Страница 50 из 76
— Как же, — кашлянул солдат, — знаемся, виделись… Ещё перед снегом… Вроде куда-то шибко торопился командир, а мы на пути оказались, дорогу загородили.
Внимательно всмотрелся полковник в лицо Номоконова, узнал.
— Да, припоминаю, — строго произнёс он. — Так это вы? Правильно. Встречались, знакомились…
В беспокойном, загоравшемся гневом взгляде невысокого упитанного человека недоброе прочёл Номоконов и тогда решил сказать больше:
— С машины снял людей, шагать заставил. Гусем велел, хорошенько… Это ничего, надо… А только поняли люди, что не шибко ты торопился, раз из машины глядел потом, командовал.
— Видите, как разговаривает? — улыбнулся полковник. — Разрешите объяснить?
— Дальше, товарищ Номоконов? — перебил командир дивизии.
— Однако хватит, — дрогнули губы солдата. — По-военному никак не привыкну сказывать, говор такой…
— Прошу всех выйти, — распорядился генерал-майор Андреев. —Скажите, чтобы принесли труп немецкого снайпера и его оружие. Пригласите лейтенанта… Кто у вас, товарищ Номоконов, командир взвода?
— Лейтенант… Иван Васильевич… Репин по фамилии.
— Вызовите ко мне лейтенанта Репина! — приказал командир дивизии. — Идите!
Тихо стало в блиндаже. Генерал-майор Андреев усадил Номоконова возле печки, подложил дров и попросил подробно рассказать, какими словами называл полковник новобранцев, ехавших на передовую, за что он снял с машины людей, какой высоты были кучки на дороге, сколько времени шли потом солдаты до сборного пункта и какую песню пели они.
— Откуда знаешь? — удивился Номоконов.
— Иван Васильевич написал. Надо разбираться.
Очень пожалел Номоконов, что рассказал недавно командиру взвода обо всём, что произошло в холодный октябрьский день на дороге, ведущей к линии фронта. Уж такой лейтенант… Приметил,
что прячет солдат своё лицо от нового командира полка, приходившего однажды на полевое занятие снайперов. Когда ушёл полковник, отвёл Репин в сторону Номоконова и велел «все дочиста выкладывать». Не удержался солдат, коротенько рассказал. А командир взвода очень разволновался, достал из сумки блокнотик, карандаш и велел все подробно повторить снова.
— Не пиши, — попросил Номоконов. — Задурит человек, в другие места прогонит отсюда.
— Куда уж теперь? — печально усмехнулся Репин. — Дальше некуда…
Не послушался совета молодой лейтенант. И вот теперь командир дивизии все узнал! Захлопал солдат по карманам, мучительно хмурился, потирал ладони, что-то долго искал в карманах и не находил. Догадался генерал, разрешил солдату курить, и, подобрав возле печки клочок бумаги, Номоконов стал свёртывать «козью ножку».
— И от меня прячете трубку? — укоризненно покачал головой генерал. — Давайте-ка её на свет, показывайте! Вместе сосчитаем ваши отметки.
— Теперь все, — махнул рукой Номоконов. — Кончилась.
— Потеряли?
— Только сейчас… Пулей фашист ударил… на кусочки. Отец дарил, жалеть наказывал.
— На кусочки? — неверяще переспросил генерал: — А я собирался попросить у вас трубку, другим показать. В кармане была?
— Гляди тогда, — выплюнул солдат на ладонь маленький сгусток крови. — Из зубов фашист выбил, пулей угодил в трубку, оглушил.
— Неужели? — удивился командир дивизии и встал. — Зубы целы? Голова болит, кружится? Вызовите врача! — крикнул он кому-то. —А я думал, что упали вы, о землю губы разбили… Эх, Номоконов, Номоконов, сибирский стрелок…
— Ничего, генерал, пустяки. Хорошо себя чувствую.
— Значит, с трубкой в зубах бьёте фашистов?
— Бывает и эдак. Щёлк, смотришь — готов. Однако дым при стрельбе не пускаю, так, для спокоя сосу.
После перевязки беседа продолжалась. Командир дивизии стал
расспрашивать Номоконова о далёком Нижнем Стане, об охоте в тайге, о поединках с немецкими снайперами, об отметках, которые ставил солдат на своей курительной трубке. Отворилась тяжёлая дверь командного пункта, вошёл лейтенант Репин и, вскинув руку к шапке, чётко доложил о прибытии. Этот маленький разгорячённый человек в поношенном полушубке, местами пробитом пулями и осколками, показался Номоконову дерзким соколом. Генерал разрешил солдату идти и о чём-то спокойно спросил лейтенанта.
Долго, со смутной тревогой ждал солдат своего командира взвода, а когда возле блиндажа послышались его торопливые шаги, вышел навстречу.
— Зачем сказывал? — хмуро произнёс Номоконов. — Я просил тебя, Иван Васильевич… Как теперь?
— Ничего, все будет в порядке. — Репин положил руку на плечо солдата. — Я — коммунист. Обязан об этом доложить! Пойдёмте в блиндаж, о немецком снайпере поговорим, ваш поединок разберём.
— Эх, лейтенант, — вздохнул Номоконов. — Однако ты совсем смелый человек. И чистый ещё… как родник.
В блиндаже рассмотрели винтовку гитлеровца, свалившегося с чердака. Обыкновенное заводское клеймо виднелось на патроннике: крошечный орёл держал в когтях круг с фашистской свастикой. И оптический прибор ничем не выделялся — уже несколько таких трофеев было в углу блиндажа. Приклад винтовки привлёк внимание. На затылке поблёскивала серебряная монограмма с фамилией владельца. Лейтенант Репин вынул из кармана какой-то предмет, подкинул, поймал на ладонь.
— Пауль Бауэр, сверхметкий стрелок. Награждён Железным крестом. Фашистская гадюка заползла на нашу землю и нашла свой конец на чердаке рыбацкой избушки… Много жизней было на совести гада.
А на другой день в блиндаж к снайперам зашёл щеголеватый лейтенант. Он спросил, кто из солдат — Номоконов, а когда ему ответили, подошёл и протянул небольшую чёрную шкатулку:
— От командира дивизии.
Номоконов раскрыл шкатулку и ахнул: в ней была трубка слоновой кости, перевитая у мундштука золотыми колечками.
— Эту трубку берег наш генерал, — сказал лейтенант. — Он получил её на память от своего командира полка. Давно, ещё в гражданскую войну, когда был рядовым красноармейцем… Можете продолжать учёт, товарищ Номоконов. Ставить точки, делать зарубки… В общем, командир дивизии просит вас курить из этой трубочки и почаще давать прикуривать немецко-фашистским захватчикам.