Страница 133 из 134
В это мгновение из таинственных глубин дворца раздалось погребальное пение, как если бы множество монахов или священников были собраны для того, чтобы исполнять «Dies irae» note 19. Одновременно с этим раздался колокольный звон, и завывания органа полились широкими волнами жалобной и грозной музыки.
Пардальяна охватила смертельная дрожь. Это его отпевали монахи, хотя он и был еще жив! Это Фауста, утонченная любительница фантастических мизансцен, заставила служить панихиду по живому человеку! Тогда разум Пардальяна сумел преодолеть страх! Он вдруг ощутил то страшное хладнокровие, ясность видения, способность молниеносно принимать решения, которые порой сопутствуют «приступам безумия».
В тот самый момент, когда шпаги вот-вот должны были его проткнуть, столкнуть в дыру, он нагнулся, съежился, а затем стремительно бросился вперед. Пардальян уподобился атакующему кабану, выставившему вперед клыки. Раздались два или три крика боли, два человека упали со вспоротыми кинжалом животами, ибо шевалье, не имея возможности поразить ни лица в масках, ни защищенные кольчугами груди, ухитрился напасть снизу. Через мгновение он был вне адского круга и, разом вскочив на ноги, добрался до угла комнаты и забился в него!..
Наступила минутная передышка, во время которой низкие голоса находившихся далеко монахов, завывание органа и звон колокола покрывали все прочие звуки.
Среди палачей наступило смятение. Потом один из них, несомненно, начальник, произнес сурово и коротко несколько слов. Тотчас же был проделан новый маневр. Быстро и молчаливо круг распался, нападающие перестроились и четырьмя рядами стали продвигаться в направлении угла, где прижимался к стене приговоренный к смерти.
В эту минуту Пардальян, дрожа всем телом, с нервами, натянутыми, как струны, что вот-вот лопнут, с пылающей головой, бросил вокруг взгляд хищного зверя, попавшего в ловушку. Он глубоко, хрипло вздохнул… В следующее мгновение он вложил свою шагу в ножны и схватил предмет, висевший на стене.
Эта комната, как мы уже сказали, служила для совершения казней. Здесь убивали тех, кого приговорил к смерти секретный суд. Это была комната палача… А поскольку это была комната палача, то везде, по всем стенам, были развешаны соответствующие орудия убийства: связки веревок, булава, тесаки, топоры…
Предмет, который схватил Пардальян, оказался булавой. Она представляла собой огромный железный шар, покрытый шипами и насаженный на рукоятку из шероховатого, едва обструганного дерева.
Итак, во время минутной передышки, убийцы перестроились для новой атаки.
Пардальян, сжимая в руке булаву, увидел, как они размеренным шагом двинулись на него. Толпа этих людей являла собой нечто похожее на чудовищного зверя, покрытого стальными иглами, и напоминала боевое построение древних фиванцев.
«Если я буду ждать, я умру», — сказал себе Пардальян. В то же мгновение он взялся за булаву обеими руками и пошел вперед!.. Не бросился, а именно пошел. Вид его в эту минуту был поистине угрожающим; гибкий и энергичный, он сделал три шага… И вот огромная булава поднялась, раскрутилась у него над головой, засвистела и обрушилась вниз. Раздались глухие удары, короткие стоны, похожие на стоны убиваемых животных… люди Фаусты один за другим падали с размозженными головами. Банду нападавших охватило ужасное смятение. Забыв про приказ молчать, они изрыгали проклятья, заглушаемые завыванием органа, похоронным звоном колокола и далекими голосами монахов, выводивших «Dies irae!»
Пардальян находился в центре обезумевшей шайки, которая крутилась вихрем, рычала, вопила, пыталась нанести ему смертельный удар… Но как можно было его поразить? Булава, страшная булава описывала круг смерти! Он стоял, расставив ноги, как если бы не сходил с этого места целую вечность — не произнося ни единого слова, с красноватым отблеском в глазах, вспыхивавших искрами сумасбродного смеха и торжествующей иронии. А над его головой не прекращалось однообразное и сокрушительное движение двух рук, управлявших булавой.
Шайка беспорядочно отступала. На полу лежало семь трупов. Во время этого безумного отступления несколько человек провалилось в дыру. Падая, они цеплялись один за другого и кричали предсмертным криком…
После этой атаки, которая продолжалась, возможно, всего минуту, Пардальян сам пошел вперед! Он шагал, не беспокоясь о том, куда нанести удар, оставляя возможность булаве самой выбирать жертвы среди неистово вопящих членов раздробленной, распавшейся, обезумевшей от ужаса банды!
Когда он добрался до противоположного конца комнаты, он обернулся и передохнул немного, опираясь на свою булаву. Пардальян был весь в поту, на губах его замер хрип, широкая грудь вздымалась от учащенного дыхания. Его бледное лицо было страшно, глаза метали молнии, ноздри раздувались, и смех, еле слышный и полубезумный, кривил его губы…
Он отдыхал лишь секунду и видел, словно сквозь туман, дюжину мертвых тел, лежавших в лужах крови. Пол был усыпан обломками шпаг и масок, стены усеивали зловещие красные капли…
А неподалеку сгрудилось несколько убийц, которые яростно колотили по стене эфесами своих шпаг, завывая и обезумев от ужаса… Наверно, где-то там была дверь, но она никак не желала открываться!
Это была последняя предосторожность, принятая Фаустой, желавшей смерти Пардальяна… Она не хотела оставить никакой надежды на бегство… А быть может, не хотела оставить никакой возможности для себя уступить чувству жалости!..
Итак, дверь не поддавалась. Звуки органа и погребальное пение перекрывали шум, создаваемый призывами о помощи. Если же кто-то и слышал эти призывы, то мог предположить, что Пардальян предпринял отчаянную попытку защититься и убил кое-кого из нападавших перед тем, как умереть!..
Внезапно все находившиеся в комнате смерти поняли это. Убийцы, прекратив свои завывания, повернулись к шевалье, рассвирепев, с дикими проклятьями бросились на него…
Два шага вперед! И та самая булава, которую палач с трудом поднимает, чтобы нанести всего лишь один удар, вновь начинает описывать круги!.. К этому человеку невозможно приблизиться!.. Они отступают!.. А он вновь движется вперед!
Пардальян прошел комнату из конца в конец, и вдруг весело рассмеялся: еще трое бандитов провалились в дыру… Теперь их осталось только семь или восемь, и они трепетали от страха и что-то невнятно шептали, ибо сорвали себе голос долгими воплями…
Еще трижды они набрасывались на него, желая поразить, куда только можно: в руку, в лицо, в ноги… И каждый раз он вдребезги разбивал один череп! Булава делала свое дело: вращаясь, наталкиваясь на голову или плечо, она дробила, сокрушала насмерть… И вдруг Пардальян увидел, что все его враги повержены!.. Булава выпала из его рук. Он попытался ее поднять, не смог и прошептал:
— Как я мог держать это в руках?
Он огляделся вокруг. Поскольку ему было трудно дышать, он оторвал воротник своего камзола. Только тогда он оценил ужасающий результат бойни, и его лицо стало мертвенно бледным. Он подумал о женщине, ставшей причиной всего этого кошмара, и ощутил прилив ненависти. Какое-то время (он не мог определить, сколь долго) Пардальян был во власти лишь одного чувства — чувства безумной ненависти. И если бы Фауста появилась в это мгновение перед ним, он бы ее убил…
Затем он успокоился, утер пот со лба и прошептал:
— Бедняги!
Он еще раз вытер лицо, думая, что его заливает пот, но тут заметил, что плачет…
Во дворце чьи-то замогильные голоса монотонно читали по нему отходную. Внезапно наступила полная тишина. Пардальян понял, что сейчас сюда придут, желая убедиться в его смерти, в том, что он — неважно живой или мертвый — сброшен в реку. Эта мысль заставила его собраться и вновь вернула ему хладнокровие. Одновременно она позволила ему с большей справедливостью оценить ситуацию с точки зрения законов морали.
— Каждый защищает свою шкуру как может, — проворчал он. — Здесь было поле битвы. Я убил для того, чтобы не быть убитым. А так как я сделал, защищаясь, все что было в моих силах, то пришло время покинуть негостеприимное место…
Note19
Dies irae (лат.) — день гнева. Одна из частей заупокойной мессы.