Наследник волхвов

Федор оказался богатырем с характерной военной выправкой. Рослый, на голову выше и Сергача, и Фокина. Фигура действующего борца-вольника. Смотрит прямо в глаза, на лице непроницаемая маска вроде той, что принесла популярность киногероям Шварценеггера. Одет неброско, опрятно. За пятьдесят, но на здоровье, судя по всему, еще не жалуется, а жизненного опыта, вероятно, накопил уже с избытком, и расхожая присказка: «Если бы молодость знала, если бы старость могла» – в его присутствии кажется бессмысленной чепухой.

Федор пожимал протянутую Игнатом руку осторожно, будто здоровался с женщиной или ребенком. «Записал меня в дистрофики», – ухмыльнулся невольно Сергач, и тут же в ответ на его ухмылку крепкие пальцы нового знакомого стиснули ладонь тисками. Сразу захотелось хотя бы попытаться выдернуть кисть из живого пятипалого капкана. Однако Игнат напрягся и выдержал рукопожатие Командора, впервые в жизни понимая, каково пришлось несчастному Дону Гуану, когда он ручкался с каменной статуей.

Федор Васильевич выпустил пойманную руку, произнес шаблонно-вежливую фразу хрипловатым командным голосом:

– Очень приятно.

«Мало приятного, когда тебе руку ломают», – подумал Игнат, усилием воли подавив желание помассировать пострадавшую ладонь.

– Выбирайте, Федор Василич, где вам будет удобнее, – Виктор широким жестом обвел комнату, предлагая гостю присаживаться. – Вам кофе налить? Кофейник слегка остыл, скажите – подогрею в шесть секунд.

– Я обычно не пью кофе, – отказался Федор, выбрав место в кресле у окна. – Две просьбы к вам, господа. – Слово «господа» он произнес сквозь зубы, скривившись в грубой пародии на улыбку. – Первая: попрошу при мне не курить.

Сергач, хмыкнув, задул пламя, только что высеченное кремниевой зажигалкой.

– Вторая просьба: перейдем на «ты».

– Легко, – согласился Игнат, пряча пачку «Мальборо» в карман пиджака. – Вас... тебя можно звать Федей?

– Федором, – едкую иронию прорицателя богатырь демонстративно проигнорировал. – Игнат, ты общался с Андреем перед его отъездом к «русской Ванге», вспомни все, о чем вы говорили. Слово в слово.

– Дословно не получится. Трепотню на тему личной жизни общих московских знакомых мне не вспомнить. С удивлением припоминаю, что Андрей умолчал о появлении невесты у Вити Фокина.

– Он знал, – вставил реплику Виктор, – но я просил его пока никому ни звука, ни полнамека.

– Обо всем, что я сообщил Андрюхе про настоящую болгарскую Вангу и про нашу доморощенную «Вангу» в кавычках, хвала духам, помню отчетливо и в мельчайших деталях. Про Вангу Дмитрову вам... то есть тебе, Федор, тоже рассказывать?

– Да. Все, что слышал брат, и я должен услышать.

– И я не откажусь послушать, – напомнил о себе Фокин.

– О'кей, слушайте. – Игнат плеснул в чашечку свежую порцию кофе, выпил залпом, помолчал немного, привел в порядок мысли и чувства, заговорил медленно, складно, словно с клиентом во время сеанса прорицания по рунам: – Итак, в начале века двадцатого в маленьком югославском селении родилась за два месяца до срока девочка с недоразвитыми пальцами. В семье сомневались, что ребенок выживет, но она выжила, и ее назвали Вангелией, именем, производным от слова «Евангелие», то бишь «благая весть». Девочке исполнилось двенадцать, когда, играя в поле вместе с другими детьми, она попала в смерч. Говорят, что внезапно налетевший вихрь подхватил Вангу, закружил и вроде как оторвал от земли, и она будто бы почувствовала прикосновение к голове чьей-то ласковой и теплой ладони. Девочка потеряла сознание, очнулась к вечеру с налитыми кровью, засыпанными песком глазами, на следующее утро она ослепла. Ей пытались помочь – ей сделали две безуспешные операции и потом отдали в Дом слепых, где Вангу учили азбуке Брайля, игре на музыкальных инструментах, шитью. Через три года она вернулась домой, помогала вдовцу отцу с хозяйством, воспитывала братишек и сестренку, зарабатывала вязанием. Впервые ее дар ясновидящей проявился во время девичьих гаданий накануне Юрьева дня. Она предсказывала подружкам судьбу, и ее прогнозы всегда сбывались. Затем ей было видение очень красивого всадника в сверкающих рыцарских латах, который повелел ей пророчествовать. Как раз грянула Вторая мировая, и Ванга точно называла имена односельчан, погибших вдали от дома, и имена тех, кто вернется. Само собой, слава о ней разнеслась по окрестностям, к дому Ванги стекались толпы народа, она помогала найти потерявшийся скот, давала советы на темы целительства и, конечно же, прорицала Судьбу. В тридцать один Вангелия Дмитрова вышла замуж, переехала жить к мужу в болгарский городишко Петрич. И здесь вскоре к дому слепой ясновидящей потянулся народ. С мужем они прожили двадцать лет, потом он заболел, а она не смогла ему помочь, она знала о его скорой кончине, и, когда он умер, Ванга уснула. Проспала вплоть до его погребения, проснувшись, сказала, мол, провожала мужа до того места, где ему определено теперь находиться. С тех пор она не снимала черного вдовьего платка. Ванга верила в загробную жизнь, в неотвратимость Судьбы. За год ясновидящая умудрялась принимать около миллиона человек. Деньги за прием, между прочим, шли не ей, а в городскую казну. Каждый посетитель приносил с собою кусочек сахара, до того три дня пролежавший у него под подушкой. Ванга брала сахар и рассказывала человеку про его прошлое и, разумеется, про будущее. Прием длился не более четырех минут, причем некоторых страждущих она категорически отказывалась принимать: не любила сообщать людям о грядущих неотвратимых бедах. Кстати, приехать в Петрич к Ванге было не очень-то просто: требовалось спецразрешение властей на посещение приграничного городка. Вангелию болгары зачислили научным сотрудником специально созданного Института суггестологии. Она, как говорится, сидела на твердом окладе, а всем, ее посетившим, раздавала анкеты, в которых следовало указывать, что прорицательница предсказала и насколько полно оправдались ее пророчества. Перед смертью Ванга Дмитрова сказала, что во Франции живет девочка, которая ослепнет в десять лет и получит ее дар ясновидения. И якобы еще одна такая девочка живет у нас, в России.

Сергач закончил и налил себе еще кофе, благо кофейник был рядом, на столешнице.

– Эрудиция Игната Кирилловича вызывает уважение, – нарушил общее молчание Витя Фокин.

– А я слышал, что Ванга числилась в болгарском КГБ, – сказал Федор. – Ее заранее снабжали досье на некоторых клиентов, на нее работали таксисты из Претича, склоняли пассажиров к откровенной беседе и выясняли биографические подробности. Ванга поражала мистически настроенного нужного клиента отменно отрепетированной прозорливостью и после задавала интересующие КГБ вопросы.

– Не стану вам... тебе, Федя, пардон, Федор, возражать, – улыбнулся Игнат понятливо. – Ты меня провоцируешь, да? Думаешь, я мистик до мозга костей? Думаешь, я начну защищать с пеной у рта Величайшую из прорицательниц? Ни фига. Я скептик, жизнь-злодейка заставила заниматься «черной» магией, но я...

– Игнат! – ужаснулся Фокин. – Ты практикуешь «черную» магию?!

– Я профи, а профессионализм предполагает денежное вознаграждение, а разница между так называемыми «белой» и «черной» магиями лишь в том, что адепты первой не берут платы за оккультные услуги, ферштейн?

– Вангелия Дмитрова непосредственно у клиентов денег не брала.

– Так точно, Виктор Анатольевич, – Игнат промочил горло остывшим кофе, – болгарку с некоторой натяжкой справедливо назвать «белой». Нашенская «Ванга» в кавычках во время зимних гастролей в столице, точнее, сопровождающие ее лица тоже брали втридорога не со всех. Полезных людей баба Глаша обслуживала ради славы. Таким образом, Глафира Ивановна в лучшем случае «серая» магиня. Шучу.

– Заканчиваем прения, – скомандовал Федор. – Что ты говорил брату про «русскую Вангу»? Рассказывай.

– О'кей, только сначала открою источник моей информации и эрудиции. Подробности о болгарке Дмитровой и пенсионерке Мальцевой я узнал от закадычного дружка из тусовки мистиков по кличке Архивариус. Лично я никогда Вангелией не интересовался и на прием к бабе Глаше не ходил. Архивариус просветил меня насчет болгарской ясновидящей, а я все, что запомнил, то и пересказал тогда Андрею и сейчас вам. Он же, друг Архивариус, сходил зимой к бабке Мальцевой, и она буквально свела его с ума. Представляете, бабка с ходу, без всяких предварительных ля-ля, заявила, что одного из товарищей Архивариуса сглазили, в смысле – навели порчу. И приметы испорченного товарища удивительным образом совпали с моими. Дружок, вообразите, пристал хуже банного листа, заставил вашего покорного слугу смотаться в Подмосковье к мало кому известной старушке-ведунье и пройти весьма нудный ритуал очищения. Кстати, от денег за ритуальные услуги подмосковная старушка отказалась категорически, насилу всучил ей коробку слив в шоколаде. Андрею я эту байку не рассказывал. Перед Андрюхой я решил блеснуть энциклопедическими знаниями и выдал монолог про Вангелию Дмитрову, не обмолвившись ни словом о своем информационном источнике. А затем вкратце сообщил, что Глафиру Ивановну Мальцеву курирует пара провинциальных деляг с новозаветными именами Петр и Павел. Раскручивают – или, выражаясь современным языком, «пиарят» – они бабу Глашу довольно неумело, ибо Мальцева ну никак не тянет на роль той русской девочки, которую якобы упомянула перед смертью Вангелия Дмитрова. Когда слепая ясновидящая лежала на смертном одре, нашей Глафире Ивановне было уже ого-го сколько лет. К тому же баба Глаша по сию пору обходится без очков, зрение у нее великолепное. Однако какую-то фишку с ясновидением Ивановна придумала, чего-то она умеет, иначе в Москве, где пруд пруди самых разнообразных оракулов, заезжая гастролерша не поимела бы столь грандиозного успеха. Вот, собственно, и все. Все, что услышал от меня Андрей, и все, о чем я умолчал, вам теперь известно.