Страница 90 из 98
— Никто тебе не достанется! Ни Жанна! Ни Лоиза! Ни я!..
Франсуа потащил Лоизу вглубь зала, где в кресле безмятежно улыбалась Жанна. Герцог занес клинок над головой любимой женщины, воскликнув:
— Погибнем! Погибнем вместе! Прощайте!..
Но тут со двора донесся жуткий грохот, за ним последовали душераздирающие вопли и стоны. Похоже, что-то рухнуло на толпу… Данвиль, издав грозное проклятие, бросился вниз, во двор. Он обнаружил, что среди его рейтар началась паника. Солдаты бежали, расталкивая друг друга и размахивая оружием. Они совершенно обезумели. Что-то произошло…
В душе Франсуа де Монморанси вспыхнула надежда. Он кинулся к дверям и выглянул во двор.
Что же случилось?..
С самого верха той единственной стены, что устояла после взрыва, внезапно свалилась громадная каменная глыба и покатилась по двору, раздавив трех-четырех человек. Все подняли головы и увидели на гребне стены, в клубах дыма двух человек. И тут же во двор полетел еще один камень, потом второй, третий… Град камней обрушился на солдат Данвиля. Каждый камень сбивал с ног людей и катился, оставляя за собой кровавый след.
Началась паника. Многие, не разобрав, в чем дело, кинулись к воротам, давя собственных товарищей. Двор огласился воплями ужаса и стенаниями раненых.
Не прошло и минуты после падения первого камня, а у дворца остались лишь трупы да искалеченные солдаты с переломанными руками и ногами…
А там, наверху, на гребне этой заколдованной стены, в дыму и пламени, словно легендарные воители, стояли два человека. Лица их были черны, одежда разодрана, но глаза горели. Отец и сын Пардальяны торжествующе хохотали!..
Стена, на которой стояли оба, была выше фасада особняка, так что отец с сыном без особого труда перемахнули бы на крышу дворца. Потом через чердачное окно они бы проникли внутрь.
Когда они взобрались на стену и поняли, что судьба все таки привела их ко дворцу Монморанси, ветеран предложил сыну сразу же спрыгнуть на крышу дворца. Во дворе в это время, казалось, близилась к развязке чудовищная трагедия. Но Жан покачал головой и показал на Лоизу, замершую на пороге, за спиной маршала, с кинжалом в руке.
— Батюшка! — спокойно произнес шевалье. — Если она сейчас погибнет, я брошусь со стены вниз головой.
— Ну знаешь ли! — взревел Пардальян-старший. — Мы выстояли против половины Парижа не для того, чтобы ты тут покончил с собой!..
Ветеран скрестил руки на груди и в бешенстве ударил каблуком по стене. От удара зашатались плохо пригнанные камни, и один из них рухнул во двор. Оттуда, снизу донеслись стоны и вопли гнева.
— Смотри-ка! — спокойно заметил Пардальян-старший. — А ведь так кого угодно раздавить можно…
— Так за работу же! — вскричал шевалье.
Они наклонились, двумя кинжалами, как рычагами, приподняли еще один камень в расшатавшейся стене и столкнули его вниз. Глыба скатилась, сея панику среди рейтар. А Пардальяны уже не разгибались и не смотрели, что происходит внизу. Они работали без устали. Камни катились градом. Отец и сын вдохновенно ломали стену…
Ловкие, как кошки, они легко удерживались на узком гребне. Одно неверное движение, один лишний шаг, и оба рухнули бы вниз. Но они чувствовали себя на стене также уверенно, как на земле… Наконец Пардальяны остановились и глянули вниз: солдаты Данвиля бежали…
И тогда отец с сыном рассмеялись. Стоя на стене, с закопченными от дыма лицами, с окровавленными руками и в разодранной одежде, они хохотали, как сумасшедшие!..
Но тут за их спинами раздался звук выстрела: пуля, выпущенная из аркебузы, сбила у шевалье с головы шляпу. Солдаты, вытесненные со двора, зашли смельчакам в тыл. Выстрелила еще одна аркебуза, потом — другая… А вокруг солдат бесновалась озверевшая толпа.
Пардальян-старший свесился со стены в сторону улицы.
— Эй вы! Черепа поберегите! — завопил он.
Толпа увидела, как человек титаническим усилием поднял над головой огромный бутовый камень и швырнул его в пустоту.
— А теперь я, сударь! — воскликнул шевалье.
Отец вцепился в стену, чтобы не упасть, а Жан метнул такую же бутовую глыбу. Камень, пущенный руками шевалье, описал дугу и рухнул, похоронив под собой двух солдат.
За три минуты отчаянной борьбы отважные Пардальяны заставили врага ретироваться с улицы — так же, как перед этим вытеснили солдат со двора. Отец с сыном выламывали камень за камнем, стена становилась ниже, и они постепенно спускались. В конце концов аркебузы замолчали. Улица перед дворцом была свободна!..
Маршал де Данвиль смотрел на отступление своего отряда, и горькие слезы бешенства, ярости и стыда катились по его щекам…
Стена стала ниже на семь или восемь рядов кладки, но дело было сделано…
Убедившись, что враг отступил по всему фронту, и со двора, и с улицы, оба Пардальяна одновременно сказали друг другу:
— Вперед!
Они спрыгнули на крышу привратницкой, оттуда — во двор, и, перешагивая через трупы, в несколько прыжков достигли парадной лестницы и ворвались в главный зал дворца Монморанси.
Шевалье вошел первым и тут же оказался в объятиях маршала де Монморанси. Прижав юношу к своей широкой груди, Франсуа расцеловал его и взволнованной сказал:
— Сын мой! Сын мой!
Шевалье де Пардальян в растерянности оглянулся: он увидел Жанну де Пьенн, сидевшую в кресле и улыбавшуюся собственным грезам; увидел плачущего Франсуа* де Монморанси; увидел и бледную Лоизу, которая серьезно и торжественно взирала на него.
Жан перевел взор с Лоизы на маршала, потом снова на Лоизу. Счастье ослепило его, и герой почувствовал себя слабым, как дитя…
— Монсеньер, — пролепетал шевалье. — Вы назвали меня сыном… но какой смысл вкладываете вы в это слово? Я боюсь ошибиться…
Маршал понял, что мучило шевалье. Франсуа де Монморанси повернулся к дочери и сказал:
— Говори ты, Лоиза!
Лоиза побледнела еще больше, глаза ее наполнились слезами.
— О, муж мой! — воскликнула она. — Добро пожаловать в дом моих предков… теперь это и твой дом, возлюбленный мой!
Шевалье зашатался, упал на колени, приник лбом к рукам Лоизы и зарыдал…
— Черт возьми! — вскричал ветеран. — Говорил же я, что она тебе и достанется! Ты же бился за нее, как лев!
Но Лоиза, покачав головой, прошептала:
— О нет! Я и раньше любила его… помнишь то окно на верхнем этаже? Тогда я и отдала тебе свое сердце…
Как мало могут выразить слова! Да и нужны ли они в такую минуту!.. Лоиза и шевалье трепетали, охваченные одними и теми же чувствами. В этот страшный миг. среди дымящихся развалин дворца, среди страданий, слез и смертей, на фоне величайшей трагедии, которую когда-либо переживал Париж, соединились два существа, чьи души давно рвались друг к другу…
Лоиза осторожно высвободила свои руки, приблизилась к ветерану, обняла его и сказала:
— Батюшка…
Жесткий ус Пардальяна-старшего подергивался. Но он, преодолев смущение, подхватил Лоизу на руки и радостно вскричал:
— Хвала Господу! Хорошенькая же у меня дочка!
Со двора донесся шум, и всем пришлось спуститься с небес на землю. Пардальяны метнулись на порог.
— Берегитесь! — крикнул ветеран.
В проеме ворот появились наемники Данвиля. Шевалье кинулся к маршалу, а его отец остался на парадной лестнице.
— Маршал, что там за домом? — быстро спросил Жан.
— Сад… конюшня…
— А за садом?
— Переулок, спускающийся к Сене…
— Возле конюшни есть экипаж? Хоть какой-нибудь?
— Должна быть дорожная карета.
— В путь! — воскликнул шевалье.
— Я вас догоню, — добавил с порога Пардальян-старший.
Маршал подхватил на руки Жанну де Пьенн. Шевалье легко, как перышко, поднял Лоизу; она уронила голову ему на плечо. Он затрепетал и помчался вперед.
Через секунду они выбежали в сад. В две минуты выкатили из сарая дорожную карету, впрягли в нее двух лошадей и буквально зашвырнули Жанну с Лоизой в экипаж.
— Маршал, садитесь на козлы! — распорядился Пардальян.