Донская либерия

Собирая материалы о булавинцах, Николай Алексеевич нашел много других новых, нигде не публиковавшихся ранее документов той же поры. В его руках оказались источники, освещающие положение на Украине в конце XVII и начале XVIII века и предательскую политику гетмана Мазепы В то время как после поражения русских войск под Нарвой и вторжения шведских войск в Польшу царь Петр принимает все меры для укрепления рубежей Российского государства, на Украине тонкий интриган и ловкий заговорщик Мазепа ведет тайные переговоры с неприятелем, вынашивает замысел разорвать братский союз Украины с Россией.

Обогатив свои немалые познания об этой эпохе новыми историческими данными, писатель в своем воображении все чаще и настойчивее обращается к славным деяниям молодого царя Петра Первого, к фигуре иезуита Мазепы, к его роману с юной дочерью Кочубея…

Новый замысел безраздельно овладевает писателем. Он едет в Киев, изучает рукописный фонд Украинской Академии наук. Возвращается домой окрыленный: столько нового, до сей поры никому не ведомого, потрясающе интересного! Приведя в систему находки, едет в Москву, потом вторично – в Киев. По приезде – за письменный стол.

Годы 1938-й и 1939-й, когда писалась эта книга, были для ее автора чрезвычайно творчески активными, до краев наполненными и беспокойно-счастливыми. В драматическом театре ставили «Кондрата Булавина». В Молодом театре с успехом шла комедия «День рождения», в которой в заглавной роли выступал народный артист РСФСР С. И. Папов. И там же не менее успешно, всегда при переполненном зале, ставилась его инсценировка по роману И. А. Гончарова «-Обрыв». Каждый день приходили письма, вырезки из газет и афиши, извещавшие о постановках его пьес «Ложный стыд», «Неизвестное имя», «Инспектор Нестеров», «Илья Лебедев» в разных театрах страны. Дневные часы были заняты контактами с театрами, перепиской, деловыми встречами. И лишь поздним вечером он брал в руки карандаш и писал до рассвета. Заглянешь, бывало, к нему в кабинет, и еле различишь его за письменным столом сквозь густую пелену папиросного дыма. А утром, смотришь, лежит несколько новых страничек, исписанных крупным, твердым, четким почерком. А в деревянном стаканчике – ни одного целого, очинённого карандаша…

В 1940 году в Воронеже была издана его первая прозаическая вещь «Мазепа». Через 13 лет, по возвращении в Воронеж из Куйбышева, Н.А.Задонский дополняет эту книгу новыми материалами, основательно перерабатывает, исправляет, пишет к ней примечания и дает другое название – «Смутная пора». (В библиотеке писателя сохранился рабочий экземпляр «Мазепы» с купюрами, сокращениями, многостраничными рукописными вставками.)

Такова история рождения первого прозаического произведения Н.А.Задонского. А прозаический вариант «Кондратия Булавина» появился при иных обстоятельствах.

В 1957 году Николай Алексеевич получил письмо из издательства «Молодая гвардия». К нему обратились с предложением написать биографию вождя крестьянского восстания Кондратия Булавина для серии «Жизнь замечательных людей». Предложение было неожиданным. Все треволнения и творческие радости, связанные с работой над булавинскими материалами, были подернуты дымкой забвения за давностью лет. Но сохранились документы и печатные источники. Да и память писателя и историка, цепкая и богатая, хранила многое. Возвратившись еще раз в ту давнюю эпоху, вновь пережив события Булавинского восстания, вспомнив яркую жизнь и героическую смерть ее вождя, автор создает историческую хронику «Кондратий Булавин», изданную в конце 1959 года «Молодой гвардией» в серии «ЖЗЛ». Позже, дополненная и заново отредактированная, книга получила название «Донская либерия».

В творческой судьбе писателя, если рассматривать ее в целом, вошедшие в настоящее издание книги занимают особое место. Они как бы являются промежуточным звеном, соединяющим раннего Задонского-драматурга с поздним Задонским – автором широко известных исторических документальных хроник «Денис Давыдов» и «Жизнь Муравьева».

Имя писателя неотделимо от слова «история». Отечественную историю он страстно любил с детских лет, знал ее в мельчайших деталях и подробностях, испытывал трепетное волнение перед историческим документом, перед новым и неисследованным, будь то страницы исторических событий или незаслуженно забытая биография выдающейся личности. Склад его ума был таков, что любой факт, любое событие он рассматривал с позиций исторической закономерности и значимости. И эта его черта явственно просматривается уже в его ранних, несовершенных по мастерству драматургических опытах.

«Донская Либерия» и «Смутная пора» не случайно объединены под одной обложкой. Их многое роднит. Обе они связаны единством времени, отражают определенный период в истории Российского государства начала XVIII столетия, «когда Россия молодая мужала с гением Петра» и одновременно испытывала потрясения из-за крестьянских волнений, войн со шведами, изменнической политики гетмана Мазепы. Обе книги объединены единством авторского замысла и в какой-то мере дополняют друг друга.

Н. ЗАДОНСКАЯ,

секретарь Комиссии по литературному наследию писателя Н. А. Задонского,

журналист.

Внучке Леночке эту правдивую и печальную повесть о донской либерии и ее вожде посвящает автор.

На вершинах было, братцы, на Булавинских,

Собирались, соезжались там, братцы,

Люди вольные, беспачпортные…

ВСТУПЛЕНИЕ

Я познакомился с ним давно, еще в детские годы… Это был красивый чернобровый казак средних лет, горячий, смелый, самолюбивый, упрямый. Ходил он всегда в богатых бархатных казацких кафтанах, мягких сафьяновых сапогах, с небрежно засунутыми за кушак пистолями и запорожской саблей, а в левом ухе поблескивала большая золоченая серьга. Таким выглядел Кондратий Булавин в рассказах донских старожилов и моих родных, считавших себя потомками булавинцев, выселенных после бунта в верховье Дона.

Рассказывали мне о том, что был Булавин в азовских походах и будто царь Петр чем-то обидел гордого атамана, и вскоре поднял он на царя и бояр «всех казаков и черный люд», долго и успешно воевал за вольность, а затем, преданный своим другом, застрелился.

Несмотря на то, что со времени Булавинского восстания прошло свыше двух столетий и устные рассказы о его вожде дополнились всяческим вымыслом, народная память все же очень любовно хранит героический облик Кондрата, «ставшего за народ» в те далекие, тяжелые времена.

Совсем другая, весьма неблагоприятная характеристика вождя одного из крупнейших народных восстаний была мною обнаружена в письменных и печатных документах, знакомство с которыми я начал в тридцатых годах по задонским и воронежским архивам. В библиотеке некогда знаменитого Задонского монастыря я нашел много всевозможных документов, в которых Булавинское восстание обрисовывалось как бунт против петровских реформ, поднятый на Дону беглыми стрельцами и раскольниками. Святейший синод прямо предлагал духовенству «рассматривать булавинский бунт как именно раскольническое движение».

А воронежские историки Дольник и Второв, работавшие в середине прошлого столетия над местными булавинскими документами, определяли причины восстания следующим образом: «Во время тяжкой борьбы Петра Великого со шведским королем Карлом XII Мазепа, гетман малороссийских и запорожских казаков, прельщенный обещаниями Карла и в надежде сделаться независимым владетелем, изыскивал средства к привлечению на свою сторону донских казаков. Не смея еще действовать открыто, он тайно избрал в соумышленники донского походного атамана Кондратия Булавина, который тогда охранял границы со стороны Донца и города Бахмута, где донское войско имело соляные варницы. Булавин под тайным покровительством Мазепы набирал в Малороссии и Запорожье всякую сволочь, отсылая их в свои отряды, скрывавшиеся в степях за Миусом…»