Только любовь

Конфликт, поглощавший энергию, был порожден тем, что каждый, подобно волшебному зеркалу, отражал то, что другой не хотел признавать в окружающем мире. И что мучительно остро влекло к себе. Лучше вообще отрицать, что нуждаешься, чем обнаружить, что именно ты не способен принять эту часть бытия, потому что ее не достоин.

Весь жизненный опыт Иланы учил, что любой человек ищет способ использовать тех, кто с ним рядом. Обжегшись несколько раз, она стала себя убеждать, что чем праведней маска, тем хуже нутро, и Илана должна быть одна. Разрешив себе верить красивым словам и поступкам, она испытает боль. Чем сильнее ты хочешь быть с ней понимающим, нежным, заботливым, тем она больше провоцирует на откровенную грубость. Илана считает, что открывает обман лицемера, не видя того, что агрессия –  просто ответ на ее поведение.

После знакомства с Гутруной, еще не достигнув пятнадцати лет, Эрл открыл, что женщина может использовать страсть как приманку. Она презирает мужчин, поддающихся чувству, и видит в них лишь инструмент для своих целей. Выяснив это, Эрл перестал реагировать на провокации. Он не верил им.

Но, отрицая такую любовь, Эрл не раз задавался вопросом, почему никто не пытался заигрывать с ним. Даже Альвенн, певица, которую он защитил, и которая стала потом женой Норта, в те дни тосковала по Орму. К нему обращались за помощью, от него ждали поддержки, но страсть вызывал старший брат.

И потом, в Агеноре, он явственно чувствовал, что привлекает к себе либо новых Гутрун, просчитавших заранее, что может дать Ливтрасир, либо юных восторженных девочек, видящих в нем воплощение некой мечты, совершенно не связанной с жизнью.

Любовь Руни тоже была лишена огня страсти. Сначала они ощущали такое родство душ, такую взаимную нежность, что мысли о том, что их чувство могло быть ущербным, казались огромною глупостью. Упрекнуть жену в том, что ему не хватает ее ласки, было нельзя. Но готовность, с которой она исполняла «супружеский долг», наводила на мысль об излишней, почти ненормальной покорности. Прямой отказ, с точки зрения Эрла, подчас был бы лучше подчеркнуто мягкой заботы, скрывающей горечь и чувство вины.

Постепенно Эрл начал считать, что с ним что-то не так. Руни просто не хочет его обижать, говоря вслух о том, что ей с ним плохо. Она любит и не желает ему причинить боль. Боясь его ранить, жена предпочтет промолчать, чтобы не разрушать то, что есть. И Эрл тоже молчал, опасаясь ее потерять.

Эрл уверил себя, что ему хорошо. Что их чувство важнее и глубже простых примитивных порывов. Стремленье Иланы растормошить его вызвало мощный протест. Эрл боялся опять убедиться, что не в состоянии дать радость женщине. Не важно, скажет Илана об этом вслух или смолчит. Он поймет. А еще хуже был страх нарушить свод правил, которые он признавал. Подвести тех, кто верит ему, причинить боль жене. Отвергая возможность понять до конца, от чего отказался, он вызывал ярость Иланы, считавшей, что Ливтрасир унижает ее лицемерным притворством.

Оба они были правы. Судьба их свела, чтобы каждый узнал и признал то, что он отвергает, боясь испытать слишком сильную боль.

Летучая мышка, метнувшись к большой плоской глыбе, утыканной множеством лезвий, вцепилась в огромную скобу, служившую верхним креплением. Любой канат, даже самый надежный и прочный, давно бы уже сгнил, но ржавая цепь толщиною в запястье ребенка, насквозь проржавев, продолжала держать смертоносный груз. Люк на полу под нависшею глыбой ощерился множеством кольев и острых мечей, не утративших блеск. Ловушка, похоже, сломалась очень давно.

Эрл облегченно вздохнул, опуская Илану на пол. Он здесь не был, но знал это место по картам из зала Запретного.

– Мы почти дошли. Еще три поворота, потом большая петля. А еще – боковой коридор, по которому можно попасть в ту пещеру, которая раньше, при Мастерах, была детскою спальней. Оттуда до люка рукой подать.

– Я не хочу выходить.

– Почему? – удивленно спросил ее Эрл.

– Я устала, мне холодно.

– Ты заболела?

– Мне страшно. Страшно остаться одной, – продолжая сжимать его руку, сказала Илана.

– Там, наверху, ты не будешь одна. С тобой будут другие.

– А ты?

– Я тоже. Я помогу тебе, но…

– Поцелуй меня, чтобы мне стало тепло.

– Хорошо, – прикоснувшись губами к горячей щеке своей спутницы, мягко сказал Ливтрасир.

– Не так!

– Тише… Нам нужно идти.

– Ты со мной или нет?

– Сейчас да. Я тебе благодарен за все, что здесь было. И я никогда не забуду…

– Я тоже… Возьми меня на руки.

– Ты как ребенок.

– Я женщина.

– Да. Ты красивая умная женщина.

– Я так устала…

Эрл начинал понимать, чем грозит ему чувство Иланы. В пещере, позволив себе овладеть ее телом, Эрл просто хотел ощутить, что способна дать страсть, когда души молчат. Есть страх смерти, есть плоть, и есть жажда физической радости. Просто желание жить, а не думать. Не важно, что будет потом. Только здесь и сейчас.

Эрл был рад ее отклику. Горд тем, что мог утолить ее страсть. Благодарен за то, что она подарила ему шанс испробовать то, что он долго в себе отрицал, но хотел испытать. И, наверно, сильнее всего он был счастлив, когда ощутил, что Илана, насытившись, хочет остаться одна, отстраниться и не продолжать отношения.

После мощнейшей разрядки, заветной «вершины блаженства», осталась одна пустота. Выплеск страсти не дал ничего, кроме легкой неловкости. Оба хотели как можно скорее забыть обо всем, что случилось меж ними. За это Эрл был благодарен Илане вдвойне.

Он жалел свою спутницу и готов был сделать все, чтобы ей помочь. То, что отношение Иланы стало меняться без всякой причины, его удивило. Эрл не хотел продолжать их роман. Он хотел одного: поскорее вернуться к жене. Просто сесть рядом, тихо обнять, ощутить холодок тонких рук и забыть обо всем.

Но возможно ли будет забыть? Пожелает ли Руни смириться с тем, что ей откроется, если Илана начнет борьбу? Эрл понимал, что жена не ответит на выпад соперницы. Руни «уйдет». Осторожно закроется тихой улыбкой и грузом обычных забот, чтобы никто не знал, что творится за этой привычною маской. Руни, наверно, простит, но уже никогда не поверит. Они будут и вместе, и порознь. Они не смогут расстаться, и быть вместе тоже не смогут.