Честь самурая

— Ты уже знаешь о смерти Хамбэя?

— Да, — кивнула она.

— Тебе придется смириться с этим, ничего не поделаешь.

Тело Ою сотрясали рыдания.

— Прекрати плакать, — сказал Хидэёси в растерянности, не зная, что предпринять. Хотя сейчас в шатре никого, кроме них двоих, не было, но слуги стояли за пологом, и его смущала мысль о том, что их могут услышать.

— Давай сходим к Хамбэю на могилу, — предложил Хидэёси и повел Ою прочь от лагеря.

По горной тропе они поднялись на вершину небольшого холма.

Ледяной осенний ветер гудел в ветвях одинокой сосны, под которой виднелась горка свеженасыпанной земли. Сверху, отмечая место могилы, лежал один-единственный большой камень. Когда-то под этой сосной расстилали тростниковую циновку, и они втроем, Камбэй, Хамбэй и Хидэёси, любуясь луной, коротали здесь время за дружеской беседой.

Ою прошлась по склону и сорвала несколько поздних цветков, чтобы украсить ими могилу. Затем она подошла к холмику и постояла возле него, уже не плача. Здесь, в горах, травы и деревья, тронутые тленом поздней осени, преподавали наглядный урок того, что смерть, как и жизнь, есть всеобщий закон вселенной. Осень сменяется зимой, зима — весной: в природе нет места ни жалобам, ни слезам.

— Мой господин, у меня к вам просьба… — Ою повернулась к Хидэёси. — И я хочу обратиться с нею здесь, на могиле моего брата.

— Слушаю тебя.

— Наверное, вы и сами догадываетесь…

— Догадываюсь, — подтвердил он.

— Соблаговолите разрешить мне удалиться. Мой брат, я уверена, обрадуется, пусть он и в земле.

— Умирая, Хамбэй сказал, что его дух будет служить мне и из глубины могилы. Так могу ли я не удовлетворить просьбу той, о ком он безмерно заботился, пока был жив? Поступай, как тебе подсказывает сердце.

— Благодарю вас. Я всего лишь выполняю его предсмертную волю.

— И куда ты направишься?

— В храм, что в одном отдаленном селении, — ответила Ою и вновь заплакала.

Ою получила на память прядь волос покойного брата и всю его одежду. Женщине не подобало надолго оставаться в военном лагере, и уже на следующий день Ою приготовилась к долгому путешествию.

— Я пришла попрощаться. Пожалуйста, очень прошу вас, берегите себя, — сказала она Хидэёси.

— Задержись в лагере еще на пару деньков, — попросил князь.

Последующие несколько дней Ою провела в стоящей особняком ото всех других хижине, молясь о душе усопшего брата. Время шло, а она не получила от Хидэёси ни единой весточки. В горах уже властвовала зима, и холодные дожди вперемешку со снегом сбивали с деревьев последнюю листву. И вот, в первую ночь, когда на чистом небе засияла луна, в хижину к Ою пришел княжеский оруженосец.

— Его светлости угодно повидаться с тобой. Он просил, чтобы ты сегодня же вечером закончила все приготовления к отъезду, а сейчас поднялась на холм к могиле князя Хамбэя.

Собираться в дорогу Ою было недолго, и она направилась к могиле брата в сопровождении Куматаро и двух слуг. Деревья стояли уже совсем голые, трава почернела. В лунном свете земля под ногами казалась белой, как будто ее сковало льдом.

Один из полудюжины оруженосцев, сопровождавших Хидэёси, оповестил его о прибытии Ою.

— Благодарю тебя, Ою, за то, что ты пришла, — учтиво начал Хидэёси. — С того дня, как мы с тобою виделись в последний раз, у меня было так много дел, что не нашлось минутки навестить тебя. В последние дни стоят холода, и тебе, наверное, было очень одиноко.

— Я решила провести остаток своих дней в удаленном селении, так что одиночество меня не страшит.

— Надеюсь, ты будешь молиться за душу Хамбэя. И знай: где бы ты ни поселилась, нам с тобой, я уверен, уготована новая встреча. — Он повернулся к могиле Хамбэя под сосной. — Ою, я здесь для тебя кое-что приготовил. Сомневаюсь, что когда-нибудь впредь мне удастся послушать твою прелестную игру на кото. Давным-давно ты была вместе с Хамбэем, помнишь, когда мы вели осаду крепости Тётэйкэн в Мино. Ты играла на кото, услаждая слух наших воинов, вражеских же воинов твоя игра лишала сил, и они в конце концов поспешили сдаться. Если ты поиграешь сейчас, то, мне кажется, это будет достойным даром душе Хамбэя и навсегда останется драгоценным воспоминанием для меня. А кроме того, если ветер донесет твою игру до стен вражеской крепости, музыка тронет сердца ее защитников, они вспомнят о своей человеческой природе, поймут, что их смерть окажется бессмысленной, и, возможно, сдадутся. Это будет великая победа, которой порадовался бы и сам Хамбэй.

И он подвел ее к сосне, где на тростниковой циновке лежало кото.

После трехлетней осады воины западных провинций, привыкшие посматривать на остальных жителей страны свысока, считая тех людьми суетными и безнравственными, превратились в жалкие тени.

— Мне все равно, погибнуть сегодня или завтра, но не хотелось бы умереть от голода! — в сердцах воскликнул один из защитников крепости.

Они впали сейчас в такое отчаяние, что героическая смерть в бою осталась для них единственной надеждой. Им приходилось глодать лошадиные кости, есть мышей-полевок, древесную кору и корни, а предстоящей зимой они намеревались варить похлебку из тростниковых татами и питаться глиной со стен. Они поддерживали друг друга взглядами запавших глаз, исполненные решимости пережить и эту зиму. И только в ходе немногочисленных стычек, когда им приходилось отбивать вражеские атаки, эти измученные люди забывали о голоде и усталости и сражались насмерть.

Но на протяжении уже двух недель вражеские отряды не приближались к стенам крепости, и подобное пренебрежение досаждало ее защитникам куда больше, чем самый отчаянный штурм. С закатом крепость погружалась в непроглядную тьму, столь глубокую, что казалось, будто она проваливается в болотную трясину. Фонарей защитники не зажигали. Весь рыбий жир, все запасы растительного масла шли только в пищу. Почти всех ласточек и даже воробьев, прежде стайками порхавших среди ветвей в крепости, уже изловили и съели. А новые почему-то перестали прилетать сюда, словно зная заранее, что в стенах крепости их ждет горькая участь. Люди убили столько ворон, что им никак не удавалось подманить и поймать оставшихся. Биение сердца учащалось, стоило воинам услышать в темноте звук, похожий на шорох крота. Тут же начинал выделяться желудочный сок, и они с отвращением признавались друг другу:

— Живот болит так, словно его вывернули наизнанку.

Нынешним вечером луна была особенно красива, но защитники крепости, глядя на небо, испытывали лишь досаду из-за того, что ее нельзя сбить на землю и съесть. Опавшие листья усеяли здешние крыши и ворохом лежали возле главных ворот. Кто-то из воинов принялся жадно жевать их.

— Вкусно? — спросили у него.

— Вкусней, чем солома, — отозвался тот, подбирая с земли новую пригоршню листьев. Но вдруг, перегнувшись пополам, он жестоко закашлялся, и его вырвало.

— Военачальник Гото! — выкрикнул кто-то, и воины невольно приосанились.

Гото Мотокуни, старший советник клана Бэссё, неторопливым шагом приблизился к расположившимся во дворе воинам.

— Есть о чем доложить?

— Нет, военачальник.

— Вот как? — Гото показал им стрелу. — Нынешним вечером эту стрелу выпустили в крепость из вражеского лагеря. К ней было привязано письмо, в котором мне предлагается встретиться с одним из военачальников князя Хидэёси Куродой Камбэем. Встретиться здесь и сейчас.

— Так, значит, сегодня прибудет Камбэй! Изменник, предавший своего господина и перешедший на сторону Оды. Он не достоин звания самурая. Пусть только покажется, и мы заставим его умереть мучительной смертью.

— Он посланец князя Хидэёси, да и вообще нам не подобает убивать кого бы то ни было, если этот человек известил нас о своем приходе заранее. Не забывайте: на войне не принято убивать посланцев.

— Кого-либо другого — да, но только не Камбэя. Его мы и живьем съесть готовы.

— Не позволяйте врагу читать в ваших душах. Приветствуйте прибывшего громким смехом.