Страница 20 из 134
— Пощади, Генрих, не убивай меня!
Внезапно силы оставили ее, и она поняла, что сейчас упадет на мостовую. В этот момент она заметила у соседнего дома мужчину. Екатерина поспешила к незнакомцу и повисла у него на руке, шепча:
— Спасите меня! Спасите! Меня хотят убить!
— Черт подери! — пробормотал мужчина. — Какое странное происшествие. Посмотрим, хорошенькая ли она.
Поддерживая дрожавшую как осиновый лист беглянку, он подвел ее к свету, падавшему из окна дома Фаусты.
— Сударь, кто бы вы ни были, защитите, спасите меня!..
Прошептав эти слова, герцогиня потеряла сознание… Мужчина, неожиданно оказавшийся в столь затруднительном положении, понимал, что женщине, чей испуганный красивый голос тронул его, необходима немедленная помощь. Он огляделся, увидел дверь и взялся за бронзовый молоток…
— Гм! — произнес он через несколько мгновений. — Не отвечают? Однако дом обитаем, ведь виден свет…
Он постучал сильнее и прокричал:
— Откройте же скорее, во имя Пилата! Вы что, турки или мавры? Вы хотите оставить женщину умирать на вашем пороге?
На этот раз дверь отворилась, и Пардальян вошел внутрь, не спрашивая разрешения, с бесчувственной герцогиней де Гиз на руках. Дверь дома Фаусты захлопнулась за ним! Где-то неподалеку жалобно завыла собака.
Глава 8
ПОГОНЯ
Шевалье де Пардальян покинул постоялый двор «У ворожеи» в сопровождении Карла Ангулемского и Пипо. Вняв настоятельной просьбе, почти приказу Пардальяна, юный герцог оставил его и отправился на улицу Барре. Пардальяну не составило труда найти трактир «Надежда», где он и разместил свою штаб-квартиру.
Он начал расследование с расспросов хозяина и разговоров с бедняками, посещавшими постоялый двор. Однако никто не мог сказать ему ничего определенного о странном исчезновении маленькой цыганской певицы. Тогда он решил дождаться ночи, чтобы предпринять задуманную вылазку, и коротал время в долгой беседе то с самим собой, то с собакой. Он даже подремал немного, уперев локти в стол перед кувшином вина, который он мало-помалу опустошал.
Пардальян не был ни грустен, ни весел. Его лицо дышало спокойствием и уверенностью в себе. История с маленькой цыганочкой интересовала его постольку, поскольку касалась Карла Ангулемского. Для него это было, в сущности, обычное приключение. Но страдания и волнение юного герцога тронули его куда больше, чем сам он ожидал… Он любил молодость. Превратности бродячей судьбы не иссушили его душу: не умея или не желая больше любить, храня верность той, которую давно потерял, он радовался, глядя на любовь других.
Наступала ночь. Пардальян встряхнулся, поправил перевязь своей шпаги, надвинул, по своему обыкновению, на одно ухо шапочку с пером и вышел, насвистывая победный мотив. Пипо важно вышагивал за ним следом.
На улице Пардальян дал собаке понюхать шарф Виолетты. Пипо искоса посмотрел на шарф и залаял с некоторой меланхолией. Он сразу же понял, чего от него ждут. Но это был лицемерный пес, поэтому он добрую четверть часа обнюхивал и изучал шелковый шарф — в надежде, что шевалье откажется от своей затеи. Наконец он уткнулся носом в землю и вскоре напал на след, о чем свидетельствовали энергичные движения хвоста.
— Очень хорошо, — произнес Пардальян. — Дело пошло. Вперед!
На первом же повороте Пипо предпринял безнадежную попытку бегства: он развернулся и стрелой помчался в сторону «Ворожеи». Остановленный грозным свистом, пес мрачно возвратился. Итак, Пипо ничего другого не оставалось, как начать свой яростный и неистовый поиск.
В двадцати шагах от Пардальяна, прячась в тени, следовали трое мужчин, не спускавшие с него глаз. Двое из них сжимали по длинному острому кинжалу, а третий, казалось, выжидал момент, чтобы натравить своих подручных на Пардальяна. Это был Моревер. Двое других — силачи из труппы Бельгодера Кроасс и Пикуик.
Когда Пардальян вышел из «Ворожеи», Моревер бросился за ним и проводил до самой двери постоялого двора «Надежда». И пока Пардальян внутри ждал Бельгодера, Моревер снаружи ждал, когда появится Пардальян.
Он был терпелив. Если бы понадобилось, он караулил бы всю ночь. Но он ни за что не осмелился бы зайти в помещение, где находился шевалье. От одной мысли, что он может очутиться лицом к лицу с Пардальяном, на лбу Моревера выступал холодный пот.
Пардальян в Париже! Это же верная смерть! И какая смерть! Воображение злодея рисовало изощренные пытки, приписывая шевалье такие же мысли, какие руководили им самим.
Опять бежать? Но куда? Вновь скрываться, как скрывается он уже долгие годы? Но где? Как избавиться от ужаса, заставлявшего его дрожать при одном упоминании имени Пардальяна, при одном виде человека, имеющего с ним даже отдаленное сходство?
Чего он хотел? Он и сам точно не знал. Увидев Пардальяна в «Ворожее», он покинул своего спутника и, словно одержимый, ринулся вслед за шевалье, надеясь, что случай ему поможет…
О! Если бы он мог убить Пардальяна… Он не просто желал ему смерти; он так ненавидел шевалье, что желал ему ужасных страданий. Но в душе Моревера жило чувство более сильное, чем ненависть… Это был страх!.. Постоянный страх… страх, который по сто раз на дню заставлял его на улице внезапно оборачиваться с чувством, что Пардальян идет за ним, страх, который будил его по ночам и заставлял напряженно вслушиваться и вглядываться в темноту…
Для Моревера убить Пардальяна значило не просто дать выход ненависти и уничтожить врага; убить для него значило избавиться от страха: пока шевалье был жив, Моревер жить не мог!
Перед постоялым двором «Надежда» он сказал себе, что, возможно, сегодня случай наконец представится. Однако хватил ли у него сил убить? Хватит ли смелости приблизиться к Пардальяну? Он понимал, что сам на убийство не решится… Человек отчаянной храбрости, он мог дать отпор десятку противников… но напасть на Пардальяна?.. Нет-нет, ни за что!
Уже стемнело, когда он заметил двух мужчин, приближавшихся к постоялому двору. С первого взгляда Моревер угадал в них проходимцев, бессовестных негодяев, способных за деньги на что угодно. Улицы Парижа кишели такими мерзавцами. За несколько экю они были готовы без особого шума отправить на тот свет любого. Моревер сделал им знак приблизиться, и двое прохвостов тут же повиновались.
— Хотите заработать каждый по пятьдесят ливров? — спросил Моревер, не переставая следить краем глаза за дверью постоялого двора.
Бродяги подтолкнули друг друга локтями.
— Сегодня у нас удачный день! — сказал один пронзительным голосом.
— Мы становимся слишком богатыми! — мрачно подтвердил другой.
— Что надо сделать? — спросили они хором.
Моревер удостоверился, что проходимцы — вопреки всем королевским указам — вооружены хорошими ножами, и вид кинжалов вызвал слабую улыбку на его бесцветных губах.
— Как вас зовут, храбрецы? — спросил он.
— Я — Пикуик, а это мой товарищ Кроасс, — ответил с поклоном более тощий из них.
— Ну и клички, — пробормотал Моревер. — Бандиты, самые настоящие бандиты. Слушайте, храбрецы, вот что надо сделать: здесь, на этом постоялом дворе, есть человек…
— Который, возможно, вам чем-то мешает? — сказал Пикуик, видя, что Моревер запнулся.
— Ты сообразителен, приятель, — отозвался Моревер.
— И этого человека, — продолжил Пикуик, — надо…
— Да! — рявкнул Моревер.
— Идет, — сказал Пикуик. — Сто ливров на двоих, когда дело будет сделано. Отлично!
— Что отлично-то? — спросил Кроасс.
— Узнаешь. Назовите же, мой дорогой господин, имя вашего… притеснителя.
— Какое значение имеет его имя, ведь он все равно скоро умрет.
— Действительно! А мы получим наши денежки.
— Вот они, — сказал Моревер, — я честный игрок!
— Вам не придется долго ждать… Приготовь твой кинжал, Кроасс!
— Тихо! — сказал Моревер.
Дверь постоялого двора отворилась. Трое мужчин прижались к стене. В полосе света Моревер увидел Пардальяна и почувствовал, что бледнеет… Как только шевалье с собакой пустился в путь, Моревер отдал приказ.