Страница 11 из 175
– Браво! Просто прелесть! – одобрил Евдоким. – Дай-ка мне, я перепишу… Только, по моему мнению, слово «пешки» заменить следует «шашками»… Да и вместо «величества» другое слово требуется. Очень уж ты разошелся! Нагореть может!
– Ладно, поправим, – согласился Денис и рассмеялся: – Басня же… Не такие еще пишут!
Вскоре, переписываемая из одной заветной тетрадки в другую, басня молодого кавалергарда Давыдова уже гуляла среди военных. Нашлись люди, причастные к литературе, которые по-настоящему оценивали достоинства произведения, признав в авторе несомненный талант. Один из таких людей – Сергей Никифорович Марин, офицер Преображенского полка, с которым познакомил Четвертинский, – славился своими бойкими, шуточными стихами. Его пародия «Признание в любви военного» имела большой успех среди гвардейцев. Познакомившись с Денисом, Марин сказал:
– Вы обладаете всем, чтоб стать превосходным писателем… Но послушайте мой добрый совет: избегайте столь резких концов, как в этой басне, не заостряйте слишком сатирической мысли…
Другим ценителем был один из друзей Каховского – офицер Измайловского полка Алексей Данилович Копьев. Смуглый, худощавый и желчный, не терпевший, как и Каховский» всяких «бештимтзагеров», Алексей Данилович при Павле был разжалован в солдаты за появление на маскараде в «шутовской» одежде, являвшейся карикатурой на гатчинскую форму. Снова офицерский мундир надел недавно. Копьев лет десять назад написал либретто комической оперы «Лебедянская ярмарка», сочинял ядовитые, порой циничные экспромты, перевел трактат французского политического деятеля Неккера «Счастье дураков».
Зайдя к Каховскому, Алексей Данилович сказал:
– Ну, любезный друг, братец твой Денис меня удивил… Не ожидал!
– Что же случилось? – встревожился Каховский, у которого Денис давно уже не был.
– Да ты разве про басню его не слыхал?
– Понятия не имею… Какая басня?
– Странно! – недоверчиво посмотрев на приятеля, заметил Копьев. – Я полагал… Но ежели не знаешь, изволь… По рукам у нас ходит, я сам списал.
Он достал из кармана бумагу, протянул продолжавшему недоумевать Каховскому. Тот прочитал. Басня понравилась, на лице выразилось удовольствие. Однако тут же промелькнула мысль, что фиговый листочек, прикрывавший замысел, слишком прозрачен. Могут быть неприятности.
– Нет, слог-то каков! Легкость стиха какая! – продолжал восхищаться Копьев. – Ведь этак сей юноша скоро всех наших пиитов перещеголяет. Талант, друг любезный, талант истинный!
– Однако ж, – усмехнулся Каховский, – нам с тобой по горькому опыту известно, что не всякие таланты поощряются,..
– Ныне времена другие! – махнул рукой Алексей Данилович. – Ты скажи, когда Денис навестить тебя собирается? Хочется по душам с ним поговорить.
– Что ж, приходи завтра вечером, пошлю за ним камердинера, – сказал Каховский. А сам подумал: «Следует все же Дениса предупредить, удержать в пределах благоразумия».
И на следующий день свои опасения высказал Денису. Но, кажется, было уже поздно.
Басня, как нельзя лучше отражавшая фрондерские настроения офицерства, вызвала большие толки7. Польщенный похвалами товарищей, Денис вспомнил о басне Сегюра, переделку которой начал еще в Москве. Быстро закончил ее и под названием «Река и зеркало» пустил по рукам. И хотя не было уже в живых того, чей «гнусный вид» заставил тогда взяться за эту басню, тем не менее смысла она не потеряла.
Строки были колючие, злые.
Денис не знал, что некоторые переписчики произвольно изменяли текст обеих его басен. В первой он сам исправил слово «величество» на «могущество», но переписчики восстановили первоначальный вариант. А второй басне многие дали название «Деспот», резко усиливая ее остроту. Именно под таким названием кто-то записал басню Давыдова в альбом тригорской помещицы Прасковьи Александровны Осиповой, ближайшей соседки Пушкиных.
А Сергей Марин, отправляя эти басни другу своему графу Воронцову, служившему на Кавказе, писал:
«Давыдов кавалергардский написал две басни, которые я тебе отправляю с первым курьером, ибо иначе посылать их невозможно».
Выслушав брата Александра Михайловича, Денис почувствовал смутную тревогу и, может быть, пожалел, что поспешил пустить в свет басни. Но явился Алексей Данилович и успокоил:
– Старик Державин пять тысяч рублей и перстень получил от императора Александра за свою оду. А уж кому не было ясно, кто такой «Норд сиповатый»! И цензурные строгости ныне сняты! Да, кроме сего, и не пожелает никто в басне себя обнаружить. Молодец, молодец, Денис Васильевич! Талант истинный!
Разговор с Алексеем Даниловичем для молодого автора был настолько приятен, что, возвращаясь домой, Денис лихо подкручивал свои черные усики и, весело позванивая серебряными шпорами, думал лишь о том, что жить, в сущности, чертовски приятно.
Денису шел двадцатый год.
IX
Среди других обязанностей, возлагавшихся на гвардию, охрана Зимнего дворца, где жил император, считалась одной из важнейших.
Денис, произведенный осенью 1803 года в поручики, не раз находился во внутренних караулах. Зимой в огромных дворцовых комнатах было пустынно, холодно, и дежурившие офицеры обыкновенно собирались в кавалергардском зале погреться у камина и выпить стакан кофе. Однажды ночью, зайдя сюда, Денис увидел незнакомого офицера в форме Семеновского гвардейского полка, сидевшего у камина с книжкой в руках. Офицер поднялся, и… Денис невольно сделал шаг назад от изумления – до того безобразной и смешной показалась наружность незнакомца. Совсем почти карлик, рыжий, криволицый, с короткой шеей, обезьяньими ухватками и ужимками, он исподлобья посмотрел на Дениса тусклыми серыми глазками и представился:
– Подпоручик Дибич…
Денис сразу припомнил где-то слышанную историю этого офицера. Отец его, барон Дибич, прусский полковник, родом из Силезии, слывший «великим тактиком», прибыл в Россию при императоре Павле, весьма к нему благоволившем. Дибич был поселен в Михайловском замке, произведен в генералы. Сына записали в гвардию. И тем не менее, впервые увидев молодого Дибича в гвардейском мундире, император Павел не выдержал, распорядился: «Сего безобразного карлу уволить немедля за физиономию, наводящую уныние на всю гвардию».
Молодой Дибич, обиженный, уехал в Берлин, где учился в кадетском корпусе. Вновь в Петербурге он появился уже при Александре.
7
В.Н.Орлов, много лет работавший над литературным наследством Д. Давыдова, говоря о том, что молодой Давыдов вращался в кругу военно-дворянской фронды и целиком разделял ее интересы, делает нижеследующее разъяснение: «Деспотизм Павла восстановил против него значительную часть кадрового офицерства и гвардейской молодежи. В резко изменившейся обстановке общественно-политического и военного быта люди этого круга, хотя и были зажаты в тиски гатчинского режима, не мирились с абсолютистским произволом Павла и продолжали жить иллюзиями „великого осьмнадцатого столетия“ – века дворянского процветания, гвардейских „вольностей“ и фаворитизма, упрочившегося в условиях женских царствований. Воодушевленные суворовскими традициями, они открыто враждебно относились к прусской военной системе и ненавидели Павла I как тирана и узурпатора. На почве подобных настроений сложилась военно-дворянская фронда 1790 – 1800 годов, резервы которой пополнялись по преимуществу из рядов гвардейской молодежи. Никакого революционного значения эта фронда, конечно, не имела. Отражая противоречие интересов, обнаружившееся внутри господствующего помещичьего класса, она знаменовала всего лишь конфликт, возникший между аристократическим дворянством и примыкавшими к нему более широкими дворянскими кругами, с одной стороны, и осуществлявшим невыгодную этим дворянам политику „самовластительным злодеем“ Павлом I, с другой стороны. Переворот, совершенный силами военно-дворянской фронды, не принес ей ожидавшихся ею результатов. В особенно невыгодном положении очутилась гвардейская молодежь, надежды которой на возвращение „златого века“ дворянских „вольностей“ не осуществились. Едва улеглись первые восторги по поводу устранения Павла, как эта молодежь убедилась, что гатчинский режим (правда, в несколько иных формах) восторжествовал с новой силой… В условиях нового царствования оппозиционные настроения отдельных групп дворянства сохраняли свою актуальность» (вступительная статья В. Н. Орлова к «Стихотворениям Д. Давыдова». Изд-во «Советский писатель», 1950 г.).