Непорочная грешница

— Ты что думаешь, твой разлюбезный сэр Юстас будет хоть чуточку мягче и добрее Экстона? Или его поцелуи и ласки окажутся не такими грубыми и настойчивыми? По мне, он ничуть не менее сластолюбив, нежели де ла Мансе.

Беатрис неожиданно ударилась в слезы, но сейчас почему-то это не тронуло сердце Линни.

— Экстон — мужчина разборчивый и с фантазиями, — мстительно сказала она, одолеваемая ревностью. — Он многого от тебя потребует. Тебе придется расстараться, чтобы ему угодить. Но и он не пожалеет усилий, чтобы доставить тебе радость. Он воздаст тебе сторицею! Он не пожалеет…

— Хватит! — воскликнула леди Хэрриет, с силой сжимая руку Линни. — Хватит нести околесицу! Герцог Генри идет, — добавила она свистящим шепотом.

Линни удалось усилием воли сдержать ругательство, которое так и просилось на язык. Беатрис тоже подавила рыдания и даже ухитрилась платочком промокнуть красные от слез глаза. К тому времени, когда молодой герцог поднялся на верхний ярус павильона и направился в их сторону, все три женщины из рода де Валькуров уже вполне владели собой.

Но гнев в душе Линии не утихал. Сколько же времени в ней зрел протест и негодование на несправедливости жизни? Как долго ей приходилось изображать покорную девочку, которой помыкали все, кому не лень? Да, пожалуй, все годы, что она прожила на этом свете. Кто дал право людям полагать, будто ее чувства менее значимы, чем их собственные? А ведь в этом убеждены были все де Валькуры — и отец, и бабка, и даже ее разлюбезная сестра!

Да и Экстон, пожалуй, тоже не был исключением. В сущности, он был виноват больше всех, ведь именно он заставил ее полюбить себя, а потом отшвырнул ее любовь в сторону, как ненужную вещь! Тот факт, что она невольно предала его, ничего не объяснял и не оправдывал. Ведь не мог же он не чувствовать силу и глубину ее любви!

Однако, поскольку Экстона не было рядом, а герцог Генри приблизился к ним, чтобы галантно их приветствовать, он, сам того не подозревая, сделался объектом ее гнева. Прежде всего потому, что, будучи менее всего затронутым перипетиями их ужасной семейной драмы, он почему-то счел возможным в нее вмешаться, используя всю свою огромную власть.

Тем временем пронзительные голубые глаза герцога перебегали с лица Беатрис на ее лицо — и обратно. Заметив, наконец, воинственный настрой, отразившийся во взгляде Линни, глаза Генри окончательно остановились на ней.

— Рад тебя видеть, леди Линни.

Молодая женщина поклонилась, как того требовали придворные правила, но промолчала. Подобный холодный прием, однако, ничуть не остудил пыла будущего короля Англии. Он широко улыбнулся и продолжал рассматривать ее, как выставленную на продажу вещь. Возможно, любой другой женщине в их окружении пристальное внимание герцога только польстило бы, но Линни оно лишь разозлило еще больше.

— Думала ли ты о том, какое тебя ждет будущее, когда события сегодняшнего дня получат свое разрешение? — осведомился Генри. — Уверен, что моя милая женушка не стала бы возражать, если бы я посоветовал ей принять тебя в штат своих придворных дам.

Прежде чем Линии успела хоть что-нибудь ответить герцогу, белоснежный тент, с трех сторон закрывавший галерею, где они сидели, раздвинулся, и в павильон вошла леди Милдред.

Мать Экстона была одета в роскошное платье темно-вишневого шелка. Тщательно уложенные волосы покрывала тонкая вуаль, которую удерживал на голове золотой обруч, отражавший солнечный свет. Этот наряд был достоин самой королевы. Не уступило бы королевскому и то величие, с каким леди Милдред приветствовала гостей и герцога Генри. Кстати, именно о будущей королеве Англии, своей жене, он и говорил сейчас с таким очаровательным легкомыслием, предлагая воспользоваться ее великодушием женщине, которую он намеревался взять себе в любовницы.

Не удостоив вниманием леди Хэрриет, мать Экстона с любопытством посмотрела на Беатрис, после чего обратилась к герцогу Генри. В отличие от тех, кто воздавал молодому герцогу королевские почести и всячески старался ему угождать, леди Миддред вела себя сдержанно и даже строго.

— Доброе утро, милорд. Ты пришел полюбоваться на то, как замертво рухнет с коня Экстон или другой несчастный?

Генри, уже успевший с удобствами расположиться в принесенном для него кресле, разом выпрямился на сиденье. И тут Линии пришло в голову, что леди Милдред, вероятно, давно знала молодого герцога. Мать Экстона явно пользовалась не меньшим уважением у герцога, чем его собственная мать.

— Это всего-навсего развлечение, так сказать, мужская забава, — ответил Генри, поднимаясь с места, чтобы лично усадить леди Милдред.

— Забава? — вопросительно вскинула брови леди Милдред. Не дождавшись от герцога ответа, она повернулась к Линии и взглянула на нее в упор. — Совершенно случайно, милорд, мне удалось услышать твой вопрос, обращенный к леди Линии, — сказала она, обращаясь к герцогу, но продолжая смотреть на молодую женщину. — Должна, однако, тебя разочаровать. Я намереваюсь оставить ее при себе в качестве компаньонки.

Сердце у Линии сжалось. Остаться при леди Милдред! Хотя эта женщина нравилась ей и ее предложение было подобно благодатному дождю в засуху, она, тем не менее, принимать его не собиралась. Ни при каких условиях! Как же может она находиться рядом с Экстоном, сознавая при этом, что он женат на ее сестре! Линии уже хотела отрицательно покачать головой, но встретилась глазами с предостерегающим взглядом матери Экстона и решила с этим не спешить.

— Я не пробуду долго в Мейденстоне, — со значением сказала между тем леди Милдред. — Как только Экстон основательно здесь обоснуется, я перееду в Каену.

Генри вытянул шею как гусь, чтобы увидеть реакцию Линни, и натянуто ей улыбнулся.

— В Каену? Отлично. Я часто бываю в тех краях. Моя жена любит проводить лето в Аржентане, откуда до замка де ла Мансе рукой подать. Когда я снова приеду во Францию, обязательно заеду к тебе, леди Милдред. Мне бы хотелось осмотреть замок и, конечно же, снова полюбоваться на леди Линни.

Линни удалось выдавить из себя улыбку.

— С нетерпением буду ждать встречи, милорд.

Протяжный звук трубы и топот копыт тяжелого боевого коня положили конец этой начинавшей принимать опасное направление беседе. Все, как один, повернули головы, чтобы посмотреть, как въезжает на огороженную кольями площадку для поединка сэр Юстас де Монфор на удивительно красивом жеребце мышиной масти. Рыцарь был одет в отливавшую серебром кольчугу, усиленную на груди и плечах металлическими пластинами, а его дорогой боевой конь нес на себе яркую желто-зеленую попону с гербом де Монфоров. Подъехав к павильону, Юстас отсалютовал копьем молодому герцогу Нормандскому и всем важным гостям — за исключением леди Милдред и Линни.

Когда Генрих поднялся, чтобы приветствовать своего вассала и союзника, леди Милдред, желая подбодрить Линни, улыбнулась ей заговорщицкой улыбкой, давая понять, что единомышленники есть не только у герцога Нормандского. Линни была на стороне Экстона, а значит — и на стороне леди Милдред, и, что самое интересное, мать Экстона знала об этом.

Простучали копыта второго коня, и обе женщины устремили свои взгляды на приближавшегося к площадке Экстона.

Как и его противник, он был облачен в тяжелую металлическую кольчугу со стальным нагрудником, подвешенный к седлу массивный цилиндрический шлем с плоским верхом колотил его во время езды по колену. Единственным его украшением был скромный алый орнамент, окаймлявший шлем и латы.

Наконечники копий у рыцарей были тупые, чтобы избежать смертельных ранений, но Линии знала, что даже удар тупым копьем может быть весьма опасен.

Экстон отсалютовал копьем герцогу Генри, затем тем же жестом приветствовал мать. Женщинам из рода де Валькуров подобная честь, однако, оказана не была. Вместо приветствия он смерил Линни таким уничижительным взглядом, что у нее сжалось сердце.

«Он, наверное, решил, что я — Беатрис, — подумала молодая женщина. — Оттого и смотрел так грозно». Когда же Экстон, кольнув шпорами коня, помчался на свой край площадки, она уже не была столь в этом уверена.