Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 81

Едва завершилось пиршество, начались развлечения. Несколько менестрелей услаждали слух присутствующих забавными песнями и непристойными стихами. Собаки бегали под столами, подбирая упавшие и выброшенные кусочки, а дети возились и носились вокруг, досаждая и людям, и собакам своими проказами.

Тем не менее общество пребывало в состоянии общего согласия и довольства. Минувшее лето принесло хороший урожай и прошло более или менее спокойно. Теперь они собрались, чтобы отпраздновать свадьбу. Если не принимать во внимание то, что так и бросалось в глаза — полное отсутствие гостей из Колчестерского замка, — Лиллиана могла признать, что вечер удался на славу.

Размышления о семье Колчестеров заставляли ее хмуриться. Она уже и думать позабыла о своей давней помолвке с сэром Корбеттом, и ее беспокоило, что сегодня отец об этом вспомнил. Тогда ей было всего лишь четырнадцать лет. Ее отец и лорд Фрэйн Колчестер надеялись скрепить свою непрочную дружбу браком между старшей дочерью Оррика и младшим сыном Колчестера.

Он, конечно, был много старше. Двадцать три года — а ей четырнадцать. Но она хорошо помнила высокого серьезного юношу. Он был так молчалив и скрытен, что иногда внушал ей что-то вроде страха. Но она восхищалась его красотой и отвагой.

По случаю помолвки он преподнес ей подарок — серебряный гребень и зеркальце в серебряной оправе, и она бережно хранила эти вещицы. Сестры завидовали ей, и даже на ее мать, леди Эдлин, подарок произвел впечатление.

Все это дело прошлое, резко напомнила себе Лиллиана. Через год умерла от родов ее мать. Отец был вне себя от горя и крупно повздорил с лордом Фрэйном, ввязавшись в спор из-за пастбища. На следующий день лорд Фрэйн был найден убитым. Хотя свидетели обвиняли лорда Бартона и многие обстоятельства складывались не в его пользу, он принес присягу и торжественно поклялся в своей невиновности.

Последовавшая за этим война между двумя семействами то затухала, то вспыхивала с новой силой в длинной долине Уиндермир-Фолд. Не раз окрашивались кровью воды реки Кин. После того, как в бою погиб единственный кузен Лиллианы, нежно любимый ею Джарвис, установилось некое подобие мира. Но то был мир, построенный на страданиях и незаживающих ранах. Даже сейчас она вспоминала те дни как худшую пору своей жизни.

С обязанностями хозяйки дома ей удавалось справляться вполне достойно; ведь мать, пока была жива, неустанно обучала ее всем тонкостям сложной науки управления хозяйством замка. Но смерть юного родственника, который был ей близок как брат, и опасный недуг отца, от которого он оправлялся мучительно долго, тяжким бременем легли на ее плечи. То были черные дни для Оррика. Ни смеха, ни песен, ни шуток, которые могли бы скрасить жизнь молодой девушки.

Но они выжили и впредь сумеют выжить, думала она с гордой решимостью. Пусть Колчестер делает свое злое дело, Оррик выстоит. И пусть отец говорит что хочет — у нее нет причин опасаться возвращения Корбетта Колчестерского. Если милосердный Бог в небесах воистину справедлив, он направит меч какого-нибудь язычника прямо в черное сердце ее бывшего жениха!

Растревоженная воспоминаниями, Лиллиана поднялась из-за стола. Она пожелала отцу доброй ночи, дала краткие указания кравчему и проверила, как идут дела на кухне, прежде чем отправиться наверх. Из парадной залы доносились звуки веселых выкриков и песен, и она даже начала тихонько подпевать, когда услышала одну из своих любимых мелодий. И вот, когда она уже приблизилась к боковой, более узкой лестнице, которая вела в ее комнату, какой-то мужчина появился из тени и преградил ей путь.

— Наконец-то ты пришла.

От неожиданности у нее перехватило дыхание, и сэр Уильям, шагнув поближе к факелу, чтобы она могла лучше видеть его, успокаивающим жестом протянул к ней руку.

— Когда вижу тебя, глазам своим не верю.

Его голос был тихим, лишь ненамного громче шепота, и, не услышав от Лиллианы немедленного ответа, он настойчиво потянул ее к себе, а потом — в более темную нишу возле лестницы. Но когда руки Уильяма крепче сжали ее запястья, Лиллиана очнулась от минутного потрясения.

— Ты не должен искать встречи со мной, — мягко напомнила она, а потом отстранилась. — Для нас это не сулит ничего хорошего, а твоей жене наверняка может повредить.

Он окинул ее быстрым взглядом, и Лиллиана почувствовала, что сердце у нее забилось быстрее.

— Я только хотел сказать, что ты теперь еще прекраснее, чем когда-либо раньше, Лиллиана. У меня просто нет слов, чтобы воздать тебе должное, — произнес он, прижав руку к груди.

— Прошу тебя, Уильям. Ты не должен говорить мне такие вещи!

— Разве мне нельзя говорить правду о том, что вижу своими глазами? — возразил он, приблизившись еще на шаг. — Разве мне нельзя повторять, как похожи на летнюю ниву твои глаза — янтарные и изменчивые? Разве мне нельзя замечать, как похожи твои волосы на осеннюю листву — красную, коричневую, золотую? Разве нельзя…

— Нет! — вскрикнула она, как будто нож вонзился в ее сердце. — Тебе нельзя говорить мне ничего подобного, ни сейчас, ни когда-нибудь потом. Это никуда не приведет нас… и теперь у тебя есть жена.

Могло показаться, что услышанное вернуло его к действительности: лицо у него напряглось, и улыбка угасла.

— Да, у меня есть жена. Но у тебя еще нет мужа. Твой отец еще лелеет замысел подыскать тебе такового? Или ты собираешься вернуться в аббатство?

Лиллиана медленно покачала головой. Решение далось ей неожиданно легко.

— Нет, я останусь здесь. Пожелает ли он выдать меня замуж — не могу сказать. Но пока я останусь.

Наступила долгая пауза. Уильям, не отрываясь, смотрел на нее, и она опасалась, что он сейчас отбросит всякую осторожность и схватит ее в объятия. Да, может быть, она и сама хотела бы подчиниться его власти: ведь так давно она не ощущала себя красивой и желанной. Но другой голос, звучащий в ее душе более внятно, напоминал, что его любовные домогательства совершенно недостойны. Он женат. У него есть обязательства только перед женой и ни перед кем другим. О, ей было отлично известно, что многие женатые мужчины забавляются с другими женщинами. Но она никогда не унизилась бы до соучастия в таком предательстве.

Должно быть, лицо Лиллианы выражало столь очевидное неодобрение, что Уильям заметил это и в голосе у него зазвучало раздражение:

— Он не спросит твоего мнения, когда сделает свой выбор, и ты это знаешь сама. Он использует тебя так, как сочтет наилучшим для Оррика.

— А ты? Ты поступишь иначе с дочерью, которая у тебя родится первой? — спросила Лиллиана с вызовом, мгновенно приняв сторону отца. — Ты не станешь использовать дитя, которое, может быть, твоя жена сейчас носит под сердцем, лишь бы получить то, чего нельзя добиться другим способом?

Изумление было написано на его лице, но от прямого ответа он уклонился.

— Я стал бы ему хорошим зятем. Я стал бы достойным владельцем Оррика и сделал бы тебя счастливой.

— Да, все это могло бы случиться, но теперь слишком поздно говорить об этом.

Уильям нахмурился, повернулся было, чтобы уйти, но вдруг задержался и испытующе взглянул на нее.

— Вероятно, мне следует предупредить тебя, что я видел при дворе сэра Корбетта не далее чем три недели тому назад. Он вернулся из крестового похода. Жены у него пока нет.

Сообщив это, он удалился.

Она слышала, как он спускается по лестнице. Она слышала слабые отзвуки веселья внизу. Но Лиллиана не обращала внимания ни на то, ни на другое. Тяжелые предчувствия железным обручем стеснили ее грудь. У нее было такое ощущение, словно нити прошлого, как паутина, обвились вокруг нее и не позволяют ни вздохнуть, ни освободиться.

Потом она поспешила к себе в комнату и закрыла тяжелую дубовую дверь. Дрожащими пальцами она расшнуровала верхнее платье и сняла туфли и чулки. Сняв диадему с покрывалом, она распустила свои длинные волосы, туго уложенные вокруг головы, и они свободно упали ей на спину. Она начала рассеянно заплетать их на ночь, но внезапная мысль заставила ее замереть.