Капитан

И, взяв Кончини за руку, Леонора вывела его из дома.

Как только маршал д'Анкр прибыл в Лувр, собрался совет, на котором присутствовали королева-мать, епископ Люсонский, Витри, капитан гвардейцев и Орнано. Говорили, что герцог де Гиз собирается явиться к королю в полдень. Витри предложил помешать герцогу проникнуть во дворец. Кончини предложил отправить в особняк Гиза посла, чтобы узнать, какие условия выдвигает герцог, а затем заключить с ним почетный мир. Орнано предложил позволить герцогу войти в Лувр, а потом поступить с ним так же, как поступили когда-то с его отцом, Меченым, в замке Блуа[19] .

Старый солдат считал, что ситуация сейчас точно такая же, как тогда… Король спокойно выслушивал всех, воздерживаясь от комментариев.

– А что посоветуете вы, господин епископ? – наконец спросил Людовик.

– Сир, – твердо и уверенно проговорил Ришелье, – Ваше Величество не может сейчас покинуть Лувр. Король, который оставил свой трон, уже не король…

Людовик Тринадцатый кивнул и прошептал:

– Возможно, меня убьют. Но на моем троне!

– Мы также не в силах помешать господину де Гизу проникнуть в Лувр, – продолжал Ришелье. – За герцогом стоят сто тысяч парижан… И вместо того, чтобы войти сюда, как подобает подданному, Гиз ворвется во дворец как победитель. Отправить посла в особняк герцога мы тоже не можем. Это будет доказательством нашего страха и бессилия. Ваше Величество, вы – монарх и не должны идти на поводу у мятежников, место которым на виселице. Разумеется, вы примете то решение, которое вам по душе, сир… Но если бы я был на вашем месте, я бы позволил герцогу беспрепятственно проникнуть в Лувр, однако ни в коем случае не стал бы убивать Гиза во дворце. Одна пролитая кровь неминуемо влечет за собой другую… Итак, я впустил бы сюда сына Меченого. Я выслушал бы его требования, а в ответ сказал бы, что хочу пригласить в Париж представителей всех сословий, чтобы узнать об их чаяниях… Ваше Величество может не сомневаться, что указа о созыве Генеральных Штатов было бы достаточно, чтобы народ успокоился. Что же касается знати…

И Ришелье, не договорив, резко рассек воздух ладонью, словно рубанул топором…

Мысль о созыве Генеральных Штатов – собрании представителей всех сословий – заставила присутствующих затрепетать от радости.

– Мы спасены! – воскликнула Мария Медичи. Витри, Орнано и даже Кончини заявили, что это действительно спасительная идея. С этим согласился и Людовик Тринадцатый. Совет был окончен. Теперь оставалось только дожидаться Гиза.

В тот момент, когда Ришелье завершил свою речь, драпировки в комнате, где проходил совет, слегка заколыхались. Дело в том, что женщина, которая подслушивала, притаившись за тяжелой шторой, ускользнула в коридор. Это была Леонора Галигаи…

«Завтра этот священник станет подлинным хозяином королевства, – подумала она. – Пора действовать. Да, пора!»

Что касается юного короля, то он отправился в просторный зал, из окон которого, открывался вид на площадь.

– Ах! – прошептал Людовик, – я целый час слушал министров, солдат, священников! Но среди них не нашлось человека, который предложил бы смелое решение, достойное короля. Ни один не сказал мне: «Сир, господин де Гиз – мятежник! Только повелите, и я брошу его в Бастилию!» А я ведь знаю человека, который отважился бы на такой поступок… но я удалил от себя этого храбреца!»

Вдруг король увидел пробегавшего мимо Люина, и лицо юноши прояснилось.

– Мы держали совет, а тебя там почему-то не было, – произнес Людовик, подражая гасконскому выговору Генриха Четвертого, своего отца.

– Я появлюсь там очень скоро – и скажу: пора прикончить зверя! – решительно отчеканил Люин.

– Значит, ты считаешь, что будет сражение, мой храбрый Люин? – спросил юный король.

– Взгляните, сир! – вскричал его наставник. Король подошел к окну. Картина, открывшаяся его взору, заставила юношу вздрогнуть. Людовик повернулся к Люину и с жаром воскликнул:

– Ну, что ж! Пусть будет битва!

Король окинул взглядом огромный зал. В глубине, под балдахином из синего бархата, возвышался золотой трон, украшенный многочисленными изображениями цветов лилий; на этом троне имел право сидеть только он, Людовик Тринадцатый!

Юноша увидел две сотни дворян, руки которых лежали на эфесах шпаг, увидел Люина, Кончини, своих гвардейцев, своих офицеров, радостно улыбавшуюся королеву Анну, дам из ее свиты – и эта картина пробудила в его сердце гордость истинного монарха. Он почувствовал себя настоящим королем. Звенящим голосом Людовик крикнул:

– Господа, мы победим или умрем!

– Да здравствует король! – Да здравствует король! – Да здравствует король! – разнеслось под сводами дворца.

Это восклицание прозвучало, словно вызов, брошенный грозе, бушевавшей снаружи, на площади. К окну, выходившему на эту площадь, как раз и хотел повернуться гордый Людовик Тринадцатый, но вдруг взгляд юноши остановился на какой-то фигуре, показавшейся в дверном проеме. Короля неприятно поразили глаза особы, проскользнувшей в зал. Женщина была бледна, но улыбалась… Людовик тихо пробормотал:

– Леонора Галигаи!

Юноша, как зачарованный, продолжал смотреть на Леонору. И внезапно он услышал чей-то шепот:

– Вот та, которая напоила допьяна вашего коня! Та, которая пыталась вас отравить! Та, которая меч тает убить вас с помощью своего мужа Кончини! Сир, берегитесь этой женщины! Она опаснее, чем вся эта беснующаяся толпа за окном! Сир, прикажи те обыскать Леонору, и вы получите доказательство ее преступных намерений!

Этот голос, говоривший столь чудовищные вещи, доносился, казалось, откуда-то снизу, будто из-под ног! Да, действительно, из-под ног! Король опустил глаза и увидел какого-то уродца, карлика, который быстро прошмыгнул мимо юноши и стремительно бросился прочь.

Пока ошарашенный Людовик пытался собраться с мыслями, пока оглядывался по сторонам, соображая, кому бы приказать задержать карлика, тот исчез. Тем временем юношу окружили королева, дамы, офицеры, дворяне, гвардейцы…

Отовсюду неслись приветственные клики;

19

Генрих I, герцог де Гиз, прозванный Меченым (1550—1588) – убит в Блуа по приказу короля Генриха III Валуа.