Страница 2 из 12
Хотелось скорее сделать передышку, ну да, хотя бы встретиться с Юити, — думала я. Расспросить его поподробнее. И что с того? Что это даст? Ну, прекратится холодный дождь во мраке, и что дальше? Тоже мне, надежда. Темненький ручеек, который впадает в огромную реку отчаяния.
В кошмарном состоянии я давила на кнопку звонка квартиры Танабэ. Я запыхалась: на лифте я не поехала и незаметно для себя взобралась пешком по лестнице на десятый этаж.
Послышались шаги Юити — как давно я их не слышала. Когда я жила у них, я частенько выбегала из дома, забыв ключи, и потом трезвонила среди ночи. Юити всегда просыпался и гремел дверной цепочкой.
Дверь открылась, показался немного похудевший Юити и сказал:
— Привет.
— Давно не виделись, — ответила я и не смогла сдержать улыбки — даже самой было приятно. Внутренне я искренне радовалась встрече с ним.
— Можно войти? — спросила я у оторопевшего Юити, он спохватился, бессильно улыбнулся и сказал:
— Ну, да. Конечно… Знаешь, я думал, ты на меня ужасно рассердилась, вот я как-то и растерялся. Извини. Давай заходи.
— А я, — ответила я — на такое не сержусь. Тебе ведь это известно.
Юити сделал над собой усилие, улыбнулся, как обычно, и сказал:
— Да. Я улыбнулась ему в ответ и сняла обувь.
Хотя я совсем недавно жила здесь — поначалу, как ни странно, я почувствовала себя не в своей тарелке, но тут же освоилась среди знакомых запахов, и мной овладело такое особое чувство радости от встречи со знакомым местом. Пока, утопая в диване, я думала обо всем этом, Юити принес кофе.
— Такое впечатление, что я очень давно здесь не была, — сказала я.
— Да, ты ведь как раз тогда была занята. Ну как работа? Интересно? — мягко спросил Юити.
— Ага. Абсолютно всё интересно. Даже картошку чистить и то приятно. Такой период сейчас, — улыбаясь, ответила я. Юити поставил чашку и вдруг выпалил:
— Сегодня вечером первый раз голова нормально заработала. Понял: обязательно надо сказать, прямо сейчас. Вот я тебе и позвонил.
Я подалась вперед, приготовившись слушать, и посмотрела на Юити. Он начал свой рассказ.
— До самых похорон я никак не мог понять, что к чему. В голове — ослепительная белизна, перед глазами — мрак. У меня ведь кроме нее никого не было, она мне и мать, и отец. Так было всегда, сколько себя помню. Поэтому я даже и не предполагал, что все так запутается. Нужно было переделать кучу дел, дни катились один за другим, я ничего не мог понять. Прикинь, она и умерла-то не как обычный человек — все-таки уголовное преступление. Там и жена преступника, и ребенок, и девочки в баре совсем голову потеряли. Если бы я не вел себя как глава семьи, ничего бы не уладилось. Я все время помнил о тебе. Я не вру. Все время помнил. Но никак не мог позвонить. Я боялся, что как только расскажу тебе, всё станет правдой. То есть то, что моя мать, которая является моим отцом, умерла такой смертью, и что я остался совсем один. Но, с другой стороны, как подумаю, что я тебе не говорил, просто жуть берет. Она ведь была для тебя очень близким человеком. Ну, точно, у меня тогда с головой не все в порядке было, — бормотал он, не отрывая глаз от стоявшей рядом чашки. Я пристально посмотрела на убитого горем Юити, и слова полились из меня рекой:
— Вокруг нас всегда сплошная смерть. Мои родители, дедушка, бабушка… мама, которая тебя родила, а теперь еще и Эрико. Кошмар, правда? Да во всей вселенной других таких не сыщешь. Просто не верится, что мы случайно встретились… Все только и делают, что умирают.
— Ага, — Юити засмеялся, — Да мы деньги можем на этом зарабатывать — просто поживем рядом с тем, чьей смерти желают. И ничего делать не надо. — Он улыбался грустной, ясной улыбкой, от которой исходил свет. Ночь становилась все глубже. Я обернулась и посмотрела в окно, на красивое мерцание ночного пейзажа. Частички света обрамляли видневшиеся далеко внизу улицы, потоки машин световыми реками текли в ночи.
— Вот я и стал сиротой, — сказал Юити.
— А я во второй раз. Хотя гордиться тут нечем, — я сказала, смеясь, а из глаз Юити вдруг закапали слезы.
— Хотел услышать, как ты шутишь, — сказал он, вытирая глаза рукой, — правда, так хотел услышать, сил не было.
Я обеими руками крепко обняла его за голову и сказала:
— Спасибо, что позвонил.
На память об Эрико я взяла ее любимый красный свитер. Мне запомнилось, как однажды вечером она дала мне его поносить:
— Вот досада, вот досада, так задорого купила, а тебе, Микагэ, он больше идет.
В ящике туалетного столика лежало «завещание» Эрико. Юити вручил мне его и, сказав: спокойной ночи, — пошел спать в свою комнату. Я осталась одна.
Дорогой Юити
До того странное чувство — писать письмо собственному ребенку. Но последнее время мне иногда кажется, что моей жизни грозит опасность, поэтому лучше напишу, на всякий случай. Ну, это я так, пошутила. Потом вместе почитаем, посмеемся.
Но ты вообще-то пораскинь мозгами. Вот умру я, останешься один-оденешенек. Будешь, как Микагэ. Больше не посмеешься над ней. У нас с тобой нет родственников. С тех пор, как мы с твоей мамой поженились, всякие отношения с ними прекратились. А уж когда я стала женщиной, то вообще. Доходили слухи, что они меня прокляли. Так что и не вздумай даже по ошибке звонить деду с бабкой. Понял меня?
Знаешь, Юити, в мире разные бывают люди. Есть люди, которых мне трудно понять, — они живут в мутной грязи. Специально делают так, чтобы их возненавидели, стараются привлечь к себе чужое внимание, а когда дойдут до точки, загоняют себя в угол. Я этого понять не могу. Как бы сильно они ни страдали, у меня не найдется к ним сочувствия. Вон я на какие жертвы пошла, чтобы жить радостно. Я красивая. Я сияю. Я притягиваю к себе людей, и если среди них и попадаются отдельные нежелательные для меня личности, то я не обращаю внимания — это как налоги за все остальное. Поэтому, если меня и убьют, то это будет просто несчастный случай. Ничего себе такого не придумывай. Верь мне — ты же меня знаешь.
Ну вот, так старалась, чтобы хоть это письмо написать по-мужски, а все равно обхохочешься. Вот стыдоба-то, дальше писать не могу, прямо. Я-то думала: ну и пусть я уже давно женщина, все равно где-то осталось мое настоящее я, мужское. Нужно выполнить свой долг. Но и телом, и душой я — женщина, на словах, и на деле — мать, да? Умора, да и только.
Я… я люблю свою жизнь. Все было здорово: и когда я была мужчиной, и когда мы поженились с твоей мамой, и когда я стала женщиной после ее смерти, и когда растила тебя, и когда мы так хорошо вместе жили… Ой, и когда мы взяли к себе Микагэ! Вот это радостнее всего было. Почему-то так хочется увидеться с ней. Она — тоже моя дорогая детка.
Ох, до чего же я сентиментальная.
Передавай привет Микагэ. Ты скажи ей, чтобы больше не обесцвечивала волосы на ногах в присутствии парней. Ужасно неприлично, да? Ты ведь согласен со мной?
Положила в конверт все свои сбережения. Ты же все равно ничего не понимаешь во всяких бумагах. Свяжись с адвокатом. Ну, в любом случае, кроме бара все твое. Хорошо быть единственным ребенком, да?
Я прочитала письмо и осторожно сложила его как было. От него доносился слабый запах духов Эрико, мою грудь пронзила острая боль. Даже этот запах когда-нибудь исчезнет. По-моему, это самое невыносимое.
Я легла на родной до боли диван — на нем я спала, когда жила здесь.
Так же, как всегда, в той же самой комнате наступила ночь, силуэты цветов на подоконнике смотрели на ночные улицы внизу.
Но сколько ни жди, она больше не вернется.
Скоро рассвет, слышно, как кто-то мурлычет себе под нос, цокают каблуки, открывается дверной замок. Она возвращается с работы из бара, как всегда немного навеселе, гремит чем-то, я слегка приоткрываю глаза. Шум душа, шлепанье тапок, закипает вода, я опять засыпаю, чувствуя себя абсолютно защищенной. Так было всегда. До боли знакомая картина. Настолько знакомая, что кажется, с ума сходишь.