Заговорщица

Через несколько минут они уже сидели за столом, при неверном свете коптящей свечи. Нашлись и несколько бутылок доброго вина, прекрасного божанси с берегов Луары.

Пардальян разлил вино и залпом выпил свой стакан. Жак Клеман лишь отведал немного и с неудовольствием покосился на бутылку — он привык пить воду… Однако бледное лицо монаха немного оживилось.

— Вино согревает сердце, — сказал он, — но более всего мне греет душу встреча с таким другом, как вы, шевалье де Пардальян. Знаете, в тяжелые минуты, когда отчаяние подступало ко мне, я всегда вспоминал о вас… Я помню вашу улыбку, помню, как вы утешали меня… Память моя не сохранила облика матери, и я никогда не видел отца. Но иногда я мечтал о том, что у меня есть старший брат, и представлял вас, шевалье! Помните тот день, когда я делал бумажные цветы у монастырской стены, а вы подошли ко мне и заговорили с несчастным ребенком?

— Конечно! Я ничего не забыл! — ответил Пардальян.

Прошлое снова вернулось к нему, и он почувствовал неизъяснимое волнение.

— Вы так просто, по-дружески побеседовали со мной, — продолжал Жак Клеман. — Потом мы снова встретились… в тот ужасный день… кровавый праздник святого Варфоломея в Париже… Вы проводили меня к могиле моей матери. С того дня ваш образ навеки остался запечатленным в моем сердце… А вы совсем не изменились; глаза у вас по-прежнему добрые, и лицо светится отвагой… кто раз вас увидел, уже не забудет… Поэтому я сразу узнал вас в таверне «Железный пресс», да и как я мог не узнать своего единственного друга?!

Жак Клеман горестно вздохнул:

— Сегодняшняя ночь — возможно, последняя в моей жизни! Роковой час близок! Поистине по воле Провидения увиделся я сегодня с человеком, что для меня дороже всех на свете… И надо же было судьбе свести нас с вами в такую минуту! Пардальян. сердце мое замирает, когда я думаю о той, которую так люблю… о моей матери. Шевалье, я отомщу тем, кто убил ее!.. Расскажите мне об Алисе де Люс: ваши слова придадут мне силы, и рука моя не дрогнет…

— Да… — задумчиво произнес шевалье. — Вы ведь так и не встретились с ней… кто знает, может, поэтому вы так боготворите ее…

— Понимаю, что кроется за вашими словами, шевалье. Думаете, я пребываю в счастливом неведении? Ошибаетесь… Я многое выпытал у одной старухи, верной служанки Екатерины Медичи… Мне немало известно о жизни Алисы де Люс… и о ее преступлениях…

— Алиса не преступница! — решительно прервал монаха Пардальян. — Она всего лишь жертва.

— Вы действительно так думаете? — обрадовался Жак Клеман. — Конечно, несчастная расплачивалась за чужие грехи, ее толкнули на гибельный путь…

— Вся вина лежит на старой королеве Екатерине. Алису де Люс поставили перед роковым выбором: или любимый человек отвергнет ее, или она собственными руками подтолкнет его к гибели… Что ей было делать?! Она так страдала! Алиса пыталась бороться с королевой Екатериной. Невозможно представить, какие муки вынесла несчастная во имя любви!.. Теперь она обрела покой. Мир ее праху, и мир памяти ее…

Шевалье снял шляпу, герцог Ангулемский последовал его примеру, а монах еще ниже опустил свой капюшон. Несколько минут они молчали, потом Жак Клеман заговорил:

— Пардальян, вы, наверное, не желаете рассказать сыну правду о матери, однако не хотите и лгать. Вами движет жалость…

— Алиса де Люс заслуживала жалости и сострадания больше, чем любая другая женщина в мире!

— Не будем больше об этом… Расскажите лучше, как вы пытались спасти мою мать…

— Нет, — покачал головой шевалье, — прошлое умерло. Умерла любовь… И вам, и мне осталось одно — ненависть к негодяям и надежда свершить в будущем возмездие.

Жак Клеман встал и резким движением отбросил назад капюшон рясы. В мерцающем свете свечи глаза на его бледном изможденном лице горели как уголья,

— Шевалье, — торжественно произнес монах, — вы правы, надо думать о завтрашнем дне! Завтра я отомщу за Алису де Люс. Завтра старая королева узнает, что такое безграничное отчаяние. Завтра падет ее любимый сын… Завтра исполнится воля Провидения…

— Итак, вы собираетесь убить короля Франции.

— Таково веление Господа, переданное мне посланным им ангелом. Ни один человек не знает этой тайны. Но вам, Пардальян, я доверяю и скорее умру, чем позволю себе усомниться в вашей дружбе. Да, я собираюсь убить короля Франции… И вы, вы тоже завтра будете отомщены, шевалье! Вы же, герцог Ангулемский, с моей помощью рассчитаетесь с Екатериной и с королем Генрихом. Вспомните, сколько зла причинили они вашему отцу!.. Молитесь же за меня, а за Генриха Валуа молиться уже бесполезно!..

Монах замолчал и задумался. Потом он все так же безмолвно склонил голову и, видимо, собрался уходить. Но Пардальян остановил его:

— Вы посвятили нас в вашу тайну, расскажите же теперь, как вы собираетесь действовать.

Жак Клеман заколебался, но отказать шевалье не смог:

— Хорошо… От вас у меня тайн нет… Кроме того, вы получите возможность видеть все собственными глазами и сполна утолить жажду мести… Завтра в девять утра король примет в ратуше герцога де Гиза. После аудиенции Валуа отправится в собор. Он знает, что на пути в церковь к нему подойдет исповедник и вручит индульгенцию с полным отпущением грехов. Этот монах должен сопровождать короля до самого входа в собор. Пардальян, этим исповедником буду я!

Карл Ангулемский вздрогнул и хрипло произнес:

— Значит, вы пойдете с крестным ходом от ратуши до собора?

— Нет, — ответил монах. — Я буду ждать у входа в храм. Я подойду к королю, и Генрих опустится на колени, чтобы принять индульгенцию. С колен он уже не встанет…

Жак Клеман все ниже склонял голову. Казалось, на него давил невидимый тяжелейший груз. Из последних сил монах произнес:

— Молитесь же за меня, — и метнулся к двери.

Но Пардальян удержал Жака Клемана за руку, а герцог бросился к выходу, чтобы помешать монаху уйти.

— Жак Клеман, — спокойно сказал шевалье, — я хотел бы попросить вас об одной услуге…

Монах с удивлением взглянул на Пардальяна и воскликнул:

— Вы оказали мне такую честь, обратившись с просьбой! Неужели я могу чем-нибудь помочь вам?.. Я перед вами в долгу, шевалье, и буду рад хоть как-то отплатить за все, что вы сделали для меня и для Алисы де Люс! Говорите же…

— Жак Клеман, — торжественно произнес Пардальян, — я прошу вас сохранить жизнь Генриха Валуа, короля франции… Он нужен мне… пока нужен…

Монах смертельно побледнел. По телу его пробежала дрожь, и он бессильно опустился на табурет.

— Вам нужна жизнь Валуа? — изумленно прошептал Жак Клеман.

— Да, случилось так, что моя судьба связана с судьбой короля Франции. Вспомните, вы сказали, что сегодня нас свело само Провидение, так послушайте же меня, сын Алисы де Люс… я прошу тебя, Клеман, оставь в живых короля!.. От этого зависит и моя жизнь!..

— Будь проклята эта минута! — прохрипел монах.

Он смотрел на шевалье безумным взором, все тело его содрогалось, зубы стучали. Голова Жака Клемана едва не раскалывалась от нахлынувших мыслей.

«Жизнь короля… — лихорадочно размышлял монах, — он просит меня сохранить жизнь Генриху… но она… она, ангел любви, она же будет ждать меня в полночь! Все, что у меня осталось на земле, это любовь Мари… А Пардальян хочет, чтобы я отрекся от нее!»

Наступила полночь, и первый удар колокола с соборной колокольни медленно проплыл над спящим Шартром. С шестым ударом монах встал, умоляюще поглядел на Пардальяна и прошептал:

— Пощадите, шевалье!

Пардальян с изумлением взглянул на Жака Клемана. Как странно! Почему монах просил пощады? Что творилось в потемках его несчастной души? Раздался последний, двенадцатый удар. Потом все стихло. Вдруг Жак Клеман упал на колени и поник головой. Шевалье понял, что наступила решающая минута. Монах медленно поднял глаза, и Пардальян прочел в них немыслимую муку, а затем услышал произнесенные слабым голосом слова:

— Король Франции будет жить!.. Прости, матушка, ради шевалье де Пардальяна, прости меня!..