Нострадамус

Нострадамус провел рукой по лбу. Он опять ничего не понял. И вновь содрогнулся от приступа бешеного гнева, мало того — его охватил ужас. Он пробормотал:

— Ты хочешь освободить Роншероля? Ты? Ты, кого он тут же прикажет повесить?

— Да, я, я! — выкрикнул Руаяль. — И пусть он меня повесит! Мне надо, мне необходимо освободить этого человека, потому что я пообещал Флоризе это сделать!

«Надо подумать! — сказал себе Нострадамус. — Хорошенько подумать. Это тот случай, когда нельзя ошибиться. Один неверный шаг — и все пропало! Попробуем наставить этот юный ум на путь истинный… Да, попробуем, и вот оно — средство для этого!»

И произнес вслух:

— Я говорил вам, что вы найдете Флоризу в старинном замке Пьерфон. Почему вас там не было вчера?

— Я был там, — отозвался Боревер. — Я был там ровно в восемь утра.

— И уже вернулись?

— Я вернулся в Париж вчера в полдень.

— Понятно, — усмехнулся Нострадамус. — Вас, которого заставили отступить высокие стены Шатле, еще больше напугали укрепления Пьерфона. Вы показались себе таким маленьким, таким ничтожным перед этим колоссом… Теперь я понимаю, почему вы оставили там ту, кого так страстно любите…

— Я не оставил ее там. Я привез ее в Париж, — не обращая внимания на издевку, просто ответил Руаяль.

— Прибыв в Пьерфон в восемь утра, вы вернулись в Париж в полдень вместе с Флоризой?!

— Да. И это вторая причина, которая заставила меня простить вам смерть Брабана. Вы не обманули меня. Вы сказали, что в Пьерфоне я найду похитителя… И я нашел его — нашел и убил!

— Вы убили похитителя?! — взорвался Нострадамус.

— Убил. Убил Ролана де Сент-Андре.

Нострадамус пошатнулся.

Все было напрасно! Он с таким терпением, какое может дать только жгучая ненависть, так старательно, используя все свои сверхчеловеческие возможности, выстроил здание… Он отправил в тюрьму Роншероля, он препроводил Флоризу в Пьерфон, он подготовил столкновение Боревера с Генрихом так тщательно, что оно стало неизбежным. И все провалилось! Один-единственный неожиданный поступок этого молодого человека — и все казавшееся таким прочным строение рухнуло!

Он всматривался в Боревера со смешанным чувством восхищения и бешенства… И уже прикидывал, как на обломках обрушившегося здания его мести выстроить новое, как начать работу заново… Призвав на помощь все свое самообладание, он подавил гнев, сожаления, опасения, которые мешали ему судить здраво, и — начал все с самого начала…

— Значит, ты думаешь, что убил похитителя Флоризы? — спросил он юношу, взяв его за руку.

— Я оставил его умирать на полу зала таверны, куда он привел Флоризу и где я дрался с ним. Это был честный поединок со шпагой в руке.

— Ролан де Сент-Андре был всего-навсего влюбленным неудачником, понимаешь? Как он оказался там? Каким образом доставил Флоризу в ту таверну, о которой ты говоришь, не имеет значения. Но это не он придумал превратить замок Пьерфон в тюрьму для Флоризы, а может быть, и в могилу для нее!

— А кто же? — встрепенулся Боревер.

— Кто? Экое ты дитя! Это мог сделать только очень могущественный человек, достаточно могущественный для того, чтобы бросить в застенок отца, убрав таким образом со своего пути препятствие, не позволявшее украсть дочь!

— Нет! — лепетал молодой человек. — Нет! Король не может солгать! Короли не врут! Генрих дал мне слово, свое королевское слово, что никогда не станет добиваться Флоризы…

— Ты сам назвал его! Тот, кто приказал отвезти девушку в Пьерфон, до этого пытался залезть в окно ее спальни! Он влюблен в нее до безумия! И располагает всеми возможностями силой отобрать ее у тебя! И, будь уверен, отберет!

— Вы уверены в том, что Генрих Французский сделал все, как вы говорите?

— Джино! — позвал Нострадамус.

— Я здесь! — отозвался возникший ниоткуда старичок. — Я уже здесь. Только что прибыл. Есть новости, хозяин. Наши разведчики вышли из замка и…

— Джино, — прервал его маг, — где король?

— В Лувре, — со странной усмешкой сообщил старичок.

— В Лувре?

— Да. Его Величество вернулся туда усталым и очень недовольным тем, что понапрасну съездил в Пьерфон.

— Говори, говори, Джино… Что дальше?

— Дальше все очень просто. Наш добрый король велел схватить девушку и надежно спрятать ее за толстыми, крепкими стенами своего замка. Сегодня утром он сам приехал туда. И что же? Пустая клетка! Никакой птички! Птичка упорхнула! А кто открыл клетку? Имя этого наглеца, этого смельчака хорошо известно. Да-да! Хорошо известно всем! Его зовут Руаяль де Боревер! Берегитесь виселицы, берегитесь быть четвертованным, мессир де Боревер! В эту самую минуту, — продолжал Джино, — все ищейки Парижа рыщут в поисках птички и птицелова. Тот, кто найдет птичку, получит сто тысяч экю. Кто сдаст Боревера — тоже сто тысяч.

— Хватит, хватит! — зарычал Руаяль. — Этот человек умрет!

Это прозвучало, как удар грома. Когда его отзвуки затихли, Руаяль де Боревер гордо выпрямился, утер выступивший на лбу пот и тихо, но твердо сказал:

— До сих пор я не знал, что король может нарушить свое слово. Я, разбойник, никогда не опускался до подобного бесстыдства. Я не знал, что король способен насильно заставить девушку отдаться ему. Мне внушали другое: король — это король! Это высшее благородство, высшая доблесть, сама честь! Это цвет рыцарства, это отвага… Вот что такое настоящий король! А этот король умрет, господа! Кто убьет его? Я — разбойник, я — нищий бродяга! Я проникну в его Лувр. Я подберусь к его трону, и эта рука нанесет только один удар. Без промаха.

— Значит, вы бесповоротно решили убить Генриха Французского? — спросил Нострадамус, и в голосе его прозвучала какая-то ужасающая, какая-то унылая нежность.

Боревер молча кивнул.

— Хорошо, — продолжал маг. — Значит, вы попытаетесь проникнуть в Лувр. Если вас не убьют еще у входа во дворец, вы окажетесь перед дверью в апартаменты короля, где вас непременно схватят гвардейцы Монтгомери… И не пройдет и нескольких часов, как Флоризу отдадут королю, потому что вас, единственного, кто способен защитить ее, уже не будет на этом свете…

Боревер хлопнул себя по лбу. Его взгляд перескакивал с Нострадамуса на Джино и никак не мог остановиться.

— Успокойтесь, — сказал Нострадамус. — Я так хочу… И доверьтесь мне… Вы же мне верите?

— Верю, — ответил Боревер. — Верю, потому что вы ни разу меня не обманули.

— Отлично. Тогда — слушайте! Я клянусь вам именем вашей матери, что приведу вас к королю с оружием в руках…

Боревер хрипло вскрикнул, упал на колени и, схватив руку Нострадамуса, покрыл ее пылкими поцелуями. Нострадамус, ласково глядя на юношу, отнял руку.

— Когда вы это сделаете? — заикаясь от волнения, спросил Руаяль.

— Джино, на какой день назначен поединок короля с Монтгомери?

— На 29-е нынешнего месяца, — ответил старичок.

— Прекрасно. Руаяль де Боревер, 29-го числа этого месяца я дам тебе оружие, и ты пойдешь на ристалище, чтобы сразиться там с королем Франции за честь твоей дамы сердца. Дитя мое, — добавил он печально, — ты должен знать, что вступишь в этот поединок не только из-за любви. В этот день, Боревер, в твою руку мужчины будет вложен карающий меч судьбы…

— Да будь это даже божий меч, — воскликнул Руаяль, — моя рука не дрогнет! Я подожду дня, который вы назначили… Я буду ждать его с доверием, ведь вы до сих пор никогда меня не обманывали… А теперь я хочу услышать имя моей матери, имя моего отца! Я сказал вам об этом, как только пришел. Это моя первая просьба.

— Душой твоей матери, которая сейчас смотрит на нас с небес и слушает нас, клянусь, что ты узнаешь их имена в день, когда расправишься с Генрихом Французским.

Металлический отзвук его голоса, когда маг произносил клятву, заставил Боревера задрожать.

— Ладно, подожду этого дня, — вздохнул он. — Но как быть с отцом Флоризы?

— С Роншеролем! — скрипнул зубами Нострадамус. — Ты по-прежнему хочешь, чтобы он оказался на свободе?