Эмигрант с Анзоры

Он лежит там на холодной твердой земле, скрючившись, прижав руку к простреленной груди, и кровь хлещет сквозь пальцы. Уже не хлещет, она уже вся выхлестала. В нем больше нет крови. Кровь ушла в землю, впиталась. Весной на этом месте вырастет особенно густая трава.

Таро, тебе, наверное, больно было умирать. И страшно… ты быстро умер, но это нам кажется быстро. Кому, как не нам знать, что время относительно. Когда ты висишь на качалке, секунда растягивается в час. А как идет время, когда ты умираешь? Ты успел понять, что не увидишь Квирин? Я знаю, ты думал в этот момент, что мы-то все же Квирин увидим. Ты умер, чтобы мы могли дойти. Ты держал в руках «Рокаду», пытаясь остановить их… мы смогли уйти. Ты понял, наверное, что правильно умер. А может, ты просто не мог ни о чем думать, это наверное, очень больно, когда сердце разорвано пополам, и из него хлещет кровь.

Это так нелепо, это дико… мы не можем быть вдвоем, нас же трое. Мы как дети, потерявшие маму, мы заблудились в лесу. Еще вчера все было так хорошо. Мы были так счастливы, и Боже мой, не понимали этого. Я понял только на рассвете, когда ты сказал мне, что Бог есть любовь. Я понял, что вот сейчас мы и счастливы, потому что мы втроем, мы все вместе. Я только не знал тогда, что счастье на этом и кончится, что больше никакого счастья уже не будет. Тебя уже не будет.

Хрип Арни как-то изменился. Это уже не хрип, это всхлипывания какие-то… я испугался. Сколько можно вот так задыхаться, может быть – это уже конец? Я потряс Арни за плечо.

– Ты что? Ты дышишь? Арни?

– Я… да… – прошептал он. И я понял, что он дышит. Он просто плачет.

Так же, как тогда, в первый раз, когда мы были маленькими. Когда я спросил «ты чего?», а он ответил: «Хочу к маме».

– Я тоже хочу к Таро, – сказал я. Арни, кажется, понял.

– Мы… дойдем… Ланс… мы должны.

Мы по-прежнему втроем, Таро, подумал я. И мы дойдем, потому что мы должны это сделать для тебя. Теперь – для тебя.

Я проснулся оттого, что Арни ворочался рядом со мной. Белесый свет уже проникал снаружи. Утро?

– Ты чего? – спросил я.

– Отлить, – объяснил Арни. Наконец хрип и возня стихли, Арни удалился. Я снова задремал.

Через некоторое время проснулся, словно от толчка, что-то будто подбросило меня. Уже выбираясь из стога (холод накатил волной, ожег дыхательные пути, ударил в лицо), я понял – шум мотора. Шум отъезжающей машины.

Я забыл о холоде. Нечувствительно меня вынесло на дорогу. Я еще успел увидеть дымок – машина удалялась… Арни…

Я бросился к лошадям. Разумеется, их не было. Ноги мои ослабели.

Арни бы давно уже вернулся… выстрелов я не слышал. Они забрали Арни с собой. Трудно ли его взять, он сейчас слабее пятилетнего. Теперь я видел следы на земле, совершенно четкие отпечатки ботинок… не наших ботинок. Копыта… лошадей увели. Значит, Арни тоже…

Странно, но я успокоился довольно быстро. Я понял, что без Арни ни в какую Балларегу не пойду. Одному мне нечего делать ни на Квирине, ни вообще где-либо еще. Я буду искать Арни, скорее всего, конечно, я его не найду, а попадусь сам, ну и ладно… в любом случае я буду искать Арни.

Первым делом я обошел окрестности. Возможно, это опасно… Если они забрали Арни, могли и меня искать, мог кто-нибудь остаться здесь. Но мне на это было наплевать. Я даже покричал на всякий случай.

Арни, конечно, не было.

Мне оставалось только идти за ним по дороге… Дорога обязательно приведет в какую-нибудь Общину, и там, вероятно, есть шанс найти Арни. Я старался не думать, что буду делать, если встречу развилку.

Я шел не более часа. Развилка мне все же попалась, и недолго думая, я выбрал более широкую и накатанную дорогу. По второй явно машины давно не ходили. И вскоре этот путь привел меня к высокому жестяному забору.

Супермен, подумал я. Агент Беши. Сейчас всех тут замочу, освобожу Арни, захвачу самолет и на нем мотану в Балларегу…

Я стал медленно обходить вокруг забора. Не бывает забора без дырок и слабых мест, это мы еще в детстве усвоили. Пистолет оттягивал мне рубаху. Ремня я не ношу, мой давно уже порвался, а новый не выдали еще.

Может, тут и нет Арни, конечно… найти бы кого-нибудь, спросить.

– Стой! Руки вверх!

Надо же так глупо влипнуть, думал я, поднимая руки. Часовой уже подошел ко мне, остановился опасливо в нескольких шагах, наставив на меня короткое дуло.

– Оружие есть? – спросил он, – на землю!

Оружие-то есть, а патронов все равно нет. Я бросил «Рокаду» наземь. Теоретически, наверное, можно было бы его треснуть рукояткой… ерунда это все, у него автомат настоящий, и наверняка ему приказано стрелять, если что.

Часовой подошел и обыскал меня. Потом велел повернуться и идти вперед. Временами дуло утыкалось мне между лопаток, и это было неприятно. Мы дошли до ворот, часовой переговорил там с кем-то. Через минуту прибежала пара охранников в серой привычной форме с треугольниками, с наручниками у пояса. Один из них туго защелкнул наручники на моих запястьях. В таком виде меня повели в здешнюю тюрьму.

Мы шли через территорию всей общины. Община здесь была взрослая, не юношеская. Нам попалась молодая мамаша с грудным младенцем на перевязи, какой-то дед возился с мотоcкаром и даже не посмотрел на нас. Остальные, видимо, были на работе. Я заметил, что здания здесь, как обычно, стандартные, пятиэтажные, недавно выкрашены в блекло-красный цвет, краска выглядела еще новенькой.

Мы подошли к зоне, обнесенной колючей проволокой, за которой виднелись несколько точно таких же стандартных зданий. Охранники предъявили что-то у входа, меня провели вовнутрь. Действительно, нормальные общинные здания, тоже свежевыкрашенные, только разве с той разницей, что на балконах и окнах – никаких занавесок или горшков с цветами, окна во многих местах забраны решетками.

В одно из этих зданий мы вошли. Дальше потянулась довольно нудная процедура. Я еще ни разу ее не проходил, но почему-то она показалась мне знакомой и даже будто привычной. Меня раздели, отсканировали номер, обыскали, потом снова велели одеться. В следующей комнате человек в форме Хранителя расспросил меня: имя, номер, община, год рождения, специальность, причина побега… я отвечал на все вопросы, тем более, что о друзьях Хранитель вообще ничего не спросил. Да и чего скрывать-то? Я не настолько наивен, чтобы надеяться отсюда убежать.