Агнесса. Том 1

— Нравится… Спасибо, Орвил.

Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась.

— Агнесса! — он обнял ее. — Скажи, ты счастлива? Счастлива хоть чуть-чуть?

— Я очень счастлива, Орвил, — просто и без запинки ответила она, и Орвил мог бы с кем угодно побиться об заклад, что невозможно ответить более искренне, чем это сделала Агнесса.

Потом они гуляли по солнечному парку, вышли и в город. Агнесса и Орвил шли под руку, а Джессика на два шага впереди них вела на поводке Керби… вернее, Керби тащил Джессику за собой.

— Агнесса, я думаю, лучше будет, если дать Джессике мою фамилию, — сказал Орвил. — Теперь, когда ты стала миссис Лемб, девочке не стоит называться Митчелл. Я не хочу, чтобы ее происхождение постоянно ставилось под сомнение.

— Да, конечно, — коротко отвечала Агнесса, — так будет лучше.

Орвил облегченно вздохнул. Хорошо, если с этой историей удастся покончить раз и навсегда. Ему было неприятно, что люди, считая Агнессу честной, наперебой хвалили ее, а часом позже, узнав, что у нее есть ребенок, принимались выискивать в ней недостатки; при этом они совсем не знали ее и не стремились узнать, им важен был лишь факт подтверждения ее непорядочности, коим считалось живое существо — Джессика. И Лилиан на прощание посоветовала отдать девочку в «хороший пансион» «там ее постараются воспитать как леди». Вспоминая слова сестры, Орвил недобро усмехнулся: Лили, как видно, решила, что Агнесса неспособна воспитать свою дочь сама и что Джессика изначально испорченная, раз появилась на свет незаконно.

Но теперь, можно надеяться, все неприятное останется в прошлом. Он удочерит девочку, а общество… оно сдастся рано или поздно перед ним, перед обаянием Агнессы… Только вот сердце, человеческое сердце… чем можно взять эту крепость? Добром, наверное, любовью, терпением…

Вечером Джессику с трудом уложили спать, она была так возбуждена, взволнованна, что ее никак не удавалось успокоить.

День был полон впечатлений — она исследовала дом и парк, перезнакомилась со всей прислугой, устраивала дом для кукол, листала новые книжки… Наконец заснула. Здесь же устроился Керби. Пес с первого дня вознамерился водвориться в спальне хозяйки, но туда его не пустили, и Керби избрал полумеру: поселился в детской, тем более что здесь он встретил поддержку Джессики.

Своеобразно он вел себя по отношению к Орвилу: с большим достоинством, незлобно, но достаточно независимо и отстраненно, всем своим видом давая понять, что поселился здесь ради Агнессы и Джессики и отнюдь не обязан благодарить Орвила за гостеприимство. Самое важное пес решил для себя давно: хозяин, живой или мертвый, был для него единственным. И заводить другого Керби не собирался.

Агнесса и Орвил посидели возле кроватки девочки, тихо беседуя.

— Агнесса, — Орвил, — в этом месяце я решил не заниматься делами. И тебе, я думаю, нужно отдохнуть. Может быть, съездим к морю?

Лицо Агнессы наполнилось светом.

— В Калифорнию, Орвил?..

— В Калифорнию?.. Вообще-то я думал немного поближе. Впрочем, мы можем поехать куда захочешь.

— Нет-нет, — быстро произнесла Агнесса, — я не хочу в Калифорнию.

— Но…

— Я передумала.

— Хорошо, как скажешь.

— А Джессика?

— Разумеется, мы поедем вместе с Джессикой. И даже Керби возьмем с собой.

Ужинать поехали в самый шикарный ресторан города. Агнесса в темно-зеленом бархатном платье с приколотой у плеча розой и в драгоценностях сидела за столиком; позолоченный сервиз, хрусталь, ковры —пугающие роскошью предметы окружали ее, и она не могла понять, что есть сон: то, что было тогда, месяц назад, или все-таки ее теперешняя жизнь. Слишком быстро все происходило, она не успевала опомниться, осознать как следует свои действия и мысли… Давно ли мыла посуду за гроши, а теперь сама — богатая посетительница ресторана, куда более внушительно-роскошного, чем тот, в Хоултоне. Что бы сказали ее бывшие напарницы, если б увидели ее сейчас? А Филлис? Она по-прежнему работает там…

— Жаль Филлис, — произнесла Агнесса вслух. — Теперь не увидимся долго.

Ей хотелось помочь подруге, но она стеснялась попросить об этом.

— Хочешь помочь ей?

Агнесса замялась.

— Да, — призналась она наконец. — Филлис единственная меня поддерживала. Но я не знаю, как это сделать.

— Это довольно просто, — ответил Орвил.

Агнесса пожала плечами: живой неподдельный бархат ее кожи озарялся мягким светом, и влекла, неудержимо притягивала, не отпускала загадочная зелень глаз. Орвил любовался этой не осознающей своей силы женщиной: то был ее миг, ее час, ее жизнь.

— Но у меня нет ничего, — возразила она. Орвил внимательно посмотрел на нее.

— У тебя есть то, что есть у меня, и наоборот. Разве нет?

— Филлис примет не всякую помощь. Просто деньги она не возьмет.

— Понимаю. Но не обязательно делать так. Можно, например, помочь ей устроить мастерскую или магазин, чтобы она имела постоянный доход, который, кстати, будет зависеть от ее труда. А чтобы это не выглядело как благотворительность, пусть отчисляет тебе процент, небольшой, разумеется, как будто ты с нею в доле.

— Но Филлис простая девушка, она никогда ничем подобным не занималась. Думаешь, она справится?

— Научиться несложно. Я отправлю к ней надежного человека, он все сделает.

— Спасибо, Орвил. — Агнесса ласково тронула его ладонь.

Темные глаза Орвила наполнились светом.

— Агнесса, милая…

— Ты выполняешь все мои просьбы. Что я могу для тебя сделать?

— Ты уже сделала. И я хочу, чтобы у тебя были просьбы. Всегда. А еще лучше будет, если я научусь и так догадываться обо всех твоих желаниях.

— Ты так сильно меня любишь? — очень тихо прошептала она.

— Я так сильно тебя люблю, — не сводя с нее глаз, ответил он.

Потом оглянулся. Атмосфера сладкой тоски наполняла все вокруг, но Орвил чувствовал что-то совсем другое. Его не расслаблял желтоватый полумрак, таинственный переливчатый блеск напитков в бокалах — все это лишь помогало подчеркнуть сосредоточенность, царящую внутри. «Любовь — очень древнее вино, и им никогда нельзя напиться допьяна», — подумал он. Он всегда рассуждал трезво, он знал, что есть на свете женщины куда более совершенной красоты; Агнесса не казалась ему красавицей, потому что ею и не была, но она излучала невидимый для многих свет души, не совсем понятной и все-таки Орвил чувствовал это — близкой ему, только ему, человеку, который ее любил.

Он смотрел на нее, как она пьет шампанское, как улыбается, отвечая… Принесли форель, потом жаркое… Агнесса по-детски удивлялась, пробуя позабытые блюда, она смеялась, и Орвил не мог понять, что блестит сильнее: изумруды в ее колье или пронзительно зеленые глаза. Они говорили, и Орвилу казалось, что между ними с каждым доверительным словом возникает притягательная, непостижимая внутренняя близость. Они не замечали никого. Иногда он вспоминал как о невероятном о том, что совсем скоро придет ночь, и женщина эта снова будет спать в его объятиях, а потом они вместе проведут день, и все следующие ночи и дни будут рядом. Всегда.

Бог вознаградил Орвила и простил Агнессу: их одиночество кончилось, растворилось в соединении душ.

— Знаешь, Орвил, — сказала Агнесса, — только одно не дает мне покоя, я до сих пор не знаю, где моя мать. Помнишь, я говорила тебе, что не смогла найти ее?

— Помню.

— Да… Тогда я отыскала то заведение… Я говорила тебе, что моя мать жила доходами с публичного дома?

Агнесса уже не была стеснительной барышней: прошедшие жестокие годы научили ее называть вещи своими именами.

Орвил поставил на столик бокал.

— Кажется, нет, — спокойно ответил он. Агнесса рассказала.

— Я хотела бы ее найти, — сказала она. — Не знаю, встреча была бы, наверное, преждевременной, но хотя бы узнать что-нибудь…

— Мы постараемся найти ее, дорогая.

Агнесса помолчала, а потом произнесла, напряженно глядя перед собой:

— За мной тянется длинный хвост всяких неприятностей!