Сын шевалье

Глава 11

РАССКАЗ ЭСКАРГАСА И ПЛАНЫ КОНЧИНИ

Было около часа ночи, когда троих храбрецов провели в кабинет Кончини.

А тот, начиная с полуночи, не находил себе места, настолько велики были тревога его и неуверенность.

Трое рубак, естественно, крайне удивились бы, если бы узнали о реальных причинах этого беспокойства. Для них все дело заключалось в похищении — иными словами, в вещи достаточно простой и привычной. Они подготовили все, что нужно, и полагали, что большего не требуется, — поэтому держались с сознанием хорошо выполненного долга.

Однако, зная вспыльчивый характер Кончини, они быстро выработали план действий и постановили, что говорить будет Эскаргас, как самый красноречивый и неистощимый на выдумку — Гренгай же с Карканем энергично поддержат все, что скажет провансалец.

Следует сказать, что к дому Бертиль они подошли как раз в тот момент, когда капитан Прален объяснялся с Пардальяном и Ла Вареном.

Гвардейские мундиры бросились им в глаза еще издали. Чувство природной деликатности сразу же подсказало им, что нескромно подслушивать чужие разговоры, и наши храбрецы поспешили отойти от этих мундиров на приличное расстояние. Разумеется, до них донеслось два-три имени и несколько слов, но они дали себе слово немедленно об этом забыть.

Новое происшествие! Следом прибыли лучники. Проявляя все тот же безупречный такт, наши герои постарались как можно глубже втиснуться в нишу соседнего дома. При свете факелов обнаружилось, что вся улица запружена полицейскими, а возглавляет их сам господин де Неви верхом на лошади. Тут все трое поняли, что все-таки провинились… в грехе любопытства, природная скромность буквально заголосила в них, и они стрелой помчались к кресту Трауар, где и затаились, выжидая более благоприятный момент.

Таким образом от них ускользнуло все то, что происходило у дома Бертиль и что так важно было узнать их патрону Кончини. Единственное, что они уловили, — это обрывки фраз, какие-то крики, на расстоянии совершенно невнятные, и глухой шум, напоминавший схватку. Между тем, Кончини посылал их в надежде получить исчерпывающую информацию.

Когда улица вновь стала темной, безмолвной, пустынной и сонной, они вышли из своего укрытия и осторожно подобрались к дому, за которым им велено было наблюдать.

Очередная неприятность. По мостовой неторопливо шествовали трое, занятые приятным разговором и столь безмятежные, как если бы стоял ясный день и на небе светило солнце, а не луна, как раз сейчас укрывшаяся за тучей. Подобную наглость нельзя было стерпеть.

Сверх того, троица запоздалых прохожих дефилировала именно перед тем домом, за которым приказано было следить. Неужели эти люди получили сходные распоряжения? Поразительное нахальство! Да и вообще, их присутствие могло сорвать планы синьора Кончини.

На гвардейцев или лучников эти трое были непохожи. По виду это были дворяне, а числом они не превосходили наших храбрецов… по одному человеку на каждого, какие пустяки! Посовещавшись, Эскаргас, Гренгай и Каркань решили напасть на этих ночных болтунов, дабы научить их хорошим манерам, ибо никому нельзя позволять нарушать покой честных буржуа, заслуживших право на мирный сон.

Действуя таким образом, они возвращались к исполнению своих обязанностей, которыми временно и по необходимости пренебрегли. Оказав важную услугу синьору Кончини, они могли надеяться на солидное вознаграждение… да и трое болтунов производили впечатление людей с увесистым кошельком, не считая таких безделиц, как кольца, цепи и золотые галуны, до которых всегда были охочи господа головорезы, бандиты и прочие разбойники с большой дороги.

Как уже известно читателю, вмешательство Жеана Храброго свело на нет все эти расчеты.

Увидев своих подручных, Кончини вздохнул с облегчением. Наконец-то Он все узнает! Перестав расхаживать по комнате, он уселся за стол, заваленный бумагами, выжидательно глядя на троих храбрецов. А те застыли перед ним в преувеличенно-почтительной позе, выдававшей их ироническое отношение к итальянскому вельможе.

Кончини смотрел на них пронизывающим горящим взглядом, словно желая прочесть на этих хитрых физиономиях долгожданную новость. Он заговорил первым, сделав вид, что разгневан:

— Ах вы, мерзавцы! Я уже целый час не нахожу себе места, ожидая вас!

— Какая жалость! — промолвил Эскаргас с лицемерным состраданием. — Мы тоже испереживались, монсеньор, ей-богу! Именно это я и сказал: ведь бедный монсеньор места себе не находит, ожидая нас! Правда, Гренгай, я сказал это? Но прорваться не было никакой возможности… Мы уж думали, что никогда до вас не доберемся.

Из этого потока бесполезных слов Кончини уловил только одну фразу: не было возможности прорваться. Невольно вздрогнув, он произнес мысленно, с трудом пытаясь скрыть охватившее его ликование:

— Все кончено!

В самом деле, если все пути оказались перекрыты, это означало, что произошло нечто чрезвычайное. А что же еще могло произойти, как не убийство короля, подготовленное Леонорой? Но, может быть, король всего лишь ранен? Надо было теперь попытаться выведать правду у этих тупых скотов, не заронив в них, однако, подозрения, что ему заранее было известно об ужасном событии. Для такого актера, как он, это представлялось пустячным делом — разве могли эти тупицы тягаться с ним в ловкости?

Устало откинувшись на спинку кресла и скрестив ноги, он взял со стола валявшийся там миниатюрный кинжал и стал небрежно поигрывать им, показывая великолепно разыгранное безразличие к россказням своих головорезов.

— Учтите, милейшие, — промолвил он нарочито сухим тоном, — я укажу вам на дверь, если не получу удовлетворительных объяснений. Итак, слушаю вас. Что же вас так задержало? Стряслось что-то необыкновенное?

Угроза прозвучала для них, как гром среди ясного неба. Поникнув, они в отчаянии переглянулись. В сущности, они занимали при Кончини весьма завидное место: платили им щедрой рукой, a дела поручали не слишком сложные. На лучшее они вряд ли могли бы рассчитывать. Эскаргас, облеченный доверием товарищей, призвал на помощь все свое красноречие, воскликнув:

— Необыкновенное? Монсеньор, вы нашли верное слово. Нас и в самом деле задержало событие необыкновенное — более того, потрясающее, страшное, жуткое… Об этом долго будут говорить и в городе, и при дворе!

Случалось ли вам замечать, что лжецу, сочинявшему свои басни, необходима помощь слушателя? Если ему внимают безмолвно и равнодушно, он начинает спотыкаться и противоречить самому себе самым жалким образом. И тогда он не способен обмануть даже сверхнаивного, сверхдоверчивого человека.

Если же, напротив, с ним начинают спорить, задавать вопросы и горячо возражать, то ему как бы протягивают спасательный шест, за который он цепляется, подхватывая оброненное слово и угадывая тайную мысль собеседника. Некий инстинкт подсказывает ему, в каком направлении нужно двигаться, чтобы убедить того, кто неосознанно указал верный путь.

Мы не хотим сказать, что Эскаргасу была известна эта уловка. Он использовал ее, не отдавая себе в том отчета. Кончини заговорил о чем-то «необыкновенном», и провансалец поймал это слово на лету, снабдив его, по обыкновению, подобающими эпитетами. Но, как легко заметит читатель, объяснений он никаких не дал — а просто оглушил собеседника потоком ничего не значащих фраз, одновременно следя за ним краем глаза, дабы распознать, какое впечатление производят эти словесные пируэты. Он всем сердцем надеялся получить передышку, чтобы, во-первых, перевести дух, а во-вторых, понять, куда клонит сам Кончини.

И фаворит королевы протянул ему руку помощи, сказав со скептическим видом:

— О! Так взволновать город и двор могло только нечто действительно устрашающее. А чтобы помешать вам пробраться ко мне… ведь вы знали, что я вас жду и что вы рискуете своим местом… да тут должны были вступить в дело лучники или солдаты, причем в изрядном числе!

Делая этот комплимент, Кончини удостоил своих наемников улыбкой.