Слишком много клоунов

Ольшак не ответил. Он нажал на тормоз с такой силой, что Ровак чуть не ударился головой о стекло.

– Вы запомнили номер и марку ее машины? – спросил инспектор.

– Да, – сказал Ровак, все еще держась за щиток. – Серая «сирена», две последние цифры – 19.

– Идиот, – произнес сквозь зубы Ольшак и, заметив удивленный взгляд Ровака, добавил: – Это не о вас. Я дал себя водить за нос, а все было так просто.

– Что? – не понял Ровак. Он уже успел снять один ботинок и массировал натертую ногу.

Не ответив, Ольшак нажал на клаксон. Через мгновение к ним приблизилась «Волга», из которой выскочил Кулич.

– Слушай, – сказал Ольшак, – я чуть не совершил ужасную ошибку, но, – он посмотрел на часы, – все еще поправимо, во всяком случае, мне так кажется. Мы вели себя, как эти глупые тряпичные клоуны. Кто-то дергал нас за ниточки, словно марионеток, но, кажется, пересолил. Вот поедешь по этому адресу. – Ольшак подал Куличу бумажку. – Предварительно запроси ордер на обыск, но искать тебе ничего не нужно. На маленьком столике стоит фотография, обвязанная черной лентой. Забери ее. Она подклеена с обратной стороны, и там должна быть какая-то надпись. Отдай снимок в лабораторию, поставь всех на ноги, но мы должны прочитать эту надпись, даже если она замазана или выведена. Это очень важно. Сообщи в Варшаву, чтобы приготовили мне оперативную группу. Было бы хорошо, если бы включили в нее Беджицкого. Я поеду на машине Махулевича, так будет быстрее. Понимаешь? Я должен быть гам на рассвете!

Кулич кивнул головой и побежал к «Волге». Ольшак дал газ, развернулся, и почти в ту же секунду стрелка спидометра подскочила к цифре 80.

– Что вы делаете? Куда вы меня везете? – спросил Ровак. Он ничего не понимал.

– Это прекрасно, что вы купили ботинки на размер меньше, – сказал Ольшак и еще сильнее надавил на педаль. Не глядя на удивленного Ровака, он добавил: – Кажется, мы увидим шахматы, которые вам так нравились.

16

На варшавском аэродроме их уже ожидал Беджиц-кий со своими людьми. Он передал Ольшаку радиограмму от Кулича. Как и предполагал инспектор, на обороте снимка была надпись. Кулич сообщал также, что Козловский рассказал санитарке в больнице, кто его спихнул на рельсы. Теперь все стало на свои места.

– Автобус сейчас подойдет. На всякий случай там едет наш человек.

– Он напрасно теряет время, – сказал Ольшак. Инспектор заметил серую «сирену», которая стояла перед зданием международного аэровокзала. В это время подъехал автобус аэродрома. Раздался голос диктора:

– Пассажиры, отлетающие рейсом Варшава – Париж, приглашаются для выполнения паспортных и таможенных формальностей.

Затем последовал текст на английском и французском.

Беджицкий что-то сказал Ольшаку, тот кивнул, хотя на самом деле ничего не расслышал. Он смотрел, как мужчина, вышедший из автобуса, и молодая женщина, закрывшая дверцу серой «сирены», вошли в зал и смешались с толпой пассажиров.

– Пожалуй, мне пора, – сказал Ольшак. – Твои люди на месте?

Беджицкий кивнул:

– Любишь ты эффекты!

– Все должно быть сделано чисто: и текст по радио, и появление моего человека. Впрочем, сам все увидишь.

Ольшак медленно подходил к интересовавшей его паре. Мужчина и женщина разговаривали вполголоса. Собственно, говорила только Иоланта. Ольшак увидел слезы на ее глазах. Мужчина стоял рядом с ней молча, серьезный и сосредоточенный.

– Рад вас снова видеть, мосье Ромбе, – произнес инспектор. – О, так вы разыскали невесту своего кузена? – Он сделал вид, что только сейчас увидел Иоланту. Она побледнела, зато мужчина даже не дрогнул. – Вы кое-что забыли, – инспектор опустил руку в карман.

– Я не понимаю, мосье инспектор.

Ольшак раскрыл ладонь. Тряпичный клоун помялся в кармане и от этого казался еще уродливее. И в это мгновение раздался голос диктора.

– Пан Конрад Сельчик, вас просят пройти к справочному бюро. Повторяю. Пан Конрад Сельчик, вас просят подойти к справочному бюро.

«Лицо бесстрастного картежника», – подумал Ольшак, но в этот момент Иоланта отшатнулась к балюстраде и испуганно вскрикнула. В их сторону направлялся, смешно подпрыгивая (тесные ботинки все еще продолжали жать), старший ревизор Ровак. И, прежде чем Ольшак успел сориентироваться, мужчина бросился в сторону двери. Теперь Ольшак мог понаблюдать за работой группы Беджицкого. Молодой человек, стоявший опершись о косяк двери и сонно сосавший сигарету, в одно мгновение утратил вялость и кинулся к беглецу, носильщик, сгибавшийся под тяжестью чемоданов, бросил их под ноги Сельчика, и тот упал. Ольшак защелкнул наручники.

– Возьмите его, – сказал он. – И не забудьте о даме. Эта пара стоит друг друга. Я выпью кофе в аэропорту и вернусь, домой, так как даже не успел предупредить жену об этом веселом путешествии.

– Ни за что! – воскликнул Беджицкий. – Я так просто тебя не выпущу. Сейчас поедешь завтракать ко мне. Выпьешь хорошего кофе и расскажешь все по порядку…

– …Итак, – подводил Ольшак итог своего рассказа спустя два часа, допивая неизвестно которую по счету чашку кофе, – все было проделано очень ловко, и, если бы не несколько случайностей, мы никогда бы этого не распутали. Сельчик был бы сейчас уже на Западе. Естественно, под именем Жана Ромбе, французского подданного. Быть может, где-нибудь в Италии он встретился бы с Иолантой, которая наверняка «выбрала бы свободу», хотя я не исключаю возможности, что он мог оставить ее с носом. Таких людей, как Сельчик, чувствами не проймешь. Впрочем, мы уже никогда не узнаем, как все это было бы на самом деле.

Вероятно, чтобы не возбуждать ни чьих-либо подозрений, ни чрезмерного любопытства французской полиции, «мосье Ромбе» написал бы письмо своему патрону, конечно, на машинке, в котором отказался бы от занимаемой должности и сообщил, что едет в другое полушарие, где ему предлагаются лучшие условия. Чем бы он рисковал? Самое большее – патрон подумал бы, что его директор рекламы свихнулся, но в конце концов люди способны на большие глупости, и махнул бы рукой. А мы бы считали, что Сельчик покончил жизнь самоубийством или, в худшем случае, был убит. Обращаю твое внимание, что труп опознавала одна Иоланта, другим было достаточно увидеть белый свитер. Впрочем, кто опознает лицо человека, ударившегося головой о бетон при падении с девятого этажа? А письмо было написано, несомненно, рукой Сельчика. Та же самая рука написала автобиографию в ГТИ, заполнила там анкету, написала несколько разделов докторской ди-ссертации. Можно ли иметь какие-нибудь сомнения?

Все началось несколько лет назад, подробности установит следствие, которое только теперь пойдет по-настоящему. Сельчик, работая в торговой инспекции и закрывая глаза на некоторые злоупотребления, мог бы иметь какие-то доходы от торговцев. Но он не хотел торговать в розницу, его не устраивали мелкие подношения, он хотел быть богатым, очень богатым. Но, предположим, он имел бы большие деньги. Что бы он с ними делал, оставаясь в Польше? Ну купил бы малолитражку, домик в предместье… Сельчику этого было мало. По моим подсчетам, еще очень приблизительным, он, шантажируя торговцев, собрал около шести миллионов злотых. Покупая на черном рынке доллары в среднем по сто злотых за штуку, он собрал около шестидесяти тысяч.

И тут подворачивается случай. Стосковавшийся по родине кузен разыскивает Сельчика. А может, это Сельчик нашел Ромбе? И тут появляется идея инсценировать собственную смерть, влезть в шкуру француза и попробовать поискать счастья на Западе. Ты можешь спросить, зачем ему нужно было это убийство? Ведь он мог уехать под собственным именем, например, по приглашению того же кузена. Ромбе наверняка не отказал бы ему в этом. Но беглецов там годами держат в специальных лагерях, вербуют в шпионы, а такая перспектива едва ли улыбалась Сельчику. Затем деньги: беглец, располагающий огромной суммой денег, – это в глазах тамошней полиции и контрразведки скорее уголовник, нежели политический эмигрант. Кроме того, у мосье Ромбе был счет в банке. Несколько десятков тысяч франков дополнят имеющуюся сумму, и никто не удивится в Эквадоре или Перу, что французский подданный Жан Ромбе приехал, чтобы приумножить там свой капитал. Но, чтобы облачиться в шкуру Ромбе, его нужно было сначала убить. Так зародился этот план.