Бонжур, Антуан!

ГЛАВА 22

Часы с кукушкой, висящие в кухне, бьют семь часов. Лихо кукует кукушка, уже семь! Всего два дня осталось в моём распоряжении, один почти прошёл, а я сижу и жду у моря погоды. Рядом со мной бездельничает Иван: мы одни в его большом доме. Тереза и зять после обеда уехали в родильный дом к Мари и ещё не возвращались. Мастерская по случаю рождения наследника закрыта.

— Засекаю время, — говорю Ивану. — Ждём ещё тридцать минут, если Николь не позвонит или сама не появится, начинаем действовать. Где твоё «ландо», Иван?

— Надо ехать не в «Остеллу», а к попу, — в который раз предлагает Шульга.

— Считаю данную тему закрытой, — я уже сержусь. — Ты что, под монастырь подвести меня хочешь?

За окном раздался шум мотора. Я прислушался. Увы, машина проехала. Сколько их проехало мимо дома — ни одна не задержалась.

— Он же сам к тебе недавно звонил, — тупо настаивает Иван. — Он звал тебя в гости. Поедем к нему и прижмём его.

Я молчу и с надеждой смотрю на телефон: не зазвонит ли он снова? Спорить с Иваном бессмысленно, он уже достаточно высказался. Я жду звонка и прислушиваюсь к машинам: ведь и Антуану пора прибыть с известиями.

Кое-что мы всё-таки за эти полтора-два часа узнали, и надежда есть. Звоночки были с разных сторон.

Позвонил президент Поль Батист. «Завтра у нас по программе поездка к ветеранам в Спа, не забыли ли вы об этом?» — «Нет, — отвечаю, — не забыл, мсье президент. Я и сегодня выполняю программу, сижу у Шульги». — «Очень приятно, — это ему приятно, что все идёт по программе, — ваш визит положительно встречен общественностью и прессой. Даже брюссельская газета дала краткую информацию о нашей воскресной церемонии. Но какое горе! Известие о том, что Альфред Меланже погиб, огорчило всех ветеранов. Организация, которую я возглавляю, непременно займётся расследованием обстоятельств гибели Альфреда Меланже». — «Очень приятно, мсье президент, — это я ему отвечаю. — Перед отъездом я передам вам все документы по этому делу».

Тут Иван говорит по-русски:

— Надо сообщить ему, что мы уже знаем имя предателя и ещё про ихнюю «Остеллу».

— За ради чего, Иван? — отвечаю ему на том же языке. — Чтобы он толкнул очередную речь о любви и дружбе? Зачем нарушать его ваканс? У него в горах манифик.

— Но ведь Луи тоже говорил о президенте.

— Абсолюман! — говорю. — Вот когда я сам ничего не смогу, тогда и передам ему бумаги, пусть действует. Но это же все косвенные улики. Что можно доказать синей тетрадью или даже фотографией двух братьев Ронсо? Суди сам. Если мы даже с помощью фотографии «кабанов» и Жермен можем доказать, что Пьер, он же Мишель по кличке Щёголь, был в диверсионном отряде, это ещё ничего не значит. Ну был и остался жив. Все погибли, а он случайно уцелел.

— А синяя тетрадь?

— Её всегда можно истолковать как беспочвенные предположения психически больного Альфреда. Ведь тот и сам в тетради задаёт вопрос: почему «кабанов» предали? Начнутся экспертизы почерка, всякие медицинские заключения. Долгая волынка, Иван, и ещё неизвестно, чем она кончится.

— Тогда Иван придвинулся ко мне и жарко зашептал:

— Поедем к попу домой, у меня на чердаке лежит пистолет, даже Тереза о нём не знает. Я войду первый и скажу ему: «Хенде хох!» — так мы бошей на дорогах пугали. А ты к нему с пистолетом: «Где Пьер спрятался? Говори, несчастный поп-капиталист».

Я посмеялся вволю.

— Развоевался ты нынче, Иван. Я же его наследник. Да мне такое дело пришьют!

— Какое дело?

— Что я хотел его скорейшей смерти, чтобы получить обещанное наследство в виде коллекции марок, это же миллион франков…

— Ты ему веришь? Он ведь жадный.

— В том-то и дело, что Пьер на него нажал. О голове идёт речь, тут уж не до миллионов. На сестрёнке хотели меня купить…

— Мало я их убивал, рексистов этих, — тоскливо признался Иван. — Молодой я был и глупый, в неизвестную страну попал, кто в ихнем народе хороший, а кто плохой — откуда я знаю? Сейчас я на тридцать километров кругом знаю, кого надо бить. Если война начнётся, я автомат возьму и стану их убивать первой очередью.

Только мы фон-барона помянули, он тут как тут, заливается весёлым звоночком. «Где же вы, дорогой Виктор, я разыскиваю вас по всем телефонам. Где вы были, не в горах ли?» — «Я здесь, разлюбезный Роберт Эрастович, не мог не навестить соотечественника, сидим и смотрим телевизор». — «Что же вы решили? — спрашивает в лоб. — Я готов сегодня же вручить вам коллекцию». — «Я тоже готов, — отвечаю, — но мне с посольством надо посоветоваться». — «Вы действуете весьма предусмотрительно, дорогой Виктор, — это он мне опять заливает. — Заручиться поддержкой посольства нам с вами весьма важно. Благословляю вас на такое дело».

Ласково поговорили, а толку что? Отвлекаем внимание, а сами сидим у моря и ждём погоды. Чёрный монах знает все: мотив, имя предателя. Он ложно наводил меня на Жермен, потом на «Остеллу». Но одного не знает монах: Тереза ждёт меня, в этом он просчитался. Монах ко мне подбирается, я к нему, тут сложная игра…

Звонок из Льежа: Антуан. Его сообщение лаконично, как телеграмма. Синий «феррари» взят в аренду в конторе проката, адрес владельца, по всей видимости, изменён, тот живёт в Кнокке, на побережье. Имя: Питер ван Сервас. Продолжаю действовать, лечу в «Остеллу» за Николь, представлюсь её женихом, как-нибудь выкручусь… Человек с сигарой получил имя: ван Сервас. Но он ли предал? Теперь я и в этом сомневался.

А время меж тем идёт. Иван готовит хлебосольную передачу для дочери: соки, фрукты, сладости. Провожаем Терезу и зятя в Льеж и остаёмся одни. Кукушка на стене кукует. Звонит мадам Констант: прошлое барона Р.Э.Мариенвальда безупречно: участник Сопротивления, кавалер двух английских орденов и одного бельгийского, состоит в аристократическом ордене, почётный член филателистического клуба, поддерживает переписку с весьма влиятельными и титулованными лицами как в Америке, так и во Франции. Близок к Ватикану. Имеет тесные связи с ЮПТ…

— Что за ЮПТ такое? С чем его кушают?

— Так она мне говорит, сейчас я спрошу, это означает юнион… То есть по-нашему союз народного труда, так она ответила.