Честь самурая

Две строки золотых знаков на длинном знамени темно-синего цвета гласили:

Быстры, как ветер,

Тихи, как лес,

Жарки, как пламя,

Спокойны, как горы.

Каждый знал, что эти строки вышил золотом Кайсэн, верховный жрец храма Эрин.

— Ах, как жаль, что сама душа этого великолепного знамени покидает сегодня крепость в Цуцудзигасаки и перебирается в новое место! — восклицали жители прежней столицы, глубоко опечаленные этим событием.

Каждый раз воины клана Такэда разворачивали знамя с изречением Сунь-цзы и второе, с тринадцатью китайскими иероглифами. Отправляясь с ними на войну, они непременно возвращались с победой, встречаемые ликующими криками горожан. Так бывало в дни правления Сингэна, и сейчас все тосковали по тем безвозвратно ушедшим дням.

И хотя знамена со стихами Сунь-цзы оставались теми же самыми, люди не могли избавиться от ощущения, будто их подменили.

Но когда жители Каи увидели, как перевозят в новую столицу богатейшие сокровища и несметное количество оружия, когда смогли лицезреть в паланкинах разнаряженную знать клана и его лучших воинов в золотых седлах, а также растянувшийся на несколько лиг обоз воловьих упряжек, у них стало легче на душе, словно возвратилось золотое время Сингэна.

Вскоре после того, как Кацуёри переехал в свою новую столицу, буйным цветом оделись вишни в его саду. И князь вместе со своим дядей Такэдой Сёёкэном отправился прогуляться по саду.

— Он даже не приехал на празднование Нового года, сказавшись больным. А писал ли он в последнее время вам, дядюшка? — спросил Кацуёри, имея в виду своего двоюродного брата Анаяму Байсэцу, коменданта крепости Эдзири. Эта расположенная на границе с Суругой цитадель была для клана Такэда важным стратегическим пунктом в южном направлении. Уже примерно полгода Байсэцу не навещал Кацуёри, отговариваясь болезнью, и князь начал уже ни на шутку беспокоиться.

— Нет, не писал, но мне кажется, что он и в самом деле болен. Байсэцу — монах, да и вообще человек порядочный, не думаю, чтобы он ни с того ни с сего стал притворяться.

Ответ Сёёкэна не успокоил Кацуёри, однако он ничего не сказал, и в молчании они продолжили свою прогулку.

Между жилым домом для самураев с внутренней крепостью пролегала узкая, поросшая деревьями лощина. Здесь мирно щебетали ласточки, проносясь среди густых ветвей, и вдруг одна из них, чем-то потревоженная, резко взмыла в небо.

— Вы здесь, мой господин? У меня плохие новости, — взволнованно произнес подошедший человек.

— Ну-ка, возьми себя в руки. Самурай, говоря о важных делах, должен сохранять самообладание, — упрекнул его Сёёкэн.

Он не столько стремился одернуть молодого самурая, сколько хотел ободрить Кацуёри, заметив, что вопреки своей всегдашней выдержке племянник его внезапно стал белее мела.

— Дело нешуточное, — произнес самурай по имени Гэнсиро, простираясь ниц перед князем. — Кисо Ёсимаса из Фукусимы предал вас!

— Кисо? — В голосе Сёёкэна слышалось изумление, недоверие и отвращение одновременно. Что касается самого Кацуёри, то он, похоже, уже давно ждал чего-нибудь в этом роде.

У Сёёкэна бешено заколотилось сердце, его срывающийся голос свидетельствовал о том, что и выдержка, и доброжелательность ему изменили.

— Письмо, — воскликнул он, — где письмо?

— Передавший мне эту весть гонец на словах предупредил князя Кацуёри, не желая терять ни мгновения, — ответил Гэнсиро. — Письменное послание прибудет со следующим гонцом.

— Нечего дожидаться письма от Горо! — отрезал Кацуёри. — За последние годы и Ёсимаса, и Байсэцу вели себя крайне подозрительно. Знаю, какие доставляю вам хлопоты, дядюшка, но мне придется вновь просить вас возглавить войско. Я тоже приму участие в этом походе.

Два часа спустя с башни в новой крепости послышался бой большого барабана, и по всему городу промчался трубящий в раковину гонец, возвещая о сборе войска. Стоял чудесный весенний вечер, но жители горной провинции отныне не ведали покоя. Войско выступило на закате. Пять тысяч воинов, подгоняемые заходящим солнцем, двинулись по дороге на Фукусиму. К наступлению темноты еще почти десятитысячная армия выступила из Нирасаки.

— Что ж, прекрасно! Этот жалкий предатель наконец недвусмысленно доказал нам, что он мятежник, и я его покараю! На сей раз мы очистим Фукусиму от всех, чья верность вызывает хоть малейшие сомнения.

Злость и досада владели душой Кацуёри, и он бормотал эти слова самому себе, пока лошадь несла его по горной дороге. Однако лишь немногие из пустившихся вместе с ним в путь соратники разделяли его возмущение бессовестным предательством Кисо.

Слишком уж самоуверенным человеком был Кацуёри. Порвав отношения с кланом Ходзё, он, похоже, и сам не заметил, что пренебрег поддержкой могущественного рода, не раз приходившего на помощь в трудную минуту.

По предложению своих приближенных, Кацуёри вернул в Адзути сына Нобунаги, которого клан Такэда долгие годы держал в заложниках, но по-прежнему терпеть не мог великого князя Оду, а в особенности — хитроумного Токугаву Иэясу из Хамамацу. Эта ненависть поселилась в его душе после сражения при Нагасино.

Кацуёри был отчаянно смел, но в том положении, в какое попал сейчас князь, силу духа следовало сочетать с терпением, мудростью и осмотрительностью. Безоглядное бахвальство не способно устрашить противника, зато вполне может вызвать пренебрежение с его стороны.

И не только Нобунага и Иэясу относились так к Кацуёри. Даже жители его собственной провинции нередко во всеуслышание жалели о днях, когда они жили под властью Сингэна.

При Кацуёри воинская служба, сбор податей и прочие государственные дела вершились по законам Сингэна, но чего-то все же недоставало.

Молодой князь не мог понять, чего именно, а все между тем объяснялось просто: его власть не внушала людям полного доверия, они не чувствовали прежней надежности и безопасности.

Во времена Сингэна знать и простолюдинов объединяла нерушимая заповедь: враг не должен даже на пядь вторгнуться на земли провинции Каи. Народ был рад и горд служить такой цели.

В последнее же время неудачи следовали одна за другой. Роковой чертой, разделившей периоды процветания и упадка, стало сражение под Нагасино. И хуже всего было то, что люди осознали: Кацуёри — не ровня своему отцу.

Даже Кисо Ёсимаса, женатый на дочери Кацуёри, строил против князя козни, и все потому только, что не видел иной возможности сохранить свой клан. Он беспокоился о будущем провинции Каи и через посредников из Мино уже на протяжении двух лет поддерживал тайные сношения с Нобунагой.

И вот сейчас войско Каи несколькими колоннами двигалось на Фукусиму.

В скорой и легкой победе ни воины, ни командиры не сомневались, однако известия, приходившие в ставку Такэды Кацуёри, не только не радовали его, а, напротив, звучали все более и более настораживающе.

— Кисо оказался упрямцем.

— Местность холмистая, у врага хорошо укрепленные оборонительные линии, и пройдет немало дней, прежде чем нашим передовым отрядам удастся прорвать их.

Каждый раз, услышав подобное донесение, Кацуёри кусал губы и восклицал:

— Ах, если бы я сам возглавил войско!..

Таков уж был у него характер: при первых же военных трудностях его обуревали гнев и досада, а они, всем известно, плохие советники.

В четвертый день второго месяца Кацуёри получил ужасное известие: Нобунага внезапно объявил полный сбор войска в Адзути и во главе его уже выступил из Оми.

Другой лазутчик принес столь же страшную весть:

— Войско Токугавы Иэясу вышло из Суруги, а Ходзё Удзимасы — из Канто. Покинул свою крепость и Канамори Хида. Все они двинулись в сторону Каи. Говорят также, что Нобунага и Нобутада разбили свое войско на две части и намереваются вторгнуться в Каи с двух сторон. Взобравшись на гору и оглядевшись, я увидел, что повсюду в небо поднимаются столбы дыма.