Непорочная грешница

— Черт бы тебя побрал, женщина! Это ради твоей же пользы. Спускайся вниз, поговорим…

— Поговорим, поговорим… Так, стало быть, ты теперь это называешь? — Ей удалось вскарабкаться уже довольно высоко и найти удобную для сидения развилку. Устроившись там весьма основательно, она посмотрела на Экстона сверху вниз. — Хочешь говорить со мной — говори. Что же касается меня, то я с удовольствием послушаю тебя отсюда.

Она увидела, как у него заходили желваки на скулах, но тут же, к ее большому удивлению, он сменил гнев на милость и даже изобразил на губах улыбку.

— Как скажешь, Линни, как скажешь. Будем вести разговор каждый со своего места, если тебе так больше нравится. Дело в том, что я принес тебе кое-какие известия о твоей сестре.

При этих его словах у Линни словно что-то сломалось внутри. Хотя она всем сердцем любила Беатрис и очень за нее тревожилась, ей не хотелось говорить о ней с Экстоном. Особенно с Экстоном.

Поскольку она молчала, Экстон заговорил снова:

— Я хотел поставить тебя в известность, что ее бракосочетание откладывается.

Линни при этом известии заморгала глазами. Нагнувшись вперед, чтобы как следуют его видеть — ей мешала густая зеленая крона дерева, — она для пущей уверенности решила переспросить:

— Ты говоришь, венчание откладывается?

Он пожал плечами.

— Разумеется. До тех пор, пока Питера не посвятят в рыцари.

— Посвятят в рыцари? — снова эхом отозвалась она, отказываясь что-либо понимать. Что общего могло быть между посвящением в рыцари Питера и предстоящим браком Беатрис?

— Они переедут в наш замок в Каене. Нормандия больше ему по нраву, нежели Англия. Впрочем, Каена не так уж далеко — всего день пути по морю и два — по суше. Ты сможешь ездить к ней в гости, когда тебе вздумается. Ну, и конечно, она может приезжать к тебе.

Линни нахмурилась и помотала головой. Все, о чем говорил Экстон, не имело никакого смысла. Получалось, что он женится на Беатрис после того, как Питера посвятят в рыцари. Отлично, но зачем же ему в таком случае отсылать свою жену с Питером в Каену?

Неожиданно у нее забрезжила мысль, что за словами Экстона могло скрываться и нечто другое… нечто совершенно невероятное… Она шумно вздохнула.

— Эй, поосторожнее!

Линни ухватилась руками за ветку как раз вовремя, чтобы не упасть с дерева.

— Черт бы тебя побрал. Линни! Кажется, мне все же придется лезть на дерево, чтобы доставить тебя вниз в целости и сохранности, — проворчал Экстон.

— Погоди. — крикнула она, что есть силы впиваясь в ветку руками. Ей не хотелось растравлять себя несбыточными надеждами, но надо же было выяснить, что произошло в Мейденстонском замке в ее отсутствие. Кто знает, а вдруг?..

— Ответь, почему Беатрис не может венчаться до того, как… Питера посвятят в рыцари?

Экстон тронул шпорой коня и оказался точно под развилкой, на которой она сидела. Если бы он встал на седло и вытянул руку, то, возможно, мог бы коснуться ее ноги. Но он этого делать не стал. Он просто сидел на лошади под деревом и смотрел на нее. Поначалу у него на губах блуждала улыбка — Линни так не удалось пока выведать главного его секрета, но потом улыбка исчезла, и лицо его стало серьезным, даже взволнованным.

— Да потому, что я хочу жениться на тебе, а не на твоей сестре.

— Но… но… — Линни слышала его слова, но не могла в них поверить. — Но ведь ты сражался для того, чтобы отвоевать Беатрис у Юстаса. И вместе с ней — Мейденстон!

Экстон кивнул и поморщился.

— Верно. А теперь я хочу завоевать тебя!

— Но… — Линни сделала паузу, стараясь вникнуть в суть дела и отказываясь верить в свое счастье. — Но что же будет с Мейденстонским замком?

— Теперь он в руках рода де ла Мансе и в них же и останется. Поскольку, если два отпрыска семейства де ла Мансе женятся на двух представительницах клана де Валькуров, вряд ли это сделает их права на замок менее весомыми.

Теперь уже замолчал он и молчал, наверное, целую минуту, прежде чем продолжить.

— Выходи за меня замуж, Линни. На этот раз под своим собственным именем, под именем Линни, ибо другой женщины, кроме тебя, мне не нужно.

Он и в самом деле хотел на ней жениться, и это вовсе не была игра ее чересчур пылкого воображения! От избытка чувств у нее перехватило горло, и Линни не смогла выдавить из себя ни единого слова. Вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в ветку дерева, она смотрела на него сквозь пелену застилавших ей глаза слез, дожидаясь, когда минует спазм и она снова обретет возможность говорить.

Экстон, однако, истолковал ее молчание по-своему, еще больше нахмурился и заговорил сам:

— Я тебя понимаю. У тебя есть все основания полагать, что хорошего мужа из меня не выйдет. Я бывал с тобой жесток, бранил тебя и временами грубо с тобой обходился. Более того, я силой принуждал тебя к близости, побуждаемый похотью и гневом. Иногда я ненавидел даже свою собственную страсть к тебе.

— Ненавидел свою страсть ко мне? — испуганно переспросила Линни, и радость, поселившаяся в ее сердце, стала увядать.

Экстон отрицательно покачал головой.

— Нет, я имел в виду другое. Я ненавидел себя за то, что испытывал к тебе такое сильное вожделение.

— Но, может быть, это и есть самое сильное чувство, которое ты ко мне испытываешь? — прошептала она, хотя даже мысль об этом приводила ее в отчаяние. — Может быть, тебя влечет ко мне одно только вожделение…

— Нет! Клянусь тебе, Линни, это не так. За этим скрывается нечто большее.

— Это ты сейчас так говоришь, — ответила она, чувствуя, как радость у нее в душе стала уступать место скудной серой повседневности. — Когда мы лежим с тобой рядом, ты забываешь, что я тебя предала. Или о том, что я занималась с тобой беззаконной любовью, то есть блудом, — добавила она, хотя последнее слово едва снова не вызвало у нее горловой спазм.

— Помоги мне, святой Иуда! — воскликнул он. — Только собственная злость и глупость были причиной того, что я упрекал тебя в несуществующих грехах! Но теперь-то я лучше тебя понимаю и прошу прощения.

— Что значит — «теперь я лучше тебя понимаю»?

— Я все про тебя узнал. Узнал и о проклятии, которое — по словам твоей бабки — было на тебе от рождения. Так сказать, проклятие «второго близнеца». Я теперь знаю, как ты любишь сестру и как сильно она любит тебя. Я знаю, — произнес он медленно и отчетливо, словно стараясь, чтобы она лучше его поняла, — что побудило тебя пойти на жертву ради сестры. Знаю, наконец, до какой степени ты была обделена в своей жизни любовью и с какой страстью мечтала о том, чтобы эту любовь обрести.Экстон приподнялся в седле, и она ощутила, как его рука коснулась ее ноги, а пальцы сомкнулись на лодыжке. В этом прикосновении не было ни плотского вожделения, ни грубости. Одна только нежность, которая освежающей струей омыла ей душу.

— Знай же, Линни де Валькур. Тебя любят. Тебя любит сестра, но моя любовь в тысячу раз сильнее. Я люблю тебя всем сердцем, всем своим существом. И я хочу, чтобы ты стала мне женой, дабы почитать великим счастьем каждый свой день, прожитый с тобой в любви. И так до самой смерти — и даже после смерти.

Линни была не в силах поначалу оценить его слова и их значение во всей их полноте, поскольку ничего подобного от него услышать не ожидала. Но мгновением позже смысл сказанного слился в ее сознании с ее собственными чувствами и вызвал такое буйство эмоций и движений души, что весь мир завертелся перед ней в пестром хороводе.

Она смотрела на него сверху вниз и пыталась тыльной стороной ладони отереть непрерывно лившиеся из глаз слезы. Она видела его запрокинутое вверх лицо, такое красивое и такое родное. Сейчас, когда Экстон произносил долгожданные слова, она светилась любовью и нежностью.

Более всего ей сейчас хотелось опустить руку и коснуться его лица, сказать ему «да», но слишком много вопросов еще не получили своего разрешения. Она пошевелилась, решив, наконец, слезть с дерева, но Экстон удержал ее за лодыжку.