Ратоборцы

— Никогда больше не называй меня господином. Меня зовут Славян.

Хаким поклонился, но ничего не ответил.

— Пойдём? — спросил его Славян.

— Да. Но не через пыточные и колодец, как ты хотел. Мы выйдем открыто, через ворота. Палач и помощник. До восьмой стражи нас не хватятся, а к тому времени мы будем далеко. Я хорошо умею прятаться в пустыне. А утром будет ветер, он скроет наши следы и закроет путь погоне.

— А с какой стати нас выпустят?

— Все привыкли, что перед казнью я хожу к блудницам, они живут в маленьких домах у стен крепости. Хватает и домов виноторговцев. Сначала обыщут посёлок, и только потом подумают о погоне. Одежда и оружие спрятаны в тайнике за посёлком.

— Отлично. — Славян зашнуровал ботинки. — Пошли.

Как выглядит пустыня Аравийского полуострова на Техничке, Славян понятия не имел, а здесь — выжженная солнцем, высушенная, мёртвая земля, трещины до метра глубиной. И всё песком припорошено, ногу сломать можно запросто. Оставалось только изумляться безмерности собственной глупости — без Хакима он и километра не прошёл бы. А ещё Хаким умел находить сушняк — даже на мертвой земле что-то росло, разводить бездымный костёр, прятать его в трещинах, выбирать место для днёвок, да просто ориентироваться там, где никаких ориентиров нет. Славян не уставал восхищаться и учиться. Это даже не волшебство — чудо: добывать посреди мёртвой пустоши, то убийственно раскалённой, то мертвяще холодной, воду, целый стакан. И правильно пить, так чтобы выпитого утром глотка хватало до самого полудня, а полуденного — до заката, времени третьего глотка.

Шли они пятые сутки. На горизонте постоянно маячили орденские всадники на боевых верблюдах, но Хаким прятаться умел: трижды рыцари проезжали мимо них, ничего не видя и не замечая. Дважды пришлось отстреливаться. Теперь Славян убивал сознательно, но в душе не колыхнулось ничего, всадники в форме песчаного цвета на людей ничем не походили — тени, роботы.

Обновленное Соколами тело легко переносило все тяготы пути: жару, холод, жажду, вес оружия и рюкзаков; оказалось сильным, выносливым и неутомимым. Даже Хакиму, который в пустыне родился и вырос, приходилось труднее.

О стойбище мархрани Славян сказал только на случай прослушки, вдруг да поверят, тогда часов двенадцать беглецы выиграют. Его интересовало племя анэршы. Хаким выбор одобрил, Соколов анэршылны ненавидели люто, союзничали ещё с тремя сильными племенами — с такой армией можно брать Весёлый Двор, не боясь ответного удара ордена.

Но до стойбища надо ещё дойти. Пережить целых семь, а то и восемь дней пути.

Сегодня место для днёвки Славян выбрал сам, и впервые Хаким вместо сдержанного кивка сказал «Хорошо». Славян обрадовался: ну хоть чему-то научился. Всадники ордена отстали довольно прилично, и Хаким не только разрешил поставить навес, и даже потратить драгоценную воду на рис и чай.

Костёр Славян развёл легко и ловко, но кухарить Хаким не доверил.

Сваренный с приправами рис оказался замечательно вкусным. А ещё был чай и целая пачка печенья. За едой Хаким принялся расспрашивать, где и на кого учился Славян. Краткая лекция «Агрохимия и её место в системе наук» привела жителя пустыни в восторг.

— А можно эти пески превратить в живую землю? — спросил он.

— Теоретически. А практически — ты представляешь, сколько на это потребуется денег? И времени. Земледелие — работа на десятилетия.

— Так значит всё-таки можно… — Хаким блаженно улыбался. — Что бы трава была… Много воды… Персики… Господин, пусть это будет через тысячу лет, но ведь будет. Так красиво…

— Только мы тысячу лет не проживём, не хелефайи.

— Ну и что, господин? Если посадить дерево или выкопать колодец, они останутся и после того, как мои кости заметёт песком. Значит, я не зря прожил, на земле остался мой след, который нужен людям.

— Ты прав, — ответил Славян. — А я сказал глупость.

Хаким смутился. Странный господин ему достался. Держится запросто, как с равным, но в то же время остаётся далёким и недостижимым как луна. Словно закрыт каменной стеной. Но при этом улыбка — как глоток прохладной воды. И глаза — зеленовато-карие, яшмовые, земные, а в них сияет солнце. Но не обжигающее, злое и жестокое, как у многих рыцарей, а рассветное, лучистое, животворное. Совсем не похож на господ могущества и власти из крепости. Но оказался сильнее их всех. Господин как будто услышал его мысли, ответил длинным взглядом, улыбнулся. Раньше такие улыбки доставались только пленникам или бойцам из Славяновой роты, его братьям по оружию. А теперь вот принадлежат ему. Странно как-то. Неправильно. Он ведь слуга, раб, его место — у ног господина. Но со Славяном можно только или встать рядом, или уйти прочь. Силой держать он не будет.

— Господин, — сказал Хаким только чтобы избавиться от мешанины неподъёмно сложных мыслей, — хочешь ещё чаю?

— Нет, спасибо. И, Хаким, пожалуйста, перестань называть меня господином. Я тебе не хозяин.

— Я клятву дал, — ответил Хаким. — И теперь принадлежу тебе в жизни и посмертии.

— Нет. Я твою клятву не принял. Она улетела прочь и стала ничем, песком и камнями. Ты свободен, Хаким.

— Ты не веришь мне, господин? Думаешь, предам тебя?

— Я верю тебе всей душой. Ты благороден и честен. Я без опаски возьму из твоих рук и хлеб, и воду.

Сильно сказано. Даже слишком — Хакима в раскалённой пустыне мороз пробрал, как в самом глубоком подвале крепости.

— Тогда почему ты отвергаешь меня?

— Разве? — удивился Славян. — Мы ведь делим и воду, и еду, и даже сны.

Всё верно. Но почему так тяжело и одновременно пусто? До сих пор сложных разговоров Хакиму вести не доводилось, и нужных слов не было.

— Ну что тебе не нравится? — спросил Хаким. — Ты мой господин, я твой слуга и следую за тобой повсюду, помогаю во всём.

— Зачем?

— Ты спас мою жизнь и душу, — сказал бедуин, — и теперь я обязан служить тебе. Иначе на меня падёт бесчестие. — Хаким порадовался: так хорошо всё объяснил своему безумному господину, сделал жизнь простой и понятной.

— Это ты спас мне и жизнь, и душу, — опять всё запутал Славян. — Без тебя я никогда бы не выбрался из крепости, и вскоре стал бы ещё одним выворотнем, полностью утратил себя. Без тебя я не выжил бы в пустыне и часа — или бы рыцари поймали, или змея укусила, или в расселине ногу сломал. Да мало ли что могло произойти с таким неумехой. Так что это я твой должник, и ты в праве требовать от меня служения.

Вот такое Хакиму и в дурном сне бы не приснилось — приказывать Славяну. Пусть и совершенно безумному, но высшему.

— Ты сильнее, — сказал Хаким.

— Чем? — продолжал запутывать Славян.

— Ты не сломался, не отдал Соколам свою душу.

— Я сопротивлялся только шесть месяцев, а ты — шесть лет. Так кто из нас сильнее?

— Ты смог уйти, — ответил Хаким.

— Благодаря тебе.

Хаким вперил взгляд в прогоревший костёр. Остались только едва тлеющее угли. Коротко и быстро глянул на Славяна. Вот ведь свалилась чума на его голову!

— Почему ты не хочешь, чтобы всё было просто, как у всех? — прямо просил он Славяна.

— Кого ты называешь всеми — Соколов?

— Нет!

— Ну так я и не Сокол. И ты не Сокол. Ты человек. Людь.

И тут вдруг пришли нужные слова, выскочили из самого сердца.

— Пока я служу тебе, — сказал Хаким, — в моей жизни есть смысл.

— Какой именно?

Вот ведь упырь, а не человек! Вцепился и не вырвешься.

— Я больше никогда не стану причинять боль, — ответил Хаким. — Я посажу деревья. У меня будет много детей. Я сделаю себе оазис, и в нём никогда не будут убивать.

— Ну и зачем тебе я — почву под деревьями унавоживать?

Хаким рассмеялся.

— Славян, ты сумасшедший, дэвана. В твоей голове плясали сорок дэвов и вытоптали все мозги. Ты мог бросить меня к своим ногам, водить на цепи как пса… Но ты сделал меня свободным. Просто так, ни ради чего… Зачем?