Страница 82 из 89
— Готов поспорить, старина, это будет куда более приятное знакомство.
— Возможно, а вернее, наверняка эта леди хороша во всех отношениях. Однако надеюсь больше никогда не влипнуть в ситуацию, в которой появление живой души будет так же приятно, как в той, которая предшествовала нашему знакомству с полковником Муром.
— Спасибо, Костас. Здорово было сказано.
— Да уж. Господин аль Камаль, вы, часом, не обучали парня тонкостям восточного славословия?
— Нет. Полагаю, он говорит искренне.
— Никто и не сомневается.
— Благодарю. Однако каким бы приятным ни оказалось предстоящее знакомство с вашей дамой, меня в большей степени занимает сейчас другое обстоятельство.
— Какое же?
— Вы сказали: нам следует дождаться ее возвращения из Москвы. При чем здесь Москва? Неужели и там…
— Увы. И там. Вернее, и туда простираются кровавые следы «противной стороны». Так, кажется? Господин аль Камаль, не могу не отдать должное вашему умению находить верные, но обтекаемые определения.
— Восток, дорогой полковник. В данном случае упоминание будет уместным.
— Однако ж, друзья мои, как бы искусно ни обозначали мы противостоящую нам силу, главная задача заключается все же в том, чтобы…
— Не назвать ее, но увидеть.
— А точнее — обезвредить.
— Верно.
— В ходе расследования, которое параллельно с Костасом проводили мои люди, были определены две персоны. Я бы назвал их неоднозначными. Иными словами, прямых улик или чего-либо, прямо указывающего на причастность к убийствам, разумеется, нет. Но нечто в каждом настораживает или по меньшей мере вызывает вопросы.
— Вот как? И кто же эти неоднозначные персоны? Вы ничего не говорили мне о них, босс.
— Когда поступила информация, вы были на обратном пути в Румынию, Костас. А потом и вовсе запропастились.
— Я бы сказал — провалился.
— Да, это будет точнее. Так вот, касательно этих двух персон. Первая — журналист. Тот, что нежданно-негаданно прибился к экспедиции, а потом — удивительно вовремя — покинул ее.
— Едва ли не вместе со мной, босс.
— Я не забыл об этом, Костас. Однако вы говорите: «едва ли» — и, значит, не можете наверняка судить о том, чем занимался этот господин после того, как покинул экспедицию.
— Но было следствие…
— Верно, было. И не нашло ничего, что можно было бы предъявить ему, как, впрочем, и вам. И все же у меня эта персона вызывает некоторые сомнения.
— А что, собственно, про него известно?
— Немногое. Но это вполне ординарная информация. Румын, однако ж почти десять лет учился и жил в Англии. Нигде постоянно не работал — писал на разные издания и в Румынии, и в Британии. А может, и еще где-то. Да, писал, разумеется, на исторические темы, Дракуле притом уделял особое внимание.
— А в каком аспекте?
— По-разному. Он, надо сказать, публиковался в основном под псевдонимами, в разных издательствах — разные имена. Любил, кстати, английские.
— То есть своей позиции у него не было?
— Похоже, нет. А если и была, он держал ее при себе, а писал то, что хотела получить редакция.
— Один журналист под псевдонимом в нашем деле уже фигурирует.
— Вот именно, дорогой полковник, вот именно. Возможно, кстати, что это обстоятельство и заронило в души моих людей некоторые сомнения.
— Потом были другие?
— Не берусь судить, сначала или потом, но — были. Его появление. Я хорошо помню рассказ Костаса, по горячим следам, на борту этой же яхты. Тогда мы стояли в Мармарисе. Туда его доставили прямо из-за решетки.
— Похоже, это становится традицией, старина. Сюда вы явились прямиком из заточения. И никак иначе.
— Дорого отдам, чтобы навсегда от нее отказаться, милорд. Но босс прав. Мы действительно долго говорили в ту ночь, и, конечно же, я рассказывал о нем.
— Кстати, как он вам показался?
— Никак. В том смысле, что никаких подозрений у меня, да и ни у кого вообще, не возникло. Разве что в первые минуты после его появления…
— А что такое произошло в первые минуты?
— Шок, Стивен. Несколько секунд все были в шоке. Он ведь явился прямо из подземелья, да еще ночью, впотьмах, да еще в тот момент, когда у нас шел разговор о всякой чертовщине.
— Любопытно.
— Только на первый взгляд. Потом он все объяснил. Вполне убедительно. И вообще вел себя совершенно обычно. Ничего такого… Нет, ничего. Я по крайней мере не могу припомнить. Хотя теперь…
— Что такое, Костас?
— Ничего определенного, босс. Но, само собой, теперь я буду думать на эту тему… И мысли черт их знает куда могут повернуться.
— Да, теперь ваши воспоминания могут стать явно предвзятыми. Жаль, что нет Полины. Она большой специалист по части разных психологических коллизий.
— Надеюсь, она скоро к нам присоединиться. Но, господин Камаль, что же еще?
— Разве этого мало? Странно появился. Странно исчез. И наконец, странная аналогия, о которой мы уже говорили. Второй журналист в нашей истории, предпочитающий работать под псевдонимом.
— Три странности — действительно не одна странность. Но где он теперь?
— Это, пожалуй, четвертая странность. Немедленно после освобождения исчез. Причем достаточно искусно, мои люди пытались установить слежку, однако потеряли его почти сразу. Теперь уже не поймешь, то ли они оказались раззявами, то ли он — изощренным конспиратором.
— Действительно.
— Ты тоже так считаешь, Энтони? А мне, собственно, это кажется нормальным. Человек влип в историю, на некоторое время даже угодил за решетку. Имя его на разные лады наверняка трепали все, кому не лень. Вдобавок, возможно, ваши люди, господин Камаль, действительно работали не слишком аккуратно — оказавшись на свободе, он обнаружил за собой слежку. Желание сбежать куда подальше в такой ситуации возникнет едва ли не у каждого. У меня бы — возникло.
— Это профессиональное, Стив.
— Возможно. Но в целом я готов разделить ваши соображения. Три странности — действительно не одна… С этим не поспоришь. Ну а второй? Или вторая? Кто еще вызывает у вас подозрения?
— Кароль Батори.
— Это еще что за птица?
— Секретарь доктора Брасова. Ты не слишком внимательно читал архив своего друга, Энтони. Вся корреспонденция из Бухареста шла через руки этого человека.
— Вот как? Ни я, ни мои люди, как вы понимаете, ничего не знали об этом, однако Кароля Батори все же взяли на заметку.
— За что же?
— Ваш, сэр Энтони, покойный друг тому причиной. Дело, видите ли, заключается в том, что ни с кем больше в Румынии он не общался. Ни с одной живой душой. Кроме Кароля Батори. Тот не оставлял его ни на минуту, как прежде и доктора Брасова.
— Ваши люди, похоже, следили и за ним?
— За герцогом Текским? Разумеется. Он ведь прибыл в самое, можно сказать, пекло. Так вот, повторяю, Батори не отходил от него ни на шаг. В итоге — странная болезнь и скоропостижная смерть. Узнав об этом, я задумался… Если предположить, что болезнь и смерть герцога все же связаны с его пребыванием в Румынии, кто, как не этот молодой человек…
— Что же, по-вашему, он сделал, босс? Изобрел машину времени, проник в прошлое и каким-то дьявольским образом заразил далеких предков герцога порфирией?
— Опустим машину времени, далекое прошлое и предков.
— Что вы хотите сказать, Стив? Мальчишка-секретарь заразил самого герцога? Говорю же вам, это невозможно.
— Отложим дискуссию до возвращения Полины…
— Насколько я понял, ее специальность — психология? Если вас интересует мнение специалиста, нужен гематолог.
— Я бы назвал ее специалистом широкого профиля. Очень широкого. Однако с чем бы ни возвратилась Полина, нам не стоит расслабляться. Итак, этот Батори не отходил от Влада. Только и всего?
— Не только. До этого столь же плотно он опекал доктора Брасова.
— Но того убили «вампирским» способом. Кстати, в этом чертовом механизме нам еще предстоит разобраться.
— Механизм, на мой взгляд, не так уж важен. Разумеется, кто-то его изобрел — кто-то весьма хитроумный. А механизм в конечном итоге может оказаться очень простым. Какая разница? Куда важнее знать кто — а не как. Потому — продолжу. Вернее, отвечу на ваш вопрос, сэр Энтони. Относительно доктора Брасова. Он умер иначе, нежели ваш друг, это верно. Аналогию я усматриваю в другом. Тесная, постоянная опека обоих Каролем Батори — вот что меня настораживает. И еще вопрос: куда подевался преданный секретарь, он же практически и слуга, в ту ночь, когда погиб профессор Брасов? Заметьте, эта была совсем не обычная ночь. Полная луна, совпавшая с Вальпургиевой ночью, что случается не так уж часто. В такие ночи, по преданию, на ратушной площади Сигишоары сам Дракула, восстав из могилы, вершит свой суд. Что же выходит? Ученый, категорически отрицающий всякий мистицизм, именно этой ночью отправляется именно на эту площадь, а верноподданнейшему секретарю об этом ничего не известно?