Честь самурая

А это означало, что за тридцать шесть часов он проделал путь в семьдесят ри. Даже для гонца это было уж слишком быстро. И означало, что он не ел и не пил по дороге и скакал без отдыха всю ночь.

— Хикоэмон, придвинь-ка сюда лампу.

Хидэёси, нагнувшись, распечатал письмо. Оно было кратким и, судя по всему, написано в спешке. Но при одном взгляде на него волосы у Хидэёси встали дыбом.

Люди, сидевшие за спиной у Хидэёси, не могли, разумеется, заглянуть ему через плечо. Но, увидев, как его затылок побагровел, Кютаро, Асано и Хикоэмон невольно подались вперед.

— Мой господин, что произошло? — спросил Асано.

Этот вопрос вернул Хидэёси к действительности. И, словно усомнившись в том, что правильно понял смысл письма, он перечел его еще раз. И вот на письмо, относительно содержания которого уже не оставалось никаких сомнений, полились слезы.

— Мой господин, что это значит? — спросил Хикоэмон.

— Это так не похоже на вас, мой господин!

— Неужели такие дурные новости?

Все трое решили, что дурная весть касается матери Хидэёси, по-прежнему остававшейся в Нагахаме.

В ходе затяжных военных кампаний люди редко говорят о своих домашних, но если такое случалось, то Хидэёси неизменно заводил речь о матери, поэтому и сейчас его приверженцы решили, что она или серьезно заболели, или умерла.

Наконец Хидэёси отер слезы и выпрямился. Вид у него был мрачный и лицо выражало неподдельное горе и гнев. Такая реакция не бывает при известии о смерти родителей.

— Нет сил пересказывать вам содержание письма. Прочтите сами.

Хидэёси протянул им письмо, а сам отвернулся, вытирая рукавом слезы.

Письмо подействовало на всех, как удар молнии. Нобунага и Нобутада мертвы. Может ли это быть правдой? Неужели мир настолько загадочен? Кютаро, в частности, виделся с Нобунагой непосредственно перед своим прибытием на гору Исии. Кютаро прибыл сюда по личному приказу Нобунаги, и сейчас он вновь и вновь перечитывал письмо, не в силах уяснить его смысл. И Кютаро, и Хикоэмон тоже пролили слезы — их было бы достаточно, чтобы погасить лампу, мерцавшую в полумраке. Хидэёси сидел с безучастным видом, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Он овладел собой, его губы были сейчас плотно сжаты.

— Эй! Кто-нибудь! — крикнул он стражникам.

Его громогласный крик сотряс шатер, и Асано с Хикоэмоном, люди большого мужества, чуть не подпрыгнули на месте от испуга. Ведь только что Хидэёси был настолько поглощен своим горем, что, казалось, не мог произнести ни слова.

— Да, мой господин! — сказал вошедший в шатер стражник.

Вслед за тем послышались торопливые шаги. Услышав эти шаги и, главное, бодрый голос Хидэёси, Кютаро и Хикоэмон внезапно почувствовали, что горе уходит.

— Да, мой господин!

— Как тебя зовут?

— Исида Сакити, мой господин.

Низкорослый Сакити выскользнул из-за ширмы, отделяющей соседнюю комнату. Выйдя на середину татами, он опустился на колени, прижав ладони к полу.

— Сакити, отправляйся, да поживее, в лагерь к Камбэю. Скажи ему, чтобы он немедленно прибыл сюда. И сам потарапливайся!

Если бы положение позволяло, Хидэёси, конечно, зарыдал бы в голос. С семнадцати лет он служил Нобунаге. Тот то гладил его по головке, то бил, а обязанностью Хидэёси было носить следом за господином его соломенные сандалии. Теперь господина не было в живых. Отношения между Хидэёси и Нобунагой никак нельзя было назвать обыденными. Их сроднила кровь, жизнь и смерть. И вот, совершенно внезапно, господин ушел первым, а Хидэёси пришлось осознать, что отныне он сам является господином своей судьбы.

«Никто не знал меня так, как он, — думал Хидэёси. — В свои последние мгновения, погибая в пламени на развалинах храма Хонно, он, должно быть, мысленно призывал меня и передавал в мои руки дело всей своей жизни. Я не имею права предать дело моего господина, не имею права обмануть доверие, которым он меня облек». И эти его слова не были тщетной жалобой. Он и впрямь верил в то, что Нобунага, умирая, завещал ему завершить начатое им великое дело.

Хидэёси был в состоянии понять, какое великое разочарование испытал, должно быть, его господин. Слишком хорошо знал он своего князя, чтобы не осознавать, как горестно было тому покидать этот мир, не исполнив и половины своего предназначения. И, задумавшись над тем, что отныне должно стать уже его предназначением, Хидэёси понял, что не имеет права отчаиваться, время не ждет, надо действовать. Сейчас все его мысли были сосредоточены на одном и касались они заклятого врага по имени Акэти Мицухидэ.

Но оставался еще вопрос и о том, что предпринять по отношению к нынешнему противнику — вопрос о крепости Такамацу. И вопрос о тридцатитысячном войске Мори — что надлежало делать с ним? Как ему, увязшему в западных провинциях, быстро и решительно восстановить должное положение в Киото? Как сокрушить Мицухидэ? Один вопрос громоздился на другой, все вместе они были подобны непроходимой горной гряде.

И вот он, кажется, принял решение. Пусть шансы на успех составляли всего один на тысячу — судя по его непреклонному виду, он твердо решил поставить на карту все, уповая на эту одну-единственную возможность.

— Где сейчас гонец? — спросил Хидэёси у Асано, едва оруженосец умчался выполнять его поручение.

— Я приказал ему ждать у главного храма и оставил при нем самурая, — ответил Асано.

— Отведи его на кухню и прикажи накормить. Но держи его взаперти и не позволяй ни с кем разговаривать.

Когда Хикоэмон, кивнув, поднялся с места, Асано также попросил разрешения удалиться.

— Нет, — сказал Хидэёси, — у меня для тебя есть другое дело, так что изволь подождать. Асано, мне хочется, чтобы ты собрал самураев, легких на подъем и чутких на ухо, взял их под свое начало и расставил по дороге, ведущей из Киото в провинции, находящиеся под властью Мори. Я хочу, чтобы по этой дороге и капля воды не просочилась. Бери под арест каждого, кто покажется тебе подозрительным, и даже с виду не подозрительных. Допрашивай и проверяй, тот ли он, за кого себя выдает, да что у него имеется при себе. Все это крайне важно. Так что, пожалуйста, поторапливайся и держи ухо востро.

Асано сразу же отправился исполнять поручение. С Хидэёси остались только Кютаро и Юко.

— Который час, Юко?

— Вторая половина часа Свиньи.

— Сегодня ведь третье число, верно?

— Совершенно верно.

— А завтра четвертое, — пробормотал, ни к кому конкретно не обращаясь, Хидэёси. — А послезавтра пятое.

Он произносил это, полузакрыв глаза и барабаня пальцами по колену, как будто что-то подсчитывал.

— Мне тоже не сидится на месте. Не соблаговолите ли вы дать какое-нибудь поручение и мне? — взмолился Кютаро.

— Нет, мне хочется, чтобы ты побыл тут еще немного, — ответил Хидэёси, сдерживая нетерпение приверженца. — Скоро прибудет Камбэй. Я уверен, что Хикоэмон сумеет позаботиться о гонце, но раз уж у нас есть свободное время, то почему бы не подстраховаться?

Кютаро немедленно встал, вышел из шатра и отправился на кухню. Гонец сидел в клетушке за кухней, с жадностью поглощая все, что ему подавали. Он ничего не ел и не пил уже тридцать шесть часов, и, когда он в конце концов отвалился от стола, живот у него заметно вздулся.

Видя, что гонец насытился, Хикоэмон проводил его в каморку у алтаря, где хранились священные сутры, пожелал ему спокойной ночи и вышел, заперев дверь снаружи. Как раз в это мгновение к Хикоэмону подошел Кютаро и шепнул ему на ухо:

— Его светлость беспокоятся, как бы новости о событиях в Киото не дошли до воинов.

В глазах у Кютаро можно было прочесть желание немедленно убить гонца, но Хикоэмон покачал головой. А когда они отошли на несколько шагов, пояснил:

— Он с голоду так наелся, что наверняка умрет сегодня ночью. Зачем же лишать его жизни.

И, покосившись в сторону комнаты, где остался гонец, Хикоэмон принялся шептать молитву.