Иск

— Я думаю, мы можем добыть доказательства того, что план Омега — не порождение моей фантазии. Вы представляете, что это значит, мистер Брюгге, если вы спасете мир от уничтожения?

— Это фантастично! Если бы это было так! Трудно даже представить себе, что стало бы с нашим тиражом!

— У меня есть план, — сказал я. Я лгал. Плана еще не было, но в голове у меня мелькнула надежда. — Вы правы. Что бы ваши репортеры ни написали о Ритрите, ничто не указывает на день Омега. Действительно, у нас нет никаких доказательств. Но давайте представим себе, что должны думать Калеб Людвиг, Каррингтон и их помощники, если они узнают, что я, Николас Карсон, жив и намерен рассказать обо всем, что знаю, редактору «Шервуд Икзэминер»? А вдруг редактор поверит? Вдруг редактор позвонит своему старому знакомому президенту Шервуда и предупредит его о предательстве, о страшном плане, о помощнике, который должен вырвать президентский пароль для генерала Каррингтона. Что тогда? Что, если президент решит, что такими вещами не шутят, и изолирует своего помощника? Что тогда? Конец безумным мечтам. Крах всего. Бесконечный ярмарочный балаган и бесконечные процессии любопытных — как раз то, что больше всего ненавидит и ненавидел Калеб Людвиг. А может быть, суд? Первый в истории суд над искусственным человеком? Нужно же когда-нибудь начинать. «Мистер Людвиг, расскажите, пожалуйста, как у вас возникла идея уничтожить цивилизацию». Так что же должны сделать Калеб Людвиг и его помощники, если они узнают, что Николас Карсон собирается явиться к Мэтью Брюгге?

— Вы хотите сказать, что…

— Совершенно верно, мистер Брюгге. Совершенно верно. Они должны сделать все, чтобы Карсон никогда не добрался до редактора «Шервуд Икзэминер».

— Но как…

— Обождите, — сказал я властно, и Мэтью Брюгге тут же закрыл рот. Бывают такие мгновения в жизни, когда вдруг ощущаешь беспредельную власть над людьми, и люди беспрекословно принимают эту власть. Я мог сейчас приказать Брюгге прокукарекать, и он бы без звука выполнил приказ. Но мне не нужно было кукареканья. Мне нужно было, чтобы он поддержал мой план, который начал принимать уже более или менее конкретные очертания.

— Кто-нибудь знает о моем приходе сюда? — спросил я.

— Н-нет, — пожал плечами Уолтер Брюгге. — Я никому ничего не говорил. Мистер Карсон пришел ко мне домой. Я уже кое-что знал из рассказов его приятельницы, которая была у меня накануне. Я никому ничего не говорил. Я привел его прямо к тебе, отец.

— Отлично, — кивнул я. — Будем исходить из предположения, что о нашем разговоре никто ничего не знает. Скажите, есть у вас какой-нибудь загородный дом?

— Разумеется. Тот, в котором я постоянно живу. В самом Шервуде у меня тоже, конечно, есть квартира, но я ненавижу ночевать в городе. Мне здесь нечем дышать.

— Тогда вы поднимаете телефонную трубку и звоните в фонд Калеба Людвига. И рассказываете им, что завтра, скажем, в семь часов вечера, в вашу загородную резиденцию должен приехать некий Николас Карсон.

— А почему я звоню им?

— Потому что этот Карсон утверждает, что фонд Калеба Людвига сделал из него искусственного человека. Мало того, намекнул по телефону, что располагает чрезвычайно важными сведениями. История эта настолько необычна, что как главный редактор серьезной газеты, вы не можете довериться одному только человеку и хотите, чтобы при разговоре присутствовал и представитель фонда. Логично?

— Как будто.

— В таком случае можете не сомневаться, что Людвиг и К° сделают все, чтобы не допустить моего приезда к вам.

— Каким образом?

— О, это уже детали. Они пошлют своих людей со строжайшим приказом во что бы то ни стало перехватить меня на пути к вам и уничтожить. Но они не знают, где я скрываюсь. Они не могут знать, в какой машине я поеду. Поэтому их люди будут поджидать меня где-нибудь около вашего дома.

— Но… увидев, что машины с вами нет, они догадаются, что это ловушка. Так?

— Безусловно. Поэтому охотники на меня должны одновременно быть дичью, за которой будут охотиться другие. Можете вы найти специалистов? Только бойтесь любителей. Та сторона настроена серьезно, и это будет меньше всего походить на показательную схватку дзюдо.

— Гм… я думаю, это возможно. Наша газета много лет пользуется услугами частного сыскного бюро. Там есть неплохие люди. Во всяком случае, более надежные, чем наша славная полиция. Но… я только что подумал, а не вызовет подозрений то, что я намереваюсь побеседовать с вами не в газете, а у себя дома? В общем, это довольно необычно.

— Я сам подумал об этом. Поэтому в разговоре с представителем Фонда дайте понять, что история, на которую намекал по телефону этот Николас Карсон, совершенно необычна. Что вы, как главный редактор, решили принять все меры безопасности. В наши дни никогда не знаешь, где и кто тебя подслушивает. А упустить из рук такую сенсацию… и так далее.

— Гм, вполне убедительно. Еще вопрос. Где будете вы?

— К сожалению, я должен напроситься к вам в гости, — сухо сказал я. — Я, мой сын и моя приятельница. Еще до звонка, сейчас же, мы поедем с вашим сыном к вам и будем скрываться там.

— Хорошо, — решительно сказал редактор, — я согласен. — Он направился к своему трону, и как только между нами опять оказался гигантский его стол, я почувствовал себя жалким пигмеем…

Он молча смотрел перед собой, и не нужно было быть великим физиономистом, чтобы понять, о чем он сейчас думает. Величайшая сенсация всех времен. Он, Мэтью Брюгге, входит в историю. Властно и решительно, как в свой кабинет, и так же властно занимает в ней выдающееся место. Словно в истории уже приготовили для него огромный стол.

Может быть, он даже закажет себе визитные карточки: «Мэтью Брюгге, владелец и редактор „Шервуд Икзэминер“, спаситель человечества». Скромно и со вкусом.

Самое смешное было в том, что этот розовощекий человечек действительно сейчас держал в своих ручонках историю. Черт с ним, пусть зарабатывает миллионы или миллиарды на спасении человечества, пусть считает себя хоть господом богом, лишь бы он помог.

Он должен это сделать. Слишком фантастична была наживка, чтобы он мог выплюнуть ее в последнюю секунду. Тем более, он всю жизнь заглатывал все, что мог, от конкурентов до сенсаций.

Музыка плыла по комнате. Нет, не плыла, она то сворачивалась в плотный, упругий вихрь, то расслаблялась и нежно овевала его.

Генерал Иджер погрузился в кресло и весь отдался Моцарту. Генерала не было. Не было комнаты, не было глубокого кресла, обтянутого старой, чуть потрескавшейся коричневой кожей, не было вытянутых ног и не было свалившихся с них шлепанцев. Он ни о чем не думал. Он растворился в музыке, и она прекрасно и грустно несла его куда-то…

Телефонный звонок ворвался в музыку, варварски взорвал ее, и генерал, лишенный поддержки божественных звуков, со вздохом вернулся в свое усталое тело.

— Добрый вечер, — послышался голос Калеба Людвига. — Только что мне звонил главный редактор «Шервуд Икзэминер». С ним вступил в контакт наш общий друг…

— Они уже виделись?

— Нет, завтра в семь часов он должен приехать в загородный дом Мэтью Брюгге. Надеюсь, вы понимаете…

— Я понимаю, — вздохнул генерал. — Я понимаю. Я понимаю, что это вполне может быть ловушкой.

— Ловушкой? Что вы хотите сказать?

— Может быть, я ошибаюсь. Мне очень хотелось бы ошибаться. Но меня всегда настораживают чересчур благоприятные возможности. Мы повсюду ищем нашего друга и вдруг узнаем, что он будет завтра проезжать тогда-то и тогда-то по такой-то дороге. К тому же загородной. Слишком хорошо, чтобы быть правдой…

— Так что же вы предлагаете? Сидеть и ждать, пока он…

— Боже упаси! Ловушка, друг мой, — это взаимоострое оружие.

— Не понимаю.

— Если некто хочет заманить кого-то в западню, то этот некто будет прятаться около нее. А зная это, этот кто-то может стать уже не жертвой, но охотником.

— Это по вашей части. Ловушки, жертвы, охотники — меня это не интересует. Меня интересует, чтобы наш друг не попал завтра к Мэтью Брюгге.