Страница 20 из 124
– Как же сударь! – удивился слуга. – Я дождусь первого всадника и начну свистеть, как вы, чтобы лошадь сбросила седока и прибежала ко мне. Тогда я смогу сопровождать вас верхом.
– Превосходно, Коголен, – кивнул молодой человек. – Ступай, друг мой, попытай счастья, – милостиво разрешил он.
Окрыленный Коголен немедленно умчался. А шевалье, задумавшись, вскоре пришел к выводу, что среди стольких необычных событий лишь одно взволновало его по-настоящему – встреча с девушкой, которую он вырвал из лап Кончини.
– Она дочь герцога Ангулемского, – пробормотал Капестан, – и участвует в заговоре. Ничего нового Кончини мне не сообщил. Я сам видел Карла Ангулемского среди мятежных дворян, на собрании в «Сороке-воровке». Маршал хочет разделаться с герцогом. Так почему бы мне не предупредить этого благородного сеньора? Надо пойти на улицу Дофин… куда этот негодяй хотел меня послать, чтобы я убил главу заговорщиков… Пойти и сказать герцогу… Но что же я ему скажу?
При мысли о том, что он спасет герцога Ангулемского, Капестан возликовал, однако почти сразу помрачнел и понурился.
– Дочь герцога Ангулемского! – повторил он, на сей раз с горечью. – Стало быть, внучка короля и дочь одного из самых надменных вельмож Франции. Кто она – и кто я?
И все же шевалье твердо решил предупредить герцога о грозящей тому опасности. Тут в дверях появился Коголен и произнес просто:
– Сударь, уже полдень, и я велел мэтру Люро подать вам этот знаменитый пирог с начинкой из жаворонков…
– Полдень! – вздрогнув, прервал его Капестан. – Ведь в полдень меня ждет на постоялом дворе «Три короля» этот молодой вертопрах, маркиз де Сен-Мар. Он подумает, что я струсил! Дьявольщина! Коголен, мою шпагу! Коня! – вскричал юноша.
– Сударь, – жалобно промолвил Коголен. – У вас по меньшей мере полчаса в запасе. Когда близится обед или ужин, мой желудок всегда меня подгоняет. Вы можете безбоязненно отведать благородное творение мэтра Люро, а уж затем отправиться к «Трем королям». Клянусь, вы поспеете вовремя!
Вместо ответа Капестан приказал Коголену собираться. Тот, вздохнув, подчинился: оседлал и взнуздал Фан-Лэра, а затем вывел вторую лошадь – к немалому изумлению своего господина.
– Что ты делаешь, черт возьми? – воскликнул Капестан.
– Седлаю свою лошадь, чтобы сопровождать вас, сударь, – спокойно объяснил слуга.
– Лошадь? У тебя завелась лошадь? Когда же ты ее приобрел? – изумился шевалье.
– Час назад, сударь, – ответил Коголен. – Как вы помните, я, испросив у вас разрешения, вышел на дорогу и стал свистеть каждому проезжающему всаднику. Только все было зря: как я ни разливался на разные лады, ни один конь не пожелал сбросить своего седока. Я уже собирался вернуться в гостиницу, но тут к моей радости вот этот рыжий жеребец остановился. К несчастью, оказалось, что его придержал сам всадник: он спешился, бросился на меня с палкой и начал охаживать, приговаривая, что научит меня, как себя вести. По его словам, я нанес ему своим свистом страшное оскорбление. Отдубасив меня, он спросил, отчего я решился на такую дерзость, и я тут же все ему рассказал. Тогда, сударь, этот человек – он оказался честным барышником из Вожирара – так вот, этот человек расхохотался и заверил меня, что если я свистну на особый манер, рыжий жеребец подойдет ко мне… а еще добавил, что уступит лошадь даром. Я свистнул, как он показал, рыжий жеребец подошел ко мне, и я отвел его на конюшню, а барышник отправился дальше пешком. Очень добрый человек, сударь, но с причудами: из чистого упрямства не хотел показать мне, как надо свистеть, пока я не выложил несколько пистолей, взятых из вашего кошелька.
– И сколько же ты ему дал? – осведомился шевалье.
– Пятнадцать, монсеньор, всего пятнадцать пистолей, – успокоил хозяина Коголен.
Капестан знал толк в лошадях. Бросив на рыжего жеребца оценивающий взгляд, он пробормотал:
– Сто пятьдесят ливров! В общем, не слишком дорого. Барышник обошелся с тобой по-божески, Сколько же осталось в кошельке? – поинтересовался юноша.
– Девять пистолей, сударь. Вы еще богаты, – улыбнулся Коголен.
Шевалье, вскочив в седло, взял с места в карьер и вскоре уже въезжал на улицу Турнон, даже не думая скрываться, а только лишь надвинув на глаза шляпу. Это была безумная отвага… Добравшись без помех до постоялого двора «Три короля», Капестан велел проводить себя к Сен-Мару и вошел в комнату маркиза в тот момент, когда пробило полдень.
– Браво! – воскликнул Сен-Мар. – Шевалье, наша точность воистину сродни вежливости королей…
– Вы в этом сомневались? – поднял бровь Капестан.
– Боже сохрани! Давайте сразу же обговорим условия нашего поединка, – предложил маркиз. – Ваше оружие?
– Назовите свое! – ответил Капестан.
– В таком случае рапира и кинжал! – заявил Сен-Мар.
– Отлично! – кивнул шевалье. – Любое оружие годится, было бы острие!
– Теперь время, – продолжал маркиз. – Сегодня, в три часа пополудни?
– Великолепно! – промолвил шевалье.
– За садами герцога Люксембургского? – спросил Сен-Мар.
– Согласен и на сады, – проговорил Капестан. Молодые люди, поклонившись, обменялись выразительными взглядами: каждый из них испытывал к противнику чувство, очень похожее на восхищение. И когда шевалье направился к двери, юный маркиз вскричал:
– Поскольку мы будем драться только в три, не окажете ли мне честь разделить со мной обед, специально заказанный по такому случаю?
Капестан не стал скрывать, что чертовски проголодался, и оба противника направились в соседнюю комнату, где был накрыт роскошный стол.
Они сели друг против друга. Обед был превосходен, беседа – необыкновенно занимательна. Сен-Мар рассказывал о своих любовных приключениях, а Капестан – о сражениях, в которых ему довелось участвовать. Правда, шевалье благоразумно умолчал о том, что побывал на собрании заговорщиков, куда его пропустил сам Сен-Мар. Капестан признался только, что приехал в Париж с намерением сделать карьеру, и маркиз торжественно пообещал, что если им обоим удастся пережить дуэль, то Капестан может рассчитывать на поддержку, ибо Сен-Мару предстоит играть весьма значительную роль при дворе – в особенности после женитьбы.