Валлийская колдунья

— Артур, — робко позвала она.

В таинственной темноте леса позади них три раза прокричала сова. В мерцающем свете луны, которая на секунду вышла из облаков, Уинн ясно различила хмурое выражение на лице мальчика. А еще она увидела, как раздражен Клив.

— Артур, — позвала она снова, сделав еще один шаг. Уинн увидела, как пальцы Клива слегка сжали руку ребенка.

Артур чуть вздернул подбородок, и Уинн немного осмелела. По крайней мере, Клив не пытался стать между ними.

— Артур, я… я знаю, что ты зол на меня…

— Ты хотела убить Клива!

От этого обвинения у нее перехватило в горле. Наверное, все остальные тоже так подумали.

— Нет, я не хотела убивать его. Я просто…

— Нет, хотела!

— Тише, парнишка. Давай послушаем, что нам скажет Уинн.

Уинн присела на корточки возле камня, так что Артур оказался чуть выше ее.

— Я действительно кое-что подсыпала в вино, — тихо призналась она с несчастным видом. — Но только, чтобы он заболел…

— Он мог бы умереть!

— Его всего лишь потошнило бы какое-то время. Ну и живот расстроился бы, — жалобно добавила Уинн. — Но он остался бы жив. Я просто хотела попугать его, чтобы он и его друзья уехали отсюда. — Она с отчаянием пыталась найти в темноте глаза Артура и сделать так, чтобы он понял ее. — Я просто хотела, чтобы они вернулись туда, откуда приехали, и оставили нас в покое.

Наступило короткое молчание, и, только когда Артур заговорил, Уинн поняла, что боялась даже дышать.

— Но почему? — спросил ребенок внезапно задрожавшим голосом. — Почему ты хочешь, чтобы он уехал?

Взгляд Уинн переметнулся на Клива, и, хотя она не смогла разглядеть его лица, она знала: он ждет, чтобы она сказала правду — все открыла Артуру. Однако прежде чем Уинн ответила, Артур продолжил:

— Это все из-за поцелуя? Потому что Клив забрал награду Дрюса?

Уинн закрыла глаза. Но как ей объяснить это ребенку? Она протянула руку и коснулась коленки Артура.

— Это дело далекого прошлого, а не того, что случилось за последние несколько дней, Артур. Мне нужно тебе и остальным детям кое-что рассказать. — Она нервно прикусила нижнюю губу. — Если ты сейчас пойдешь со мной, мы обо всем поговорим, и я отвечу на все твои вопросы.

К ее досаде, Артур сначала помолчал, потом взглянул на Клива, как бы спрашивая его разрешения. Только когда Клив похлопал мальчика по плечу, тот снова посмотрел на нее.

— Ладно, пойду, — вздохнул он.

Уинн поднялась, сцепив руки, а Клив спустил Артура на землю и тоже поднялся.

— Ступай, мальчик. Мы с Уинн догоним тебя через минуту. — Он поймал запястье Уинн. — Ступай, — повторил он, ласково взъерошив волосы Артура. — Найди остальных ребятишек, чтобы они все послушали, что скажет Уинн. Утром мы увидимся.

С упавшим сердцем Уинн смотрела, как Артур исчезает в темноте. Мало того, что сегодня вечером ей предстоит разговор с детьми, когда ей придется объяснить жуткие обстоятельства, связанные с их рождением, так теперь еще она вынуждена разбираться с Кливом.

Как бы вторя ее мрачным мыслям, он рывком повернул ее к себе, действуя не слишком нежно.

— Ну, что скажешь, хозяюшка-колдунья? Ты собираешься прекращать свою смехотворную кампанию по изгнанию меня из Уэльса? Тебе ведь должно быть уже ясно, что от всех твоих действий только становится хуже тем, о ком ты якобы заботишься, — твоим детям. Но на самом деле они не твои, не так ли?

— Они мои, — злобно отрезала Уинн. — И никакому англичанину не украсть их под предлогом того, что дети понадобились отцу — если этот ваш лорд на самом деле приходится отцом кому-нибудь из них.

— Если я раньше в этом сомневался, то теперь верю. В Раднорском лесу нет больше ни одного незаконного отпрыска англичан. И возраст подходящий. Я разговаривал С Дрюсом и Гуинедд и даже со стариком Таффиддом.

Уинн почувствовала что, вокруг нее как будто затягивается петля.

— Ребенок мог давным-давно умереть. Или эта женщина, которая, как утверждает ваш лорд, выносила его семя, могла не произвести ребенка на свет — потерять его, даже вытравить его из своей утробы, как только англичанин уехал.

Даже в темноте она разглядела отвращение на его лице,

— Ни одна богобоязненная женщина не поступила бы так.

— Если бы она чувствовала, что вынашивает семя дьявола, то поступила бы. Никто бы ее за это не осудил! Этих детей породило насилие, не забыли? Зверское насилие, — продолжила она, все больше распаляясь. — Иногда многократное, длившееся бесконечно…

— Прекрати! — резко произнес он, а потом неожиданно с силой притянул ее к себе, удерживая одной рукой за спину, а другой придвигая ее голову к своей груди. — Не вспоминай прошлое, которое было таким ужасным. Ничего хорошего это не даст. Теперь ты должна думать о будущем. О будущем этих детей.

И хотя его слова прозвучали гневно и требовательно, для Уинн они почему-то послужили утешением. Больше всего она хотела бы позабыть о том страшном времени, никогда не вспоминать о мучительных криках сестры, о долгих месяцах ее страданий и ужасной смерти. Но как ей это позабыть? Дети служили постоянным напоминанием. А теперь и этот англичанин приводит ее в смятение, пробуждает в ней все эти пугающие чувства. Старую ненависть. Новое желание. И страх, который был сильнее прочего. Ее пугало будущее, грозившее отнять у нее все, чем она дорожила.

Уинн позволила себе еще миг передохнуть, прижавшись к сильному телу, не готовая пока сопротивляться. У нее просто не было сил. Затем она порывисто вздохнула и уперлась руками ему в грудь.

Он не шевельнулся и ничуть не ослабил хватки.

— Отпустите меня, — пробормотала она, раскаиваясь, что позволила себе минутную слабость. Она не должна была давать ему даже повод заподозрить, что она уязвима. Мужчины вроде него — англичане — никогда не упускают случая воспользоваться своим преимуществом. Уинн оттолкнула его сильнее. — Я сказала, отпустите меня!

Но несмотря на все усилия, ей удалось только отстраниться настолько, чтобы встретиться с его пытливым взглядом. Добивалась она вовсе не этого, и, когда попыталась отвести глаза, он запустил руку в ее распущенные волосы и повернул ее голову так, что их лица оказались в нескольких дюймах друг от друга.

— Я отпущу, когда ты выслушаешь меня, и не раньше, Уинн. Все понятно?

Она бунтарски посмотрела в его потемневшее лицо, прекрасно сознавая, что деваться ей некуда. Убедившись по ее молчанию, что она слушает, он прочистил горло.

— Ты должна раскрыть им правду, Уинн. Не приукрашивая ее своими собственными чувствами и предрассудками.

Она стиснула зубы.

— И вы думаете, что эта правда не послужит проклятием вашему народу?

Она почувствовала, как он вздохнул, потому что была крепко прижата к его широкой груди, прикрытой серым домотканым плащом.

— Дети не поймут ужасов войны, — ответил он. — И ужасов насилия. Они еще слишком малы, чтобы понять, что такие вещи происходят и почему.

— Понять почему? — презрительно бросила она. — Ни одной женщине никогда не понять, почему происходит насилие. Почему случаются войны. Откуда нам это понять? Только мужчины понимают такие вещи — по крайней мере, делают вид, что понимают. — Уинн впилась в него взглядом. — Может быть, вы сумеете мне объяснить это, сэр Клив? Почему мужчины затевают войны? Почему они насилуют? — затем, не сумев остановиться, она выпалила:

— А вы когда-нибудь насиловали женщину?

Он оцепенел, его пальцы больно впились ей в руки. Затем отстранил ее на расстояние локтя, словно к его телу прижали раскаленное клеймо.

— Нет! Нет, никогда. — Он затряс головой, словно пытаясь сбросить гнев. — Все мужчины разные. Да ты и сама это знаешь. Вот, например, твой друг Дрюс…

— Не смейте сравнивать английских солдат, творящих мерзости, с Дрюсом или любым другим моим соплеменником! Мы, валлийцы, имеем право называться людьми, в отличие от вас и вам подобных!

Он опять покачал головой, но на этот раз, несмотря на ее презрение, ей показалось, что ему стало жалко ее.