню.
— Не продавай земли, старшина!
— Отцовских могил нельзя продавать неверным.
— Польстишься на золото — станешь врагом народу.
— Не продавай! — возбуждённо кричали старейшины, ещё больше распалённые песней Бурнаша.
Юлай обернулся к приказчику.
— Слышишь, гость, народ не велит. Не продам.
— Да что там — народ не велит! Чья земля? Или ты уж своей земле не хозяин? — раздражённо воскликнул приказчик, вскочив с места.
Юлай не успел ничего ответить ему, когда в кош ворвался возбуждённый, пылающий гневом и возмущением Салават.
— Они рубят лес! Рубят лес! — закричал Салават.
Эта весть оглушила всех будто внезапным громом.
Никто не спросил Салавата, кто рубит лес, но все дружно вскочили с подушек и крикнули разом одно:
— Где рубят?!
Русские хозяйничали у самой деревни, оставленной жителями на время кочевья. Все поняли, что приказчик от имени заводовладельцев приехал добиваться согласия на то, что было уже захвачено…
В коше поднялся шум и крик. Лучник Бурнаш схватил за грудь заводского приказчика и кричал ему что-то, брызжа слюной, прямо в лицо. Другие дёргали его за рукава и полы кафтана, тыкали в грудь и в бока кулаками, совали костлявые старческие кулаки ему под нос…
Часа через два старшина Юлай во главе старейшин уже стоял в толпе крепостных заводских рабочих на берегу реки, возле своей деревни. Старшина дознавался у рабочих, кто из них самый главный. Рабочие забавлялись его неправильной речью и кажущейся наивностью вопросов.
— Мы все тут главные! Все господа! — зубоскалил один из лесорубов. — Глянь сам — кафтаны парчовы, сапожки Козловы!
Он повёртывался перед Юлаем, выставляя всем на посмешище свои лохмотья и босые, израненные и запылённые ноги. Рабочие хохотали над его шутками.
Башкиры не улыбались. Они стояли, мрачно потупясь, и исподлобья смотрели на страшное разорение. Весь берег реки за деревней был сплошь завален срубленными стволами. Опушка леса ушла от берега вглубь. По самому берегу десятки людей рыли землю и таскали носилками на одно место и сваливали её в кучу. Кипела какая-то стройка.
Балагур-лесоруб внезапно прервал свои шутки, взглянул на дорогу. По выражению лица его догадались и остальные работные люди, что он увидал. Они бросились врассыпную, а вслед за тем раздался и резкий голос того, кто своим прибытием так смутил шутников.
— An die Arbeit machen Ihr euch! За работ! — крикнул немец — плотинный мастер, осаживая аккуратную маленькую лошадку, запряжённую в одноколку. Вместе с мастером подъехало несколько вооружённых всадников.
Толпа башкирских старейшин осталась лицом к лицу с мастером. Надменно взглянув на толпу азиатов, которых не ждал, считая, что они далеко на кочёвке, немец вдруг обратился к ним по-хозяйски и даже строго, словно не он пришёл к ним, а сами они вторглись в его владения.
— Ви чего хочет? — сурово спросил он, не сходя с повозки.
Юлай выступил из толпы вперёд.
— Зачем гулял на наш сторона? Чего работать будешь? — спросил он в свою очередь.
— До нынешний день мой хозяин пыл каспадин купец Твердышов, — сказал мастер с издёвкой. — Мошет быть, ты есть новый хозяин на место купец? Я долшон тебе отвешать? Ты кто есть?
Юлай приосанился, выставив грудь, украшенную медалью, надетой по поводу торжественности случая.
— Юртовой старшина Юлай Азналла-углы, — с достоинством сказал он.
— Я на тебе сказать, старшина: каспадин купец приказаль работать… — мастер потерял нужное слово, — di damm… Как называй по-русски?
— Ферштай, ферштай! Их ферштай[5], — неожиданно с живостью перебил Юлай. — Работать плотину?! Тал койма, — перевёл он башкирам. — Ты наша земля не купил — кауфта никс! — обратился он снова к немцу. — Майна земля, дайна никс! Ди дам — работать тут нельзя… Ду ферштай сам! — все более горячился Юлай, наступая на немца. — Копфа ду, копфа хабен![6] — Он хлопнул себя по лбу.
Внезапно услышав целую кучу немецких слов от азиата, мастер осклабился и подобрел.
5
Искажённое немецкое: «Понимаю».
6
Искажённое немецкое: «Голова, голова у тебя есть?!»