Кризис коммунизма

Кризис сделал явным только что описанное отношение к партийности и усилил его многократно. Многие стали выходить из партии, причем – демонстративно. Раньше за выход из партии наказывали. Вообще человек, исключенный из партии, считался конченым с точки зрения дальнейших жизненных успехов. Теперь же этим стали гордиться. Недовольство широких слоев населения условиями жизни и новыми трудностями, порожденными кризисом, обратилось естественным образом на кажущегося врага, который был под рукой и казался уязвимым для их нападок, – на некую «партию». Провалы неких «кандидатов коммунистов» на выборах объясняются отнюдь не тем, что другие кандидаты лучше, а тем, что недовольство масс благодаря общим усилиям активных участников процесса направили на иллюзорного врага – на неких «коммунистов». При этом из поля внимания полностью выпал тот факт, что эти «коммунисты» суть не какие-то существа особой породы, сеющие зло, а представители самой массы населения, как-то выделившиеся из нее по законам коммунальности.

Среди партийных работников и активных членов партии появились такие, которые развили фракционную деятельность, угрожая расколом партии, отделением какой-то части в виде особой партии типа западной социал-демократии (об этом, как я уже заметил, говорил Лигачев на пленуме ЦК КПСС). Эта идея получила поддержку у многих рядовых членов партии. А это означает разложение в массе членов партии. Разрыв между партийным аппаратом и партийными организациями тем самым усиливается еще более.

Кризис комсомола

Кризис, естественно, захватил и комсомол (Коммунистический Союз молодежи). Аппарат комсомола всегда был послушным орудием партийного аппарата, а комсомольские организации контролировались и направлялись партийными организациями. Теперь же впервые в советской истории аппарат комсомола вступил в конфликт с партийным аппаратом, а рядовые комсомольцы в массе фактически вышли из-под партийного контроля. Пребывание в комсомоле утратило былой смысл. Множество комсомольцев (и бывших и действующих) влились в ряды бунтующего населения. Кризис комсомола – тяжелый удар для системы власти, так как основная масса членов партии пополнялась через комсомол, а работа в аппарате комсомола была подготовкой и тренировкой к партийной работе. Таким образом возникла угроза самому механизму воспроизводства личного состава системы власти.

Идеологический кризис

Уже в хрущевские годы наметился кризис советской идеологии. Но это был еще кризис лишь той формы идеологии, какая сложилась в сталинские годы и была связана с сочинениями самого Сталина. В брежневские годы мощный идеологический механизм, созданный и работавший под руководством Суслова, предпринял усилия преодолеть этот кризис. И он многого добился. Началась критика сталинской вульгаризации философии. Достижения науки хлынули в идеологию. Стала доступной западная философия и культура. Все это способствовало улучшению репутации идеологии. Но вместе с тем, это вело к снижению авторитета марксизма-ленинизма, оттеснение его на задний план в рамках самой идеологии. В какой-то мере преодолев недостатки сталинской формы идеологии, сусловский идеологический аппарат одновременно способствовал подготовке более обширного идеологического кризиса – кризиса марксизма-ленинизма как идеологии коммунизма вообще. В брежневские годы стало открыто осознаваться резкое расхождение между идеологической картиной реальности и самой реальностью, между идеалами коммунизма и объективными тенденциями эволюции реального коммунизма, между интеллектуальным уровнем образованной части общества и идеологией. Идеология фактически перестала быть руководством к действию для властей. Хотя они и прикрывались фразами из идеологии, практически они поступали совсем иначе. Идеологический цинизм убил остатки идеологической веры. Марксистская идеология все более становилась предметом насмешек. Миллионы людей изучали ее, но сугубо формально. Чем мощнее становился идеологический аппарат, тем меньше становилась эффективность его деятельности.

В сталинские годы доминировала убежденность в том, что коммунистический социальный строй несет с собою освобождение трудящимся от зол капитализма и что трудящиеся поддадутся обаянию коммунистического земного рая. В брежневские годы активная часть советского населения, включая представителей власти, которые начали делать карьеру в хрущевские годы, сделала для себя открытие огромного исторического значения. Она на своем опыте почувствовала то, что коммунистический социальный строй не является тем земным раем, каким его изображают в советской идеологии и пропаганде. На смену убежденности в истинности идеологии пришло чисто прагматическое отношение к ней как к необходимому средству обработки и организации общественного сознания. На смену идеологически опосредованному отношению к реальности пришло практически непосредственное, лишенное субъективных иллюзий и лишь маскируемое идеологией.

Горбачевская политика гласности углубила и расширила идеологический кризис. Началось безудержное и бесконтрольное словоблудие, мазохистское саморазоблачение, оплевывание всех святынь советской истории, очернение советской реальности. Все истины марксизма-ленинизма были подвержены сомнению и осмеянию. Всякая защита даже бесспорных истин его рассматривалась как признак реакционности и отсталости. Стало неприличным произносить само слово «коммунизм». Было отменено обязательное изучение марксизма-ленинизма во многих учебных заведениях, сокращено время на него, сокращены или ликвидированы совсем соответствующие семинары, школы, курсы. Короче говоря, с марксизмом-ленинизмом обошлись чуть ли не как с враждебным идеологическим учением. Одновременно началось столь же безудержное заимствование идей из западной идеологии. Стремление выглядеть западнообразно и заслужить похвалу на Западе стало определяющим в речах и в реформаторской суете самого Горбачева, а также всех прочих реформаторов щ идеологов перестройки.

Важнейшей особенностью идеологического кризиса является то, что неверие в марксистские идеалы и отказ от марксизма-ленинизма как от руководства к действию захватил самые верхи правящего слоя. Дискредитация идеологии стала стимулироваться сверху, – такого советская история еще не знала. Причем марксизм-ленинизм при этом не был осмыслен и преодолен на научной основе, а просто отодвинут как нечто уже непригодное ни для пропаганды, ни для принятия важных решений. И это несмотря на то, что положения марксизма-ленинизма могли бы как никогда послужить путеводной звездой в современной запутанной ситуации в мире. Коммунисты предали марксизм-ленинизм именно тогда, когда на нем стоило настаивать особенно упорно.

Характерным примером варварского обращения со своей же, марксистско-ленинской идеологией может служить то, что горбачевцы стали рассматривать свою реформаторскую суету как революцию, причем – как революцию, осуществляемую сверху, по инициативе высшего руководства, можно сказать – по инициативе лично Горбачева и под его контролем. Я уже говорил о тома что инициатива сверху лишь дала толчок кризису и что власть потеряла контроль за ходом событий. Сейчас речи идет об идеологическом осмыслении происходящего. Употребление выражения «революция» в применении к ситуациям такого рода, как в Советском Союзе, простительно западным деятелям культуры, журналистам и политикам, не имеющим строгих ограничений в словоупотреблении. Но когда поднаторевшие в марксизме советские партийные аппаратчики и оправдывающие их активность марксистско-ленинские теоретики начинают так легко обращаться с важнейшими категориями государственной советской идеологии, то невольно закрадывается сомнение: а в своем ли уме эти люди?! Давно ли они, сдавая экзамены по марксизму-ленинизму, сами настаивали на том, что революционный путь принципиально отличается от реформаторского, что социальная революция есть способ перехода от изжившей себя общественно-экономической формации к более прогрессивной. Конечно, как говорится, своя рука владыка. Высшая советская власть является высшей властью и в идеологии. Она может позволить себе иногда пококетничать фундаментальными понятиями подвластной идеологии. Тем более это так лестно войти в историю в качестве революционера, причем – революционера особого рода, совершившего переворот, можно сказать, в одиночку. Что за человечище! Маркс, Ленин и Сталин вместе взятые были неспособны на такое. А о Хрущеве и говорить нечего: мелочь!