Крестоносец в джинсах

Но это еще не все. Генуэзцы решили побыстрее избавиться от опасного соседства, понимая, что самый простой способ добиться этого — помочь детям вернуться по домам. Город изъявил согласие приютить несколько десятков сирот, которым некуда вернуться, если они станут трудиться на портовых складах или наймутся подмастерьями к достойным ремесленникам. Плотно населенный город вполне мог прокормить трудолюбивых, смелых и бодрых работников. Тем, кто пожелает пуститься в обратный путь, городские власти пообещали предоставить продовольствие и вооруженное сопровождение до Милана.

Долф облегченно вздохнул. Можно возвращаться.

Вперед протиснулся Йоханнес.

— Я хотел бы взять на себя подготовку к обратному путешествию, — попросил он.

Один из знатных всадников недобро всматривался в лицо монаха.

— Так ты из тех проходимцев, что заманили детей в Геную? — с угрозой в голосе спросил он. — У меня приказ арестовать его. Эй, люди, хватайте его!

Долф не разобрал половины сказанного, но он быстро оценил ситуацию, когда двое вооруженных людей бросились к Йоханнесу.

— Скажи им, чтобы отпустили Йоханнеса, он нужен нам всем, — попросил он Леонардо.

Леонардо принялся уговаривать своих соотечественников, и дело закончилось пожизненным изгнанием Йоханнеса за пределы Генуи и окрестных земель, где ему запрещалось появляться под страхом смерти. Йоханнес качнул головой, словно сбросил с себя тяжелый груз, и расплылся в улыбке.

— Где Ансельм? Вы и его хотите выгородить? — с издевкой спросил Леонардо.

Долф подавленно молчал, вместо него ответил Петер:

— Мы убили его.

В голосе его звучало столько ненависти, что Долф невольно содрогнулся, однако Леонардо продолжал тем же шутливым тоном:

— Негодяй заслужил, чтобы его растерзали. Надеюсь, вы проделали это не торопясь.

Всадники удовлетворенно кивнули, повернули лошадей и тронулись в обратном направлении. Зрелище тысяч своенравных оборванцев, как видно, пришлось генуэзцам не по душе.

— Где же Хильда? — спросил Долф, заметив отсутствие девочки.

— Герцог Генуэзский пожалел ее и оставил у себя при дворе, — беспечно отозвался студент и добавил: — Весной он пошлет гонцов к отцу Хильды, графу Марбургскому, ее будущее решится.

— Бедная Хильда, что же она сама говорит об этом?

Леонардо удивленно поднял брови:

— А что она может сказать? Она радоваться должна: не придется больше перевязывать гнойные раны, спать на соломе. Со временем найдется знатный жених, если не здесь, так при дворе отца. Думаю, о ней не стоит беспокоиться.

— Ей было хорошо с нами, — негромко ответил Долф.

— С этой ватагой разбойников? Да полно тебе…

«Может быть, и прав Леонардо, так будет лучше для нее?» — в сомнении думал Долф.

— Не собирается ли герцог сделать что-нибудь для других детей благородного происхождения? — поинтересовался он.

— Нет, он узнал, что это всего лишь потомки мелких рыцарей, и потерял к ним всякий интерес.

Долф пожал плечами. Нет, не привыкнуть ему к непреодолимым преградам, разделявшим средневековое общество.

Неужели крестовый поход окончен? Долф ошибался и на этот раз. Будь на месте этих обманутых детей его современники, они бы воспользовались первой же возможностью вернуться домой и одним махом покончить со всеми мытарствами. Но эти ребята, по крайней мере большинство из них, думали иначе. Не возвращаться же в Германию, где земля мокнет под дождем, зимы долгие и холодные, где их снова ждет постылая нищета.

Еще до полудня из города потянулись длинной чередой подводы. Чего только не было в них — хлеб, зелень, фрукты, старая одежда и стоптанная обувь, покрывала, иконки и распятия. Для кого-то старый хлам, а для ребят — настоящие сокровища. Прибывшая на подводах охрана и монахи наблюдали за дележом присланного. Во все глаза смотрели они на юнцов, вознамерившихся завоевать Иерусалим. Они ожидали увидеть маленьких, фанатично верующих святош, а вместо этого перед ними предстали крепкие, мускулистые сорванцы в лохмотьях, а то и почти нагишом; их лица почернели от загара, кожа задубела от ветра, волосы выцвели на солнце, взгляд горел решимостью.

Жители Генуи мечтали теперь только об одном — поскорее отделаться от многотысячного детского воинства — и были весьма признательны отцам города за принятые ими предосторожности, которые помогли удержать детей подальше от городских стен.

После того как подводы скрылись из виду и каждый из ребят получил свою долю, Долф с помощью Йоханнеса, Франка и Петера начал приготовления к обратному пути, но тут же столкнулся с противодействием. Особенно ратовали за продолжение похода командиры отрядов.

Неужели еще не верят, что Белокаменный Город лишь сказка, которая не сбудется никогда?

— Ни за что не пойдем назад, — заявил Петер и тут же присоединился к бунтующим охранникам. — Чего мы там не видали? Нет, домой нас не заманишь.

— Нет у нас дома, — решительно подтвердил Карл.

— Не хочу больше просить милостыню на улицах, — вставила свое слово Марике.

Долф только моргал и беспомощно поглядывал на Леонардо, который с улыбкой положил руку на плечо Петера.

В этот момент из шатра появился Николас. Понял ли он, что настроение ребят круто изменилось, гнев остыл?

Они не держали зла на него. Едва увидев Николаса, облачившегося в залатанный белый хитон (правда, без кольчуги), дети по привычке расступились перед ним.

Николас по-прежнему украшал себя поясом, когда-то принадлежавшим Каролюсу. В руке зажато серебряное распятие. Чтобы выйти к детям, ему пришлось собрать все свое мужество и остаток достоинства. Он надеялся, что, гордо выпрямившись и надменно вскинув голову, сумеет побороть свой страх. Долф быстрым шагом направился к мальчишке и подал ему руку. Они стояли рядом на виду у ребят, которые грызли орехи и яблоки, отщипывали хлеб.

Марике протянула Николасу половину булки, и тот принял, поблагодарив девочку кивком.

Раны Николаса были не столь серьезными, как опасался Долф. В тот страшный день металлическая кольчуга прикрыла его плечи и грудь, хотя разъяренные дети исцарапали ему лицо. Лоб его пересекал глубокий шрам, подбитый глаз почти полностью заплыл, правая щека вздулась и покраснела, а в общем, пустяки!

— Дети! — обратился к собравшимся Николас. — Все, что случилось, превосходит мое разумение. Я думал, Господь покинул меня, но нет, Господь лишь не пожелал явить чудо перед воинством, в рядах которого были мошенники и лжецы. Я слышал, что Ансельм мертв, а Йоханнес готовится сопровождать детей в обратный путь. Вам известно повеление герцога: кто хочет, пусть возвращается в Германию. Но я слышал также, что Ансельм обманом завлек нас совсем к другому морю, что Иерусалим лежит далеко к востоку отсюда. А потому — внемлите мне, дети, — тот, кому не по душе странствия, пусть остается в Генуе или отправляется домой вместе с Йоханнесом, но те, в ком еще живет надежда увидеть Иерусалим, следуйте за мной. Я приведу вас к далекому морю на востоке, и там Господь явит свое чудо.

Долф обомлел. Тысячи ребят вокруг него кричали, обезумев от радости:

— Веди нас, Николас!

Что же вновь разожгло угасший было энтузиазм ребят?

Все та же сказка? Нет… Навряд ли кто-нибудь из них до сих пор рассчитывает на чудеса. Просто-напросто они не хотят возвращаться. Соблазны и трудности походной жизни увлекают их гораздо больше. Месяц за месяцем их жизнь заполняло одно лишь движение вперед, к заветной цели, и это движение не остановить, пока не пройдут они всю землю до самого конца, если только не встретят раньше свой собственный конец.

Долф отметил, к своему удивлению, что в обратный путь вызвались только малыши, а из ребят постарше — самые робкие и несмелые, но среди них он не увидел маленького Тисса, который до сих пор с воинственным кличем рвался в бой с сарацинами. Не было среди них ни Франка, ни Петера, ни Фриды, не повернули назад Берто, Карл, Марта…

Напрасно Долф подступал с уговорами к своей маленькой подопечной.