Страница 139 из 140
Если бы Пардальян пожелал, ему достаточно было еще минуту назад протянуть руку и схватить Фаусту за плечо – в этом случае столкновение закончилось бы, еще не начавшись. Женщина стала бы ему великолепной защитой. Ни один человек из тех, кто ворвался в зал, не осмелился бы поднять шпагу, видя, что их госпожа находится во власти того, кого им было поручено убить без всякой жалости.
Однако Пардальян не принадлежал к числу людей, способных прибегать к подобным методам. Он поглядел вслед Фаусте, но даже не подумал остановить ее.
Центурион все сделал на славу. Он, правда, несколько задержался, но он знал, что может рассчитывать на Фаусту, которая будет удерживать шевалье столько, сколько необходимо. Он привел с собой полтора десятка негодяев – своих обычных подручных; они следовали за ним во всех его совместных вылазках с Красной бородой и повиновались ему с истинно военной четкостью, будучи твердо уверены в своей безнаказанности и, конечно, в получении приличного вознаграждения.
Помимо этого отряда дон Христофор привел с собой трех охранников Фаусты: Сен-Малина, Монсери и Шалабра – те охотно согласились следовать за Центурионом, говорившим с ними от имени принцессы, но решили действовать по собственному усмотрению; возможность оказаться в подчинении человека, не внушавшего им никакой симпатии, их ничуть не прельщала.
Оба отряда – охранники подчеркнуто держались отдельно от своих случайных товарищей, – оба отряда вместе образовали группу человек в двадцать (такую цифру и называла Фауста, говоря с Пардальяном); все были вооружены прочными и длинными шпагами и надежными короткими кинжалами.
Нападающие, как мы уже сказали, ворвались в зал с криками, в которых звучали ярость и ненависть. Но если принятая Фаустой предосторожность – отвести Пардальяна вглубь зала – была хороша в том отношении, что загоняла его в угол и вынуждала на пути к двери миновать множество препятствий и пройти по трупам всего отряда, то эта же предосторожность оборачивалась неудобством, потому что люди Центуриона, желавшие достичь свой жертвы, также должны были сначала миновать те же самые препятствия, а это значительно ослабило их первоначальный натиск.
Пардальян с насмешливой улыбкой, присущей ему в подобные мгновения, смотрел, как они приближаются к нему.
Шевалье не соизволил даже вынуть свой кинжал – единственное оружие, бывшее в его распоряжении. Он предпринял лишь одно – встал позади скамейки, на которой сидел минуту назад. Пардальян оперся о нее левым коленом – она была, как мы уже отмечали, последней в ряду, – и так, скрестив руки на груди, с улыбкой на губах, с лукавством и настороженностью, сверкающими во взгляде, стал ждать, когда подручные Фаусты окажутся в пределах его досягаемости.
Что он замышлял? Какой дерзновенный ответ, внезапный и сокрушительный, готовил им? Это очень занимало Фаусту, которая со своего места следила за ним и которая, ощущая, как сомнения все более и более завладевают ею, говорила себе: «Сейчас он одолеет их всех! Это ясно! И выйдет отсюда без единой царапины!»
Тем временем Пардальян узнал среди нападавших троих французов и бросил им насмешливым тоном:
– Доброе утро, господа!
– Доброе утро, господин де Пардальян, – вежливо ответили трое приятелей.
– За последние сутки вы нападаете на меня уже второй раз, господа. Как вижу, вы честно отрабатываете деньги, выдаваемые вам госпожой Фаустой. Право, мне неудобно причинять вам столько хлопот.
– Об этом не заботьтесь, сударь. Нам бы лишь победить вас – это все, чего мы хотим, – сказал Сен-Малин.
– Надеюсь, на сей раз нам повезет больше, – добавил Шалабр.
– Возможно, – спокойно заявил Пардальян, – тем более, как видите, я без оружия!
– Это верно! – подтвердил Монсери, останавливаясь. – Господин де Пардальян безоружен!
– А, черт! – воскликнули два других охранника, тоже останавливаясь.
– Но мы не можем атаковать его, если он не может защищаться, – произнес чуть слышно Монсери.
– Совершенно справедливо, – согласился Шалабр.
– Тем более, что их и без того вполне достаточно, чтобы справиться с поручением, – добавил Сен-Малин, кивая в сторону людей Центуриона.
После чего он громко обратился к Пардальяну:
– Поскольку у вас нет оружия и вы не можете защищаться, мы воздерживаемся от вмешательства, сударь. Какого черта! Мы все-таки не убийцы!
Пардальян улыбнулся; все трое, прежде чем вложить оружие в ножны, приветствовали его одинаковым изящным движением шпаг, и потому шевалье отвесил им изысканный поклон и по-прежнему невозмутимо сказал:
– В таком случае, господа, отойдите в сторонку и смотрите... если вас это интересует.
К этому моменту семь или восемь наиболее смелых бандитов уже приблизились к Пардальяну настолько, что им оставалось преодолеть лишь два ряда скамеек.
Неторопливо и спокойно Пардальян нагнулся и обеими руками схватил скамейку, на которую он до того опирался коленом.
Эта скамейка, длиной более чем в туаз и из массивного дуба, обладала, надо полагать, огромным весом.
Пардальян приподнял ее без всякого видимого усилия, и, когда первые нападающие оказались рядом с ним, он скамьей, зажатой в его вытянутых руках, широким стремительным жестом, сокрушительным по своей силе, жестом косца на ниве, очертил в воздухе дугу.
Один человек рухнул на пол, трое отскочили с жалобными стонами, другие остановились в замешательстве.
Пардальян тихонько засмеялся; он получил секундную передышку.
Однако оставшаяся часть шайки, подоспев, напирала на первые ряды, и тем невольно пришлось двинуться вперед.
Пардальян хладнокровно, методично повторил свое смертоносное движение, в результате чего пришлось худо еще троим негодяям.
Теперь их осталось только тринадцать, не считая французов; онемев от восторга, те наблюдали за этой сказочной битвой одного человека с двадцатью.
Люди Центуриона остановились, некоторые даже поспешно ретировались, стараясь как можно более увеличить расстояние между собой и грозной скамьей.
Пардальян еще чуточку передохнул и, воспользовавшись тем, что его противники держались плотной группой, вновь приподнял свое чудовищное оружие – только он, наверное, и мог управляться с ним с подобной легкостью: раскачав скамью, он со всего размаха бросил ее в оцепеневшую от изумления небольшую толпу.