Цилиндр ван Троффа

Редким исключением, наверное единственным мне известным, был Ван Трофф… Несмотря на упреки в его адрес, которые вертятся на языке, я не могу отказать ему в одном – чувстве пропорции, умении спросить самого себя о смысле затеянного.

В этом я убедился еще до старта нашей экспедиции. Возможно убежденность в его ответственности за слова и поступки и перевесила чашу, я подчинился его внушению…

За несколько недель до отлета к Дзете, мне удалось навестить Ван Троффа в Институте, где он продолжал работать, хотя не преподавал уже много лет.

Я нашел его в небольшой комнатушке, которую он занимал, как профессор на пенсии, уступив свое место новому руководителю. Он сидел перед терминалом компьютерной системы. По экрану вились зеленые линии, переплетаясь в невероятную сетку сложных поверхностей, пересекающихся друг с другом и изменяющихся во времени. Он пронзил меня взглядом из-под нависших густых бровей, улыбнулся и показал на кресло. Следующий час мне пришлось терпеливо слушать. Не все, из того что он говорил, достигало сознания. Иногда я терял нить и никак не мог понять цель этой лекции.

– Случалось ли вам, молодой человек, сделать что-нибудь абсолютно ненужное? А мне вот пришлось. Сегодня, находясь у цели, я вижу это достаточно ясно. То, чему я посвятил половину жизни, мне, собственно, не нужно… А с другой стороны, нельзя сказать, что ничего не получилось… Он остановился и задумался, засмотревшись на зеленое изображение на экране, после чего выключил монитор и продолжил:

– Я известен как теоретик… А моим настоящим увлечением всегда был физический эксперимент. Как известно, с применением физических теорий случается всякое. Никогда не знаешь, что плохого или хорошего принесет придание им материальной технической формы… А потом говорят об ответственности ученых. В данной ситуации я, правда, не отказался от экспериментов, но… делал их сам, тайно, для личного пользования… Если можно назвать это пользованием…

Кажется, я был прав, не публикуя ни теоретических обоснований ни результатов эксперимента. Но это не означает, что мое открытие имеет разрушительные последствия. Оно просто бесполезно, хотя внешне, дает удивительные возможности… Может, если бы у меня была вторая жизнь, хотя бы еще пятьдесят лет, я довел бы дело до конца. Все чего я достиг – вероятно легкая половина открытия… Но времени у меня уже немного, а среди моих последователей я не вижу никого, кому можно доверить исследования и ту… игрушку, которую сделал. Это всего лишь игрушка… Помни, время не обманешь. У каждого из нас свое собственное предписанное ему время жизни, порог, которого не перейти. Можно, самое большее, отложить последний миг, но это не означает продолжения жизни. Гибернация, полеты с околосветовыми скоростями… Что это, как не перенос срока? Разве летя со скоростью света к Дзете, ты проживешь в гибернаторе хоть на день дольше, чем оставшись здесь? Естественно, не принимая во внимание других обстоятельств, влияющих на продолжительность твоей жизни, здесь или там… Пока путешествовать во времени можно только вперед, и только в рамках биологических способностей организма. Количество и продолжительность «остановок в пути» не влияет на дистанцию, которую проходит каждый из нас от рождения до смерти… Ван Трофф говорил тогда еще и о другом, о теории гравитации, о времяпространственных моделях, а я никак не мог понять, к чему он клонит. Потом мы спустились на лифте в подвал. «Мефи» вел меня по темным коридорам, мы спустились еще ниже, на следующий этаж подвалов, о существовании которого я даже не знал. Наконец на повороте глухого коридора Ван Трофф остановился, вставил ладонь в стенную щель, и через мгновение бетонный блок перед нами слегка повернулся, открыв тесную комнатушку, из которой в глубокий колодец спускалась металлическая винтовая лестница. Когда мы стали у ее вершины, профессор руками повернул бетонный блок и, освещая путь фонарем, начал спускаться вниз. Я пошел за ним… Колодец уходил на глубину больше десятка метров. Лестница заканчивалась в колоколообразной нише. Посреди стальной плиты пола был круглый люк с ручкой.

– Вот, это та бесполезная штука… – сказал Ван Трофф, поднимая люк.

От круглого входа вниз спускалась лестница, исчезающая в темноте. – Сними часы.

Я снял с руки свой электронный хронометр. Профессор взял его, достал из кармана клубок ниток и отмотал несколько метров. К одному концу нитки он привязал часы, а другой обмотал вокруг пальца.

– Смотри! – Он приложил свои часы к моим. Красные циферки на обоих часах менялись в одном ритме, показывая одинаковое до секунды время. Ван Трофф осторожно опустил в отверстие люка часы на нитке и закрыл люк.

– Подождем немного, – предложил он со своей дьявольской улыбкой.

Примерно через минуту, он открыл люк и вытащил мои часы.

– Ну, что скажешь? – спросил он укладывая мои часы рядом со своими.

Мой надежный хронометр астронавта опаздывал на минуту и несколько секунд…

После часа довольно тяжелого марша, плитки оказались скользкими как лед, я добрался до широкой двухполосной автострады, прямой линией прорезавшей черную плоскость. Шоссе было покрыто слоем белого асфальта и разделено на полосы движения черными линиями. Я постоял на краю дороги, но ни в одну ни в другую сторону никто не ехал. Пришлось пойти по краю асфальтового покрытия. Теперь идти было намного легче. Пейзаж не менялся, лишь выпуклость холма впереди становилась более явной. Через несколько километров я заметил низкие постройки тонувшие в зеленом кустарнике, появившиеся с двух сторон от дороги, на некотором расстоянии от нее. «Все-таки какая-то растительность осталась,» – подумал я и обрадовался этой мысли. Я сошел с шоссе и напрямик, через черное покрытие, направился в сторону светлого дома, частично спрятавшегося за живой изгородью.

Уже метров с двухсот стало видно, что кустарник – всего лишь чрезмерно разросшаяся трава, торчавшая над сетчатой оградой, перед которой заканчивалась черная поверхность. Я подошел к калитке, висевшей на проржавевших петлях, и открыл ее. Путаясь в стеблях и листьях я добрался до бетонной площадки перед домом. Вилла была совсем запущенной – окна забиты листами картона, крыша и стены повреждены. Похоже, ее давно покинули.

Внутри было темно, лишь через щели в окнах проникало немного света. Я зажег фонарик. В помещениях, куда я входил через выломанные или распахнутые двери, было пусто. Кое-где валялись обломки мебели из искусственных материалов, какие-то обломки, клочки пластиковой пленки. Все разорено и разграблено.

Я вернулся на автостраду. Стемнело. Силуэт города теперь выглядел как нагромождение бесформенных глыб и выделялся на фоне фиолетовых облаков, подсвеченных спрятавшимся за горизонт солнцем. Впереди светлая полоса дороги расходилась, два ответвления полого взбирались на высокую эстакаду, соединяясь с окружной трассой. Справа, еще на уровне грунта, от шоссе, по которому я прибыл, отходила подъездная дорога. Когда я свернул на нее, за моей спиной по автостраде промчалась большая машина, освещая несколько десятков метров дороги впереди себя. Странно, что я не видел ее огней раньше, хотя минуту назад оглядывался.

Ответвление шоссе вело к плотной зеленой массе среди которой виднелись постройки похожие на недавно встреченную виллу. Они тоже были запущенны и казались нежилыми. Дорога превратилась в улицу бегущую между заборами, через которые свешивалась буйная растительность. Вокруг было тихо. Темнота быстро сгущалась, фонари над улицей не светились. Придерживаясь середины дороги, я услышал хруст под ботинками. Фонарик высветил осколки стекла. Я посмотрел вверх, осветительная арматура надо мной была пуста.

Дальше фонари тоже были разбиты. Улица тонула в густеющем мраке. Я шел между стенами зелени, из-за которой поднимались силуэты домов. Ни в одном из окон не было ни проблеска света, будто предместье огромного города полностью вымерло.

Улица повернула направо. Из-за поворота показался участок, освещенный несколькими работающими лампами. Посреди улицы стояла машина с зажженными габаритами. Из верхней ее части выдвинулся длинный манипулятор, достающий до фонаря. Вскоре лампа засветилась, манипулятор слегка опустился, а машина направилась к следующему фонарю. Я сошел с дороги под ограду, наблюдая за машиной проезжающей мимо. Внутри никого не было – автоматика. Дальше я держался забора. Автомат остался в нескольких метрах сзади.