Бонжур, Антуан!

ГЛАВА 24

Я сразу увидел его, едва мы вошли в холл, он стоял за стойкой и считал деньги. Антуан куда-то пропал, наверное, машину ставит. Мы были одни. Я плохо различал его лицо в сумраке настольной лампы, но все равно тотчас узнал: это был не носастый, а кто-то другой, которого я знал ещё лучше. Он продолжал считать свои сокровища и так увлёкся, что не заметил меня. Пальцы его двигались удивительно быстро, как лопасти вентилятора, — денежки так и сыпались. Тут же на конторке лежала кучка алмазов, острые лучики, исходившие от них, кололи глаза. «При чём тут лопасти вентилятора? — с досадой подумал я. — Надо же действовать, ведь он удирать собирается», — и тут же забыл про эти лопасти и алмазы, решительно подошёл к нему, саркастически улыбнулся: «Вот мы и встретились, Щёголь, похоже, ты не ждал меня». Эта фраза у меня давно заготовлена, наконец-то я выложил её. Он вскинул голову, раздирая слипшиеся веки, и вмиг узнал меня. «Борис?» — закричал он не своим голосом, и подбородок его задрожал мелкой дрожью. Я подскочил к нему, выхватил нож из папки и занёс руку. «Я не Борис, но сейчас я буду Борисом. Узнаешь этот нож, Иуда?» Он грохнулся на колени, и нож мой бессильно пронзил пустоту. «Не надо, не надо, — умолял он, протягивая ко мне свои нежные женские руки, — я отдам тебе все, возьми мои алмазы, тебе будет легко провезти их через таможню, но только не трогай меня, силь ву пле». Я посмотрел на алмазы, вспомнив о них, и острые лучики опять стали колоть глаза.

Подбородок дёрнулся, я открыл глаза и ослеп от встречных фар, ещё одна ночная пташечка проскочила навстречу. Я посмотрел на спидометр, включил транзистор.

— Десять километров проспал, — засмеялся я. — Приснится же такая чепуха! Да ещё по-французски…

Сильные огни фар прокалывали плотную темноту ночи. Столб света узким конусом ложился на дорогу, упирался в густую темь и растворялся где-то на границе мрака. Мы неслись в этом световом столбе, вонзаясь в него, как в тоннель, а он всё время ускользал он нас, предел его оставался по-прежнему недосягаем.

Дорога стлалась широко и прямо. Время от времени столб света цеплялся за попутные предметы: деревья, рекламные щиты, стены домов, наклонные плоскости скал, цеплялся и не мог зацепиться, а равнодушно проскальзывал, тут же возвращая их во власть ночи. Луны не было, и звезды указывали мне направление. Мы мчались на юго-восток по пятнадцатой дороге.

Огни щитка сумрачно освещали сосредоточенное лицо Антуана. Он ничего не ответил на мою реплику, даже глаз не оторвал. Но карта лежала у меня на коленях, и я легко мог подсчитать по спидометру, где мы.

Вот и поворот, один раз мы уже сворачивали в эту сторону. Столб света упёрся в церковную ограду, из-за которой однажды выезжал темно-синий «феррари» — тот или не тот, кто знает? Я устал вопрошать…

Дом Меланже мрачно вздымался в темноте. Антуан долго стучал в дверь. Лениво залаяла собака. На втором этаже засветилось окно. Агнесса откинула занавеску и смотрела на нас сверху. Она была в ночной сорочке.

— Я Виктор, сын Бориса! — выкрикнул я свой пароль, освещая себя фонариком. — Вы должны нам сказать, кто стрелял в Альфреда?

— Мишель Реклю, — отрешённо ответила она, ничуть не удивившись.

— Мишель Ронсо? — переспросил я, не расслышав.

— Мишель Реклю! — повторила она чуть громче. — Убейте его.

— Но ведь Мишель Реклю мёртв? — крикнул Антуан на всякий случай.

Она не ответила. Свет в окне погас, занавеска задёрнулась.

Антуан посмотрел на меня. Я посмотрел на Антуана. Словом, мы недоуменно и в то же время с пониманием переглянулись.

— Выходит, он не такой мёртвый, каким хочет казаться, — сказал мне Антуан.

— Мишель Реклю погиб в день освобождения Льежа, — заметил я с улыбкой.

— А спустя два года он ненадолго воскрес, чтобы убить Альфреда Меланже, — подхватил Антуан.

— Как говорит в таких случаях один мой хороший друг, это называется — о ля-ля!

— Скорей! — сказал Антуан. — Мы должны спешить, чтобы застать его в живых.

— А то он снова умрёт на время…

Мы понеслись. Антуан пересёк автостраду, свернул на горную дорогу, и мы пошли петлять по холмам. Указатели редко проскальзывали в зыбком свете, но я следил за направлением и спидометром: держим курс на «Остеллу». Приёмник наигрывал что-то пружинистое, звук немного плавал, то уходил в ничто, то снова возвращался, далеко до него было. «Уойс оф Америка», — сказал хорошо поставленный бас, и надтреснуто-хриплый голос потянулся за печальной трубой, напомнив мне о воскресной церемонии и том имени, которое назвала Агнесса.

Ещё один заломленный крест возник на пути. Под которым из них скрылся Дамере, то бишь Щёголь? А может, и Денди?.. Но нынешняя ночная дорога дальняя, есть время продумать все ещё раз.

Машина с натугой полезла вверх по каменистой дороге. Справа стоял лес, слева угадывалась чёрная пустота склона. В лучах вспыхнула и угасла стена сарая, дорога стала ровнее. Фары освещали широкую поляну, в конце её возникло цветное пятно, обозначилось прямоугольником, на прямоугольнике прочертились вертикальные полосы со старинными замками и башнями — мы стали перед ширмой.

За широко расставленной ширмой раскрылся белый одноосный «караван» с овальным багажником. Рядом стояла красная палатка с поднятым тентом, под ним столик на косых ножках. Фары били в ширму, а ширма рассеивала свет, и весь бивак освещался, как в поздние сумерки.

— Мсье Поль Батист, — позвал Антуан.

Трейлер безмолвствовал. Теперь я увидел, что передняя крышка «каравана» опущена ниже дверцы, и боковое окошко перекрыто. Занавески были задёрнуты.

Антуан поднял полог палатки. Я поводил фонариком. Два надувных матраца, нейлоновые одеяла, подушки, тумбочки, посуда, газовая плитка, аптечка с лекарствами — все на месте, все аккуратно прибрано, даже покрывало разровнено тщанием рук мадам де Ла Гранж. Лишь чёрный транзистор валялся в изголовье, несколько нарушая чёткую стройность бивачного убранства.

— Их нет, как сказал бы наш русский друг Жан, — молвил я с улыбкой. — Мадам и мсье отбыли в вояж. А как же наша встреча с ветеранами в Спа?